Вторая половина олигарха - Марина Серова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Наш урок еще не был закончен, когда приехал господин Золотов. Он был так зол, что прямо с порога начал кричать на домработницу Веру. Даже к нам на третий этаж доносились его вопли.
– Папа опять не в духе, – грустно вздохнул мальчик.
– Ну, это же бывает не часто…
– Часто. Он злой, он всех ненавидит… Я от него все равно убегу!
– Ваня, ты должен его понять: у папы неприятности. Пропала твоя сестра…
– Это здесь совсем ни при чем! Он всегда такой. Даже когда Танька дома была, он все равно на всех кричал: и на нее, и на меня, и на нашу няню… Я же говорю: он всех ненавидит! Я сам один раз слышал, как папа, когда он был в своей комнате один, сказал сам себе: «Черт бы побрал этих щенков! Упрямые – все в мать!» Я знаю, это он про нас с Танькой…
– Ну, почему ты так думаешь?
– Потому что у нас дома нет никаких щенков. И больших собак тоже…
Да, в логике мальчику не откажешь. Я попробовала переключить его на что-то более приятное:
– Ваня, а давай с тобой порисуем «войнушку».
Мы взяли фломастеры и бумагу и некоторое время рисовали танки, самолеты, ракеты и солдат. Потом принялись рассматривать коллекцию Ваниных машин. Там действительно было много довольно дорогих экземпляров. Мальчик рассказывал мне про разные марки своих машинок.
Вскоре Вера позвала нас обедать, и мы отправились на кухню. Я заметила, что лицо у домработницы было красное, и иногда украдкой она вытирала глаза платочком. Значит, Золотов довел ее до слез. Ну, еще бы! Няни теперь нет, на ком же ему срывать зло?! Корнил Борисович вышел к столу тоже сильно расстроенный. Со мной он не поздоровался, во время обеда ни на кого не глядел, а поев первое, сразу же встал из-за стола и молча вышел. Вскоре я увидела в окно, как его машина выехала со двора.
Как только Ваня допил свой компот и убежал в комнату поиграть на компьютере, я попробовала разговорить домработницу. Стоило ли удивляться, что на этот раз она была более откровенной.
– Вера, скажите, за что Корнил Борисович так кричал на вас? – В моем голосе явно сквозили нотки сочувствия.
– Откуда же мне знать! Не в настроении он, видите ли… Да нет, я его понимаю: еще бы, такая беда: дочку похитили! Только я-то тут при чем! Мне самой Танюшку жалко, такая славная девочка! Я уж сегодня с утра в церковь ездила, свечку за нее поставила. Молила бога, чтобы нашлась наша малышка. Эх, жалко, мать их померла. Вот кого дети любили, и кто их любил по-настоящему…
– Вы хотите сказать, что отец их не любит?
– Кто его знает, любит или не любит?! По нему не поймешь: он и на них тоже постоянно кричит. Я думаю, он только видимость создает, а сам жалеет, что в свое время детей Марине не отдал. Он же назло детей у нее забрал, когда ее выгнал, чтобы, значит, больнее сделать. Дурак! Разве ж такими вещами, как детские души, шутят? Жили бы сейчас детки с мамочкой, и она была бы жива, и им хорошо: она их любила и жалела, никогда на них не кричала…
– А вы считаете, Марина умерла, потому что у нее детей забрали?
– А то! Мы с Маргаритой, когда узнали, что хозяйку нашу в морге с разбитой головой нашли, тут промеж себя немного пошептались и пришли к выводу: это она от горя вниз головой откуда-то с крыши сиганула либо под машину…
Вера прерывисто вздохнула. Однако интересное объяснение нашли женщины гибели своей бывшей хозяйки. Вера между тем продолжала откровенничать со мной:
– Зря Корнил Борисович так с Мариной… Она ему хорошей женой была, не смотри, что очень молодая. И за детками следила, и за порядком. Уж я-то знаю, не в первом доме работать приходится. Я такого понасмотрелась!.. Вот у одних, помню, работала, так хозяйка, как только муж за порог, – она тотчас к любовнику! Морду намажет, платье наденет такое, что просто срамота!.. А Марина нет, Марина не такая. Все по хозяйству хлопотала, все детишек чему-нибудь учила. В бассейн их возила, чтобы, значит, для здоровья польза была… А Корнил Борисович пьяные компании домой водил, да еще с девками! Где ж это видано – такое безобразие в своем доме устраивать?! Хоть бы о детях подумал! Они же все подмечают, у них создается понятие, что так себя вести – это нормально… Нет, зря, зря он Марине деток не отдал. Большой грех на себя взял, за то теперь и страдает. Думаете, Танечка наша просто так пропала? Как бы не так! Просто так, как говорила моя мать, покойница, и прыщ не вскочит. Это ему кара господня за блуд!
Вера продолжала убирать посуду, вздыхая и качая головой, а я подкинула ей новую мыслишку:
– Так он и сам сейчас, наверное, очень страдает: жена, хоть и бывшая, умерла, дочка неизвестно где…
– Это он-то страдает?! – возмутилась домработница. – Как же, страдает он, дождешься от него! Да если хотите знать, он вчера за полночь домой приехал! Вот так-то. Дорик его привез. Сам пьяный, щека – в губной помаде, веселый, все песни порывался петь. Мы с Дориком хозяина-то раздели, в постель уложили… А наутро он у меня кофе крепкий попросил. Видать, так хорошо вчера погулял, что теперь в себя прийти не может. Вот так-то! А вы говорите: страдает! Нет, такие не страдают! И смерть жены ему нипочем, и пропажа дочери… Никак очередную девку нашел, в ресторан водил. Это он любит. А Федоровна-то, мамаша ихняя, все хвалит сынка, не нахвалится! И умный-то он, и деловой, и папаша заботливый… А уж мужем каким был! Таких, мол, как мой Корник, поискать!.. Все уши мне про это прожужжала! Что значит материнская любовь: слепа, как старый крот!
– А отец Корнила Борисовича? Он здесь бывает?
– А! Бывает… Только редко. Он, между нами говоря, выпить горазд да жрать по ведру. Не поверите: за присест съедает две-три полные порции первого, потом столько же второго, ежели там котлеты – штук семь может зараз слопать! Да еще полпирога в придачу. Ей-богу, не вру! Мне аж смотреть на него – и то желудок скручивает! Это куда же в человека столько лезет! Вот уж верно говорят: ненасытная утроба. А как выпьет – такой дурак! Прости господи!.. Один раз – правда, давно это было – он пьяный ко мне полез… Зашел на кухню и зажал меня в углу! Я и так, и сяк – не могу от него увернуться. Я, конечно, женщина не слабая, я бы его так половником приложила! Либо доской разделочной… Так ведь нельзя: отец хозяина! Господи, думаю, сейчас Федоровна зайдет, она ж мне волосы за своего хряка выдерет! А Корнил-то наш увидел такое безобразие и, похоже, запретил отцу здесь появляться.
– Да, а я-то думала, это такая образцовая семья! Родители – учителя, папа – директор школы, сын – бизнесмен!..
– Хо! Образцовая!.. Сказала бы я вам, какая она образцовая, эта семейка! Учителями родители были в своем Заплаткино, или как там ихний поселок называется. Только теперь они на пенсии, да вот еще, благо дело, сынок их сюда перетащил. Они-то поначалу хотели и здесь в школу устроиться работать, ну, чтобы, значит, без дела не сидеть, опять же копейка лишняя. Только в городские школы их, похоже, не взяли. Уж как тут Федоровна всю нашу систему образования поливала! Слышали бы вы те слова от учительницы! А еще я вам скажу… – Вера понизила голос до шепота, хотя, кроме Вани и нас, в доме никого не было, – наш-то нехорошими делами занимается…
– Это какими нехорошими? – сделала я удивленное лицо.
– Точно не скажу, только один раз, помню, хозяин со своим бухгалтером приехали сюда, домой, заперлись в кабинете – это на первом этаже, – а мне Корнил Борисович велел им кофе и бутерброды с икрой подать. Я все на поднос положила, понесла им, а перед дверью в кабинет остановилась, чтобы поднос в одну руку взять, а второй дверь открыть. Слышу, они там промеж себя говорят и, похоже, спорят, если не ругаются. Так вот, бухгалтер нашему и говорит: или, мол, плати мне, или кое-кому будет известно, что ты на самом деле из-за кордона ввозишь! Во как! Я, правда, не все поняла, но одно уразумела: с работой у нашего не все чисто! Он тогда бухгалтеру заплатил, тот потом довольный вышел, я видела…
Так, значит, нашего Корнила даже собственный бухгалтер шантажирует! Ну а как он хотел?! Любишь темные делишки проворачивать, люби и платить за молчание тем, кто в курсе. Ведь в этом случае ты у них на крючке.
Глава 18
День тянулся медленно. После обеда мы с Ваней гуляли во дворе дома, в тени деревьев. Мальчик рассказывал мне про мать и сестру. Потом он начал качаться на качелях, которые были устроены прямо за беседкой, а ко мне подошла Вера, села рядом на скамейке и доверительно сообщила:
– Я только что на Танечку гадала. Вы, Оксана, не поверите, но у девочки нашей все хорошо!
– Вы умеете гадать? – удивилась я.
– Да так… Мать моя, покойница, все, бывало, картишки раскидывала. Я от нее и научилась. Только я не столько вижу, что там, сколько чувствую.
– И что же вы почувствовали?
– Что она жива-здорова и даже веселая!
– А с чего ей веселиться у похитителей? – сделала я удивленное лицо. – Там небось не дом родной – чужие злые люди.
– Нет, нет, что-то здесь не так. Карты показали, что рядом с Танечкой какая-то женщина, и женщина эта добрая. И девочка наша веселая, точно вам говорю! Ни одной плохой карты возле нее не легло, только хорошие. Можете смеяться, но я чувствую, что девочка наша в добрых руках, и там ей даже лучше, чем у отца.
