Золотые Антилы - Тим Северин

Город Гватемала в то время находился примерно в десяти милях в стороне от своего нынешнего расположения и намного превосходил маленькую Чьяпу. Столица генерал-капитанства Гватемалы была торговым и правительственным центром для значительной части перешейка, включавшей Гондурас, Никарагуа, Вера-Пас и Коста-Рику. Морем шла торговля с Перу и Испанией, а по суше караваны мулов расходились от Гватемалы к Мехико и Панаме. Если верить Гейджу, в городе скопилось столько богатств, что пять его знатнейших купцов стоили более пятисот тысяч дукатов каждый, да и сам губернатор, естественно, накапливал огромные суммы на взятках от разросшихся государственных монополий. К тому же город был красив. Расходившиеся от центральной площади широкие улицы украшало множество церквей и монастырей, как мужских, так и женских, а также особняки богатых гватемальцев. На горизонте со всех сторон вставали величественные горные пики, и среди них — несколько конусов вулканов, из которых два были известны по всей Центральной Америке. Склоны первого из них, потухшего, славились «приятными ручьями, садами, плодами, цветами и всем, что зеленеет и процветает»; а второй был действующим и временами угрожал извержением, рокоча и сотрясая землю, словно близился конец света. В таких случаях, писал Гейдж, жители города сбегались в церкви молиться о спасении, между тем как гора вспыхивала так ярко, что ночью, стоя у окна, можно было читать книгу при свете мерцающей лавы.

Среди столь картинного окружения расположился колледж Святого Фомы Аквинского. Он был основан и управлялся доминиканцами (у иезуитов имелся собственный колледж) и был тесно связан с доминиканским монастырем, так что Гейдж, не считая редких служб на стороне, вел очень замкнутую жизнь. И притом, если ему можно верить, чрезвычайно роскошную. Его аббатство владело несколькими великолепными сокровищами, которые были постоянно выставлены на всеобщее обозрение. Среди них был литой серебряный образ Девы Марии и серебряный агнец, столь увесистый, что понадобились усилия троих мужчин, чтобы поднять его под свод. А кухня доминиканцев — предмет немаловажный, с точки зрения помощника магистра изящных искусств, — заслуживала всяческих похвал. В дополнение ко всем этим радостям об удобствах братии день ото дня заботилась целая армия слуг-индейцев. Гейдж ни разу не упоминал, сколько именно слуг числилось за монастырем, но о многочисленности прислуги можно судить по тому, что даже сельский священник держал минимум двух лакеев, пару поваров, полдюжины мальчиков-посыльных, несколько служанок, чтобы мыть посуду, стирать и печь тортильи, двух садовников, не меньше шести конюхов и грумов, а иногда еще и рыбаков, единственной обязанностью которых было снабжать дом свежей рыбой. В эту армию прислуги не входили столь же многочисленные церковные служки, уборщицы, звонари и прочая челядь, помогавшая в церкви и при богослужениях. Вполне понятно, что комфортная жизнь в городе Гватемала пришлась Гейджу по душе.

К концу третьего года пребывания в колледже в Гейдже вновь взыграла тяга к странствиям. На сей раз ему взбрело в голову присоединиться к доминиканской миссии, отправлявшейся на поиски сухопутного пути из Гватемалы на полуостров Юкатан. Целью миссии было обращение лесных индейцев, и колониальное правительство, целиком поддерживая намерения монахов, снабдило их военным эскортом. Духовное руководство экспедицией доверили доминиканцу, некому отцу Франсиско Морану. Последний был старым другом Гейджа и учился в Вальядолиде, так что «англо-американец» без труда добился, чтобы его внесли в списки разведочной партии. Увы, миссия окончилась полным провалом: враждебные индейцы оказали такое сопротивление, что нечего было и думать двигаться вперед. Гейдж в лаконичном описании этой экспедиции с обычной обезоруживающей прямотой признавался, что перед лицом опасности «начал раскаиваться, что ввязался», и тут его, очень кстати, поразил сильный понос. Так что в критический момент, пока его спутники выбивались из сил, отражая ночные атаки на лагерь, Томас Гейдж валялся в гамаке, выделенном страдальцу, и вел себя очень тихо, поскольку «крики и внезапные ужасы усиливали у меня пот и лихорадку». Само собой, стоило экспедиции повернуть назад, как он чудесным образом исцелился, выбрался из гамака и ни на шаг не отставал от отступающих.

Несколько позже в том же году Гейдж нанес краткий визит в глушь Гондураса, однако после юкатанских переживаний слабый желудок не позволял «англо-американцу» всерьез заняться миссионерской деятельностью. Зато его с особой силой потянуло на родину, в Англию. На его беду, существовало правило, что доминиканец, посланный в Новый Свет, должен провести там не меньше десяти лет и только потом получал возможность вернуться в Европу. Эта разумная мера позволяла с наибольшей эффективностью использовать подручные ресурсы миссионеров, и Гейдж, которому оставалось отслужить еще пять лет, был назначен приходским священником Миско — городка в дне пути от города Гватемала. Этот приход был подарен доминиканскому аббатству, и конечно, священнику там не приходилось выбиваться из сил. Но Гейдж уже все решил — он думал только о возвращении в Англию, а потому новое назначение в его глазах было лишь помехой на пути к заветной цели.

Гейдж взялся за дело с тем бодрым энтузиазмом, который характерен для всех случаев, когда он заботился о собственных интересах. Дело в том, что его предшественник в Миско, восьмидесятилетний священник, почти не был наделен деловой хваткой, так что при нем приход давал весьма небольшой, хотя и достаточный доход и поставлял небольшие излишки в центральное аббатство. Едва выяснив это обстоятельство, Гейдж немедленно поинтересовался, сколько денег посылал старец в доминиканский монастырь. Затем он условился с архиепископом, что, если доход от прихода возрастет, аббатство вознаградит Гейджа бесплатным вином и одеждой. Это был тонкий ход — коварный новичок успел подсчитать, что сумеет выжать из Миско куда больше того, на что рассчитывают в аббатстве. Сократив, таким образом, повседневные расходы, Гейдж тайком от начальства стал копить средства на обратный путь в Англию.

Держа в уме этот замысел, он занялся финансовыми делами прихода с пылом честолюбивого антрепренера. И в кои-то веки задуманное ему удалось. В самом деле, не было такого способа делать деньги, за который бы Томас Гейдж не ухватился. Прежде всего он позаботился, чтобы его официальный доход — из городской казны, от регулярных месс, выплат братству и тому подобного — выплачивался пунктуально и полностью. Затем он произвел кардинальный пересмотр церковного убранства и календаря, удалив из церкви все статуи, не приносившие прибыли, потому что дарители перестали платить за молитвы и их содержание. Затем он убедил богатых прихожан поставить на освободившиеся места более «доходных» святых. Новоприбывшие, как он не преминул отметить, приносили солидную прибыль: по семь корон каждый, четыре короны чистоганом за молитвы и процессии в праздник соответствующего святого и еще на три короны приношений — обычно куры, индейки или шоколада. Далее Гейдж обратил внимание на церковный календарь. При тщательной проверке обнаружилось много забытых праздников, и он не поленился довести до сведения прихожан, по каким случаям им следует появляться в церкви, присутствовать при богослужениях и вознаграждать священника за его труды. Не прошло и нескольких месяцев, как паства Гейджа привыкла посещать все причастия, крещения и похоронные службы; весьма возросли количество и частота исповедей, и приход совершенно преобразился трудами усердного пастыря, не упускавшего ни единой возможности выжать лишний грош.