Без семьи - Гектор Мало

– Капи слушается только меня, – поспешил сказать я, мне не хотелось разлучаться с ним.

– Он научится слушаться и их, – возразил отец. – Если вы будете ходить порознь, то заработаете больше денег.

– И все-таки Капи… – начал было я, но отец перебил меня:

– Довольно болтать! Когда я приказываю что-нибудь, все в доме повинуются мне без возражений. Так же придется поступать и вам.

Я промолчал. Значит, и Капи будет не лучше моего. Нам придется расставаться на целые дни. Какое горе и для него, и для меня!

Спали мы опять в нашей фуре, но на этот раз отец не запер нас. Когда я лег, Маттиа, еще не успевший раздеться, подошел ко мне и, наклонившись к самому моему уху, прошептал:

– Нужно написать завтра же матушке Барберен и спросить ее о пеленках.

Но на другой день мне пришлось учить Капи. Я обнял его и, стараясь говорить как можно ласковее, объяснил, что ему нужно будет делать. Бедный Капи! Как он слушал! Как смотрел на меня! И как покорно пошел за Алленом!

Отец отправился вместе со мной и с Маттиа: он хотел показать нам богатые кварталы, где можно было рассчитывать на хорошие сборы. Какая разница была между ними и грязными закоулками Бетналь-Грина! Здесь были широкие улицы, роскошные дома, сады. Тут не было бедняков в лохмотьях, с бледными, истомленными лицами; по тротуарам ходили нарядные дамы и важные господа, а по улицам быстро катились кареты, запряженные великолепными лошадьми, которыми правили толстые кучера.

Мы вернулись домой только поздно вечером, поскольку расстояние от этой части города до Бетналь-Грина было очень большим. Я с радостью увидел Капи, хоть грязного, но, по-видимому, вполне довольного. Не знаю, кто из нас был счастливее: он или я.

А потом потянулись дни, необыкновенно похожие один на другой. Мы с Маттиа уходили из дома рано утром и играли то в одном квартале, то в другом, а Аллен и Нед брали с собой Капи.

Однажды отец сказал, чтобы мы взяли пса с собой, так как Аллену и Неду нужно было остаться дома. Нам это было, конечно, очень приятно, и мы решили употребить все силы, чтобы собрать побольше денег. Тогда, может быть, Капи будут всегда отпускать с нами.

К несчастью, в этот день была плохая погода. Небо было сплошь покрыто тучами, а улицы окутаны таким густым туманом, что в нескольких шагах ничего не было видно. В такую погоду немногие выйдут на улицу, а если нас будут слушать из окон, то не увидят Капи. Значит, нечего надеяться на хороший сбор. Маттиа сердился и бранил туман, не подозревая, что скоро он окажет нам большую услугу.

Мы шли быстро и наконец добрались до широкой улицы, на которой жили богатые люди и было много великолепных магазинов. Вдруг я заметил, что Капи, шедший все время за мной, исчез. Куда он девался? Никогда с ним такого не случалось.

Мы остановились, и я тихонько свистнул. Прошло несколько минут. Я уже начал тревожиться, когда Капи наконец подбежал к нам, держа в зубах пару чулок. Поднявшись на задние лапы, он с гордым видом протянул мне чулки, вполне уверенный, что заслужил похвалу. Я стоял совсем ошеломленный, но Маттиа взял чулки и потащил меня за собой.

– Пойдем быстрее, – шепнул он, – только не беги!

Через несколько минут, когда мы отошли довольно далеко, он объяснил мне, почему так торопливо увел меня.

– Сначала я тоже не понял, откуда взял Капи чулки, – сказал он, – как вдруг кто-то крикнул: «Где же вор?» А этот вор, которого искали, – Капи, понимаешь? Не будь тумана, нас задержали бы за кражу.

Да, теперь я понял все и пришел в страшное негодование. Из моего Капи, доброго и честного Капи – сделали вора!

– Пойдем домой, – сказал я Маттиа, – и привяжи Капи.

Маттиа ничего не ответил, и мы торопливо вернулись на двор «Красного Льва». Отец, мать и дети сидели за столом и складывали куски материи.

Я бросил на стол чулки. Аллен и Нед, увидев их, засмеялись.

– Вот чулки, которые украл Капи, – сказал я. – Из него сделали вора. Думаю, что это устроили шутя, для забавы.

– А если не для забавы? – сказал отец. – Что бы ты тогда сделал?

– Я привязал бы камень на шею Капи и утопил бы его в Темзе, несмотря на то, что очень люблю его. Я не хочу, чтобы Капи был вором, да и сам никогда не буду воровать. Если бы я знал, что это может случиться, то утопился бы сейчас же вместе с Капи!

Отец вспыхнул и гневно взглянул на меня. Мне показалось, что он хочет меня ударить, но я не опустил глаз и продолжал пристально смотреть на него.

– Ты прав, – сказал он через минуту, стараясь сдержать свой гнев, – это, действительно, была шутка. И чтобы ты не боялся за Капи, теперь он будет ходить только с тобой.

Глава X

Джеймс Миллиган

Я старался сблизиться с Алленом и Недом, но все мои попытки были безуспешны. Они относились ко мне холодно, смотрели презрительно и не хотели считать меня братом. А после происшествия с Капи их неприязнь ко мне только усилилась.

Убедившись, что с братьями сойтись невозможно, я попытался сблизиться с сестрами. Со старшей сестрой, Анни, мне тоже это не удалось. Она обращалась со мной совершенно так же, как братья, и пользовалась каждым случаем, чтобы сделать мне что-нибудь неприятное.

Маленькая Кэт позволяла мне ласкать и целовать себя, но только потому, что я заставлял Капи проделывать для ее забавы разные фокусы. Кроме того, я приносил ей конфеты и апельсины, которые, после представлений на улицах, мне часто давали дети, говоря: «Это для собаки».

Таким образом, из всей моей семьи, о которой я думал с такой любовью, когда ехал в Англию, одна Кэт не отталкивала меня. Дедушка продолжал плевать в мою сторону каждый раз, когда я хотел подойти к нему. Отец не обращал на меня никакого внимания и только по вечерам отбирал всю выручку. Мать была по большей части в таком состоянии, что не сознавала ничего окружающего. Братья и Анни ненавидели меня, и только Кэт снисходительно принимала мои ласки, да и то лишь в надежде получить лакомство.

И я стал задумываться о том, что Маттиа, пожалуй, прав. Не может быть, чтобы со мной так обращались, если бы я принадлежал к семье. Когда эти грустные мысли приходили мне в голову, Маттиа, догадываясь, о чем я думаю, говорил как бы про себя:

– Что-то напишет матушка Барберен!

Несколько дней назад я написал ей и просил прислать письмо «до востребования». А потому мы с Маттиа каждый день заходили на почту. Наконец письмо, которое мы ждали с таким нетерпением, пришло.

Вот что писала матушка Барберен:

«Мой маленький Реми!

Меня очень удивило и огорчило твое письмо. Судя по тому, что всегда говорил мой бедный муж и по его разговору с господином, который расспрашивал о тебе, я была уверена, что твои родные – богатые, даже очень богатые люди.

Да и по твоим пеленкам это было видно. Впрочем, это были совсем не пеленки, я называю их так по привычке, потому что у нас в деревне всегда пеленают детей. А ты был не спеленат, а одет. Я сейчас опишу тебе все, что было на тебе; мне очень легко сделать это, так как я сохранила все вещи на случай, если родные станут разыскивать тебя. Мне всегда казалось, что это когда-нибудь да будет.

На тебе был кружевной чепчик, очень дорогой и роскошный; рубашечка из тонкого батиста, обшитая кружевом около ворота и рукавов; белые шерстяные чулочки; белые вязаные туфельки с шелковыми кисточками, длинное белое фланелевое платьице; белая кашемировая на шелковой подкладке шубка с капюшоном, отделанная красивой вышивкой, и такой же капор. Ты был накрыт белым фланелевым одеяльцем.

Все метки с белья были срезаны, должно быть, для того, чтобы тебя труднее было разыскать.

Вот все, что я могу тебе сказать, мой дорогой Реми. Если эти вещи понадобятся тебе – напиши мне, и я тотчас вышлю их.

Не огорчайся, мой мальчик, что не можешь сделать мне тех великолепных подарков, которые обещал. Корова, купленная тобой на собранные по грошам деньги, мне дороже всех самых лучших подарков. Наверное, тебе будет приятно узнать, что она здорова, дает очень много молока. Благодаря ей я не знаю нужды. Глядя на нее, я каждый раз вспоминаю тебя и твоего доброго друга Маттиа.

Давай мне почаще весточки о себе; я надеюсь, что они будут хорошие. Ты такой добрый и любящий, что отец, мать, братья и сестры наверняка полюбят тебя.

Прощай, мой милый мальчик, крепко целую тебя.

Милая матушка Барберен! Она сама любит меня всем сердцем, поэтому думает, что и остальные должны любить меня.

– Какая славная матушка Барберен! – сказал Маттиа. – Она вспомнила и обо мне. И как хорошо она описала все твои вещи. Пусть-ка теперь Дрисколь перечислит их!

– Он, может быть, забыл.

– Он не мог забыть, как был одет похищенный у него ребенок! Ведь только по этим вещам и можно было бы разыскать его.

Мне не особенно удобно было спрашивать у отца, во что я был одет в тот день, когда меня похитили. Я не доверял ему, хотел испытать его и потому не мог не стесняться.