Благостный четверг - Джон Стейнбек

Док схватил Патрона за воротник модной полосатой рубахи и рывком поставил на ноги. Патрон, не задумываясь, провел мастерскую подсечку, от которой Док вместе с ним рухнул наземь. Не расцепляя объятий, бойцы покатились в мальвовые заросли. Джозеф-Мария норовил поддать Доку в пах коленкой, а Док тискал его горло своими сильными, чуткими пальцами. Патрон вдруг понял, что противник выискивает опасную ложбинку под кадыком – изо всех сил впился ногтями в белое пятно докова лица, но пальцы Дока нашли, ущупали-таки губительное место. Разноцветные разводы заплясали у Патрона перед глазами, красным туманом заволокло мозг. Страшные пальцы вдавливались все глубже, еще несколько мгновений – и конец. Он видел, как это бывало с другими! Сдаться! Скорее сдаться! Патрон обмяк, обливаясь холодным потом: что будет? О счастье, Док ослабляет хватку…

Патрон лежал недвижно, в помутненном сознании слабо колыхалось: что если опять попробовать в пах, или головой под челюсть? Но если промахнусь, снова эти ужасные пальцы… Он был чуть жив от слабости и страха. Он даже боялся подать голос: вдруг Док не так поймет и придушит… Наконец прошептал:

– Сдаюсь. Твоя взяла..

– Попробуй еще только подойди к этой девушке, убью на месте, – яростным шепотом отозвался Док.

– Все, больше не буду. Богом клянусь!

В лавке при тусклом свете дежурной лампочки Патрон пытался открыть бутылку виски, но ему мешали разбитые пальцы – пришлось поручить бутылку Доку.

Док ощущал ту слабость и дурноту, какая обычно наступает после припадка ярости. К тому же он чувствовал себя идиотом. Быстро глотнув из бутылки, он передал ее через прилавок Патрону. Тот хлебнул и отчаянно закашлялся, согнувшись чуть ли не пополам. Док обежал прилавок, постучал Патрона по спине. Оправившись от кашля, Джозеф-Мария посмотрел на Дока, как на диво:

– Ну, ты даешь! Где ты научился этому приему? Ты хоть думал, когда его применял? Ты что, хотел меня убить?

– Убить? Наверное. – Док смущенно рассмеялся. – Я думал, ты пошел в гости к Сюзи.

– Пойти-то пошел… – усмехнулся Джозеф-Мария. – Слушай, ей-богу, я не знал, что у вас с ней…

– Да ничего у нас с ней нет, – скавал Док. – Дай-ка еще хлебнуть.

– Я вижу, с тобой шутки плохи, – сказал Джозеф-Мария. – Только зря ты кипятился. Она меня выставила, как щенка. Видишь, дверцей чуть не оттяпала пальцы. Так что я тебе не соперник. Она, как говорится, твоя.

– Она меня и видеть не хочет… – пожаловался Док.

– Как? И тебя?! Интересно, по какой же причине?

– Почем я знаю…

Облокотившись о прилавок, они обменялись долгим взглядом. Потом Патрон сказал:

– Ну и история… Что же ты теперь будешь делать, Док?

Док усмехнулся:

– Элен говорит, снеси ей букет цветов.

– Хм, в этом что-то есть… Однако черт ее знает, что ей нужно. – Патрон сделал маленький, осторожный глоток – сильно поморщился: виски прошло по больному месту. – Судя по всему, она просто чокнутая. Значит, и ухажера ей надо чокнутого. А ты не пробовал забыть ее ко всем чертям?

– Пробовал. Сто раз.

– Что, не выходит?

– Не выходит. Я понимаю, что я просто-напросто дурак, но ничего не могу с собой поделать.

– Да, это с нашим братом бывает. Ничем здесь не поможешь… Постой-на, – глаза его сверкнули, – я теперь вспоминаю, что она мне сегодня сказала… ну, когда я с ней через эту чертову дверцу разговаривал. «Мне, – говорит, нужен мужчина, чтоб у него душа была смелая и просторная». А я говорю: «Док, что ли?» А она: «Нет уж, у него душа жидкая. Хлюпик он».

– Молодец, верно говорит… – вздохнул Док.

– А вот мне так не кажется, – сказал Патрон. – Когда ты меня за горло держал, если б я не сдался, ты б меня… того?

– Возможно. Мне и самому сейчас не верится, что я на такое способен. Однако поди ж ты… Выходит, сам себя не знаю.

– Выходит, не знаешь. Вот я и говорю: человек, который может убить голыми руками, никак не хлюпик! Давай ка эту бутылку прикончим, а потом я тебе помогу.

– Как это?

– Так это. До рассвета еще час. Рванем на Маячную улицу, там в палисадниках цветов видимо-невидимо!

34. Хорошая сидячая ванна

Джо Элегант, к счастью для себя, был в «Медвежьем стяге» поваром, а не вышибалой, поэтому поздней ночью его услуги не требовались. Он рано ложился, зато ставил будильник на четыре утра. И каждое утро по три-четыре часа без помех занимался любимым делом.

Стучала портативная машинка – росла стопка зеленых листков с зеленым текстом. Роман назывался «Эдипово семя» и подвигался довольно быстро. Герой романа родился с глубокой душевной травмой, которую вся последующая жизнь лишь усугубляла. Он жил в непрерывной борьбе с мифологической субстанцией и ее духовным экстрактом – символом. Только он вырывался из цепких объятий первой, как тут же получал увесистый пинок под зад от второго. Дух книги был самая утонченная и алая меланхолия; действующие лица обитали в сыроватых таинственных комнатах, где даже в рисунке обоев крылась мрачная загадка, в мире блеклых запахов и туманных грез. Во всем романе не нашлось бы ни одного персонажа, которого наши психиатры не захотели бы взять под наблюдение. У героя были старые тетушки, по сравнению с которыми маркиз де Сад мог показаться юным причетником… Рукопись была уже толщиной с доброе полено, и воображению Джо нередко рисовалась книга в суперобложке с фотографией автора сзади: вольная поза, расстегнутый воротничок, тонкая непроницаемая улыбка, перстень с ядом на безымянном пальце небрежно вынесенной вперед руки. Джо уже заранее знал, кто из критиков даст на роман благожелательную рецензию, а кто будет ругать… Машинка стучала: «Поверхность пруда нежно кудрявилась азоллой. Посередине, на чистой воде, плавала большая дохлая рыба брюхом кверху…»

Джо Элегант вздохнул, откинулся на спинку стула, почесал живот. Потом, зевая, отправился на кухню и поставил кофейник. Пока вода греется, вышел на минутку во двор. Было великолепное утро. Громко хлопая крыльями, сновали над заливом пеликаны, промышляя томкода – американскую тресочку. В небе висели пухлые розовые облака… Джо увидел перед дверцей бойлера огромный букет, подкрался, обследовал его. Каких цветов тут только не было – тюльпаны, розы, жонкилии, ирисы… Чей подарок, гадать не приходилось: цветы стояли в большой стеклянной банке для препаратов.

Не нужно думать, что со времен маскарада жизни Джо грозила опасность, однако большого дружелюбия со стороны окружающих он тоже не встречал. Поэтому рад был сообщить Консервному Ряду добрую весть. К Фауне весть прибыла вместе с утренним кофе и печеньем «хворост».

К восьми часам о букете знали и в Королевской ночлежке; в кафе «Ла Ида» ранние посетители смаковали новость вместе с коктейлем из виски и лимонного сока.

Лучшие места для зрителей были, конечно же, в Комнате досуга, окна которой выходили на пустырь. За шторой стоял Мак, уминая Фаунин «хворост». Девушки в своих самых нарядных шелковых халатах сидели у окон. Бекки была в красных сафьяновых туфлях, украшенных страусовыми перьями. В восемь тридцать зрители услышали, как скрипнула дверца бойлера, замахали руками друг на друга – тише!

Сюзи, на четвереньках, высунула голову наружу и тут же уткнулась носом в величественное цветочное подношение. Долго, долго смотрела на букет, потом взяла его в охапку вместе с банкой и втащила внутрь. Железная дверца захлопнулась.

В девять Сюзи вылезла из бойлера и направилась скорым шагом в сторону Монтерея. В девять тридцать вернулась, скрылась в бойлере, а спустя мгновение показалась снова, толкая впереди себя чемодан. Публика впала в крайнее разочарование, но ненадолго, потому что Сюзи подошла к парадной двери «Медвежьего стяга» и позвонила. Фауна мигом разогнала девочек по спальням, выпихнула Мака с черного хода и только потом отворила дверь Сюзи.

Сюзи спросила;

– Можно помыться у вас в ванной?

– Конечно.

Через час, когда плесканье в ванной смолкло, Фауна постучалась:

– Золотко, тебе случайно не дать туалетной воды?

– Да, спасибо.

Спустя несколько минут Сюзи появилась из ванной, чистая и сияющая.

– Хочешь кофе? – спросила Фауна.

– Хочу, но я ужасно тороплюсь. Спасибо за ванну. Нет ничего на свете лучше хорошей сидячей ванны…

Из-за шторы Фауна наблюдала, как Сюзи влезла обратно в бойлер. Фауна удалилась в свой кабинет, накорябала записку и послала ее с Джо Элегантом в Западную биологическую. В записке говорилось: «Она сегодня не работает».

35. В высшей степени комильфо

Док разложил на койке свою лучшую одежду. На стираных защитных брюках какие-то белесые пятна – кислота, что ли? Белая рубашка желта от времени. А старый твидовый пиджак! Оказывается, локти протерлись до дыр! Галстук, в котором был в тот памятный вечер у Сынка, весь в чем-то липком… Док порылся в чемодане, отыскал на самом дне черный офицерский галстук… Первый раз в жизни собственная одежда была ему не по душе. «Но это же глупость!» –сказал себе Док и тут же прибавил: «Что делать, значит, я глупец…» Размышляя о своем гардеробе и вообще о своей жизни, он начал приходить к выводу, что и то и другое в равной мере нелепы. Но нелепее всего страх – да, да, страх – с каким он думает о предстоящем деле.