Невроз и личностный рост. Борьба за самоосуществление - Карен Хорни

Я не думаю, что хоть какая-то книжка по психиатрии может дать более глубокое представление об этих неуловимых самообвинениях, чем «Процесс» Франца Кафки. В точности как К., невротик тратит лучшие силы, тщетно пытаясь защититься от неведомых и неправедных судий, впадая во все большую и большую безнадежность. В романе обвинения тоже основаны на реальной неудаче К. Как блестяще показал Эрих Фромм в своем анализе «Процесса»,* этой основой служит скука жизни К., его пассивное перемещение вместе с течением, отсутствие самостоятельности и роста – все то, что Фромм называет «пустой, однообразной жизнью, бесплодной, лишенной любви и плодотворного начала». Любой человек, живущий так, обречен чувствовать себя виновным, как показывает Фромм, и по веской причине: это его вина. К. всегда выискивает кого-то, кто разрешил бы его проблемы, вместо того чтобы обратиться к себе, к своим собственным силам. В этом анализе есть глубокая мудрость, и я вполне согласна с применяемой в нем концепцией. Но я думаю, он не завершен. В нем не рассмотрена тщетность самообвинений, их всего лишь обличающий характер. Другими словами, он не касается того, что самая установка К. по отношению к своей виновности в свою очередь неконструктивна, а она именно такова, потому что он выстраивает ее в духе ненависти к себе. Это тоже происходит бессознательно: он не чувствует, что это он сам беспощадно себя обвиняет. Весь процесс вынесен вовне.

* Эрих Фромм. «Человек для себя». 1947.

И наконец, человек может обвинять себя за действия или установки, которые при внимательном рассмотрении кажутся безвредными, законными и даже желательными. Он может заклеймить разумную заботу о себе как баловство; наслаждение едой как обжорство; внимание к собственным желаниям вместо слепых уступок другим как бесчувственный эгоизм; посещения аналитика, в которых он нуждается и может себе позволить, как мотовство; отстаивание своего мнения как нахальство. И здесь тоже стоит спросить, какое внутреннее предписание и какая гордость затронуты данным занятием. Только тот, кто гордится своим аскетизмом, обвинит себя в «обжорстве»; только тот, кто гордится смирением, заклеймит уверенность в себе как эгоизм. Но самое важное в этом виде самообвинений то, что они часто относятся к борьбе против проявлений подлинного я. В основном они появляются (или, точнее, выходят на передний план) в завершающих стадиях анализа и представляют собой попытку дискредитировать и подорвать движение к здоровому росту.

Порочный характер самообвинений (как и любой формы ненависти к себе) взывает к мерам самозащиты. И мы можем отчетливо наблюдать это в аналитической ситуации. Как только пациент сталкивается с одним из своих затруднений, он может уйти в глухую защиту. Он может праведно негодовать, чувствовать, что его не поняли, спорить. Он скажет, что это раньше было так, а теперь гораздо лучше; что проблемы не существовало бы, если бы его жена вела себя по-другому; что она бы и не возникла, если бы его родители были другими. Он может также начать контратаку и примется выискивать вины аналитика, часто в угрожающей манере, или, напротив, примется упрашивать и заискивать. Другими словами, он реагирует так, словно мы швырнули ему жестокое обвинение, столь страшное, что он не может спокойно исследовать его. Он будет слепо сражаться против него всеми средствами, которые находятся в его распоряжении: увиливать от него, возлагать вину на других, каяться, продолжать обвинять и оскорблять аналитика. Перед нами один из главных факторов, тормозящих психоаналитическую терапию. Но помимо анализа это еще и одна из главных причин, не дающих людям быть объективными к своим собственным проблемам. Необходимость обороняться против любых самообвинений препятствует развитию способности к конструктивной самокритике и тем самым снижает вероятность, что мы научимся чему-нибудь на ошибках.

Я хочу подытожить эти заметки о невротических самообвинениях, противопоставив им здоровую совесть. Совесть неусыпно охраняет главные интересы нашего истинного я. Она представляет, используя великолепное выражение Эриха Фромма, «призыв человека к самому себе». Это реакция истинного я на должное или недолжное функционирование личности в целом. Самообвинения, напротив, исходят из невротической гордости и выражают недовольство возгордившегося я тем, что личность не соответствует его требованиям. Они не служат истинному я, а направлены против него, на то, чтобы его раздавить.

Тяжесть на душе, угрызения совести могут быть чрезвычайно конструктивными, поскольку заставляют разобраться, что же было неверного в конкретном действии или реакции, или даже во всем образе жизни. То, что происходит, когда неспокойна наша совесть, с самого начала отличается от невротического процесса. Мы честно пытаемся посмотреть на причиненный вред или ошибочную установку, которые обращают на себя наше внимание, не преувеличивая и не преуменьшая их. Мы пытаемся выяснить, что же в нас ответственно за них, и работаем над тем, чтобы в конечном счете изжить это, насколько получится. В контрасте с этим, самообвинения произносят приговор, заявляя, что вся личность – дрянь. На этом дело и кончается. Остановка в том самом месте, где могло бы начаться позитивное движение, – суть их тщетности. Говоря более общими словами, наша совесть – нравственная инстанция, служащая нашему росту, а самообвинения безнравственны по происхождению и по воздействию, поскольку не позволяют человеку трезво исследовать свои недостатки и тем самым препятствуют росту его личности.

Фромм противопоставляет здоровую совесть «авторитарной совести», которую определяет как «интернализованный страх перед авторитетом (властью)». На самом деле слово «совесть» в обычном смысле означает три совершенно разные вещи: непреднамеренное (не сознательное) внутреннее подчинение внешнему авторитету (власти) с сопутствующим страхом разоблачения и наказания; уличающие самообвинения; конструктивное недовольство собой. По моему мнению, имя «совести» подобает лишь последнему, и только в этом смысле я и буду говорить о совести.

Ненависть к себе выражается, в третьих, в презрении к себе. Я использую это понятие как общее название для разнообразных путей подрыва самоуважения, уверенности в себе, куда входят самоумаление, пренебрежение к себе, сомнение в себе, недоверие к себе, высмеивание себя. Его отличие от самообвинений вполне ясное. Конечно, не всегда можно сказать, чувствует ли человек себя виноватым, потому что поставил себе нечто в вину, или он чувствует себя неполноценным, никчемным, презренным, потому что относится к себе с пренебрежением. В таких случаях с уверенностью можно сказать только то, что есть много путей раздавить себя. Однако есть заметное различие между проявлениями этих двух форм ненависти к себе. Презрение к себе в основном направлено против любого стремления к улучшению или достижению. Степень осознания этого бывает очень и очень разной, причины чего станут нам ясны позднее. Оно может быть скрыто за ненарушимым фасадом высокомерной уверенности в своей правоте. Но оно может ощущаться и выражаться непосредственно. Например, хорошенькая девушка, захотев попудрить носик на людях, говорит себе: «Просто смех! Гадкий утенок пытается хорошо выглядеть!» Интеллигент, увлеченный психологией, подумав о том, чтобы написать на эту тему, замечает про себя: «Тщеславный осел! Что позволяет тебе думать, что ты вообще можешь писать статьи!» Но даже если так, было бы ошибочным полагать, что люди, столь открыто делающие саркастические замечания на свои счет, обычно отдают себе отчет в их значении. Другие, по-видимому, откровенные замечания, могут быть не столь явно злобными, а действительно остроумными или шутливыми. Как я уже говорила, они труднее поддаются оценке. Они могут быть выражением большей свободы от гордости, все выставляющей в смешном виде, но могут быть, напротив, бессознательным механизмом, позволяющим сохранить лицо. Для большей точности скажем: они могут оберегать гордость и охранять личность от искушения поддаться презрению к себе.

Установку на недоверие к себе можно легко наблюдать, хотя она часто прославляется как «скромность» другими людьми и ощущается таковой самим человеком. Так, человек, проявивший заботу о больном родственнике, может сказать или подумать: «Это самое малое, что я мог сделать». Другой отбрасывает похвалу себе как хорошему рассказчику, думая: «Я делаю это, только чтобы произвести впечатление». Врач выписывает лекарство в расчете на удачу или жизненные силы пациента. Но если пациенту не становится лучше, он считает это своей неудачей. Более того: презрение к себе может оставаться непонятым окружающими, а вот определенные порожденные им страхи часто совершенно очевидны. Поэтому многие хорошо информированные люди не высказываются во время дискуссий – они боятся показаться смешными. Естественно, подобное отречение от своих ценных качеств и достижений или недоверие к ним пагубно для развития или восстановления уверенности в себе.