Кладбищенские истории (без картинок) - Борис Акунин

Женщина отделила от букета один цветок, бережно положила на могилу, распрямилась и вышла на аллею.

Тут как раз с ней поравнялся Миш на своем прикрывшемся от дождя кабриолете.

Как того требовали правила приветливости, Миш притормозил и сказал:

— Вы промокнете насквозь. Садитесь, я подвезу вас. Мне нужно на 26-й дистрикт, а потом я подброшу вас до ворот.

— На 26-й? — переспросила она. — А мне на 25-й, это рядом. Высадите меня там, а к воротам мне не нужно.

У нее был легкий акцент, но сразу не определишь, какой именно. В Нью-Йорке столько всяких акцентов. Такого, с придыханием и вспархивающей в конце фразы интонацией, Мишу слышать не доводилось.

Поехали. По правилам приветливости, женщине следовало бы щебетать без умолку, благодаря Миша за его консидерацию, но женщина молчала. Миш искоса посмотрел на нее. Стильная штучка. Из тех, кто много о себе понимает. Нью-Йорк полон представительниц этого биологического вида. Привыкла, что мужчины на нее пялятся. Но Миш уже миновал возраст сексуальной экспансии, никто кроме Дороти ему был не нужен. Он стал смотреть вперед, на дорогу.

Однако ехать и молчать было странно.

— Я видел, вы были около могилы… — полувопросительно сказал он, чтобы, если ей не хочется отвечать, она могла просто кивнуть.

Ее ответ был полнее, чем он ожидал:

— Да, там похоронен человек, которого я любила.

Сказано это было спокойным, даже рассеянным тоном. Миш снова скосил взгляд. Женщина сидела полуотвернувшись, смотрела в окно.

— У меня здесь много дорогих людей, — продолжила она и вздохнула — печально, но не так чтобы очень. Так говорят о тех, кто умер давно, и скорбь успела притупиться. — Я навещаю их каждый день.

Надо же, каждый день, подумал Миш. Это объясняет, почему она положила только один цветок, иначе, как говорила покойная бабушка, deneg ne napasyosbsya.

Раздался металлический щелчок — это женщина зажгла тонкую сигарку с золотым ободком.

— Простите, — быстро сказал Миш. — Но моя жена и сын не любят, когда в машине пахнет табаком. Я вынужден просить вас…

Он опустил стекло с ее стороны.

Но женщина не выбросила сигару, а, наоборот, выпустила струйку пряного дыма и повернула свою голову к Мишу. Ее глаза через вуаль насмешливо блеснули.

— А если я за это заплачу? — засмеялась она. — Не деньгами. Я погадаю вам по ладони.

И сделала довольно странную вещь — не дожидаясь разрешения, сняла с руля его правую руку. Пальцы у нее были очень горячие, это ощущалось даже через перчатку.

Выдернуть руку было бы невежливо, поэтому Миш делать этого не стал. К тому же, быть откровенным, он растерялся — несанкционированный телесный контакт в его кругу был редкостью.

— Вы проживете еще сорок девять лет… Да, сорок девять… — Женщина говорила медленно, время от времени потягивая сигару. Странно только, что смотрела она при этом не на ладонь Миша, а ему в глаза.

Он кивнул — эта цифра примерно совпадала с его собственными прогнозами.

— Похоронят вас в Грин-Вуде…

Он снова кивнул. Эта дедукция его не впечатлила. Если встречаешь человека на кладбище, резонно предположить, что у него здесь семейный участок или что-то этого сорта. Во всяком случае, это догадка хорошей вероятности.

— …На 49-м участке, моем самом любимом, — сказала женщина, и Миш был вынужден схватиться за руль обеими руками — машину дернуло в сторону, такая с ним произошла непроизвольная реакция.

— Откуда вы знаете?! — воскликнул он.

Она снова взяла его ладонь и теперь взглянула на нее.

— Здесь так написано… Да, на 49-м, никаких сомнений. И что через 49 лет, тоже несомненно… Unless[24]… — Тут она встрепенулась и огляделась вокруг. — Ах, это 25-й! Остановите!

Миш рефлекторно нажал на тормоз, и она вышла. Не попрощалась, не поблагодарила. Шла к отдельно стоящему мраморному обелиску, на ходу отделяя от своего букета цветок.

— Что unless? — спросил Миш, высунувшись из машины, но не очень громко, потому что на кладбище громко говорить не полагается.

Она не услышала.

Тогда он пожал плечами и поехал дальше.

Дождь закончился. В салоне пахло сигарой и лиловыми цветами — запах был приятный, но какой-то нервный.

Как и следовало ожидать, вариант на 26-м оказался дрянь, с 49-м не сравнить, поэтому Миш вернулся в контору и подписал предварительный контракт.

Вернувшись домой, сообщил жене — та кивнула и заговорила о другом.

А в воскресенье утром, неожиданно для самого себя, Миш сказал:

— Знаешь, Дороти, я думаю, я съезжу туда еще раз, посмотрю. — И пошутил. — Как-никак нам с тобой там бичевать до Судного Дня, а это сверхдолгосрочный инвестмент.

Выехав на вчерашнюю аллею, сбавил скорость до пяти миль. Вертел головой, высматривая свою вчерашнюю спутницу. Сделал один круг, второй. Уже решил было, что ее слова о каждодневном посещении кладбища были преувеличением, но тут заметил знакомый тонкий силуэт: шляпка с вуалью, брючный костюм — не такой, как вчера, но не менее элегантный. Сегодня женщина была с бархатным, расшитым блестками саком.

Она стояла возле узкого памятника, опустив голову. На звук остановившейся машины не обернулась.

Миш вышел, приблизился.

Памятник был необычный — ни имени усопшего, ни дат. На темно-красном мраморе лишь изображение игральной кости, повернутой шестеркой, причем пять точек черные и лишь одна белая.

Миш был так удивлен дизайном обелиска, что спросил не о том, о чем собирался:

— Кто это?

(А хотел спросить: «Что означало ваше вчерашнее unless?» Затем и на кладбище приехал.)

Женщина обернулась. Не показала никаких признаков удивления.

— О, это был блистательный мужчина. Я его очень любила. Настоящий, природный донжуан.

— Он был гэмблер? — Миш смотрел на игральную кость. — Отчего он умер?

— Отравился десертом.

Миш не понял смысла ответа. Вероятно, это было иносказание или черный юмор. На всякий случай сказал:

— Упокой Господь его душу.

— Сомневаюсь, что эта душа упокоилась, — задумчиво сказала женщина. — Тот, кто живет на свете ради того, чтобы разбивать сердца, не обретает покоя. Эта страсть сильнее смерти. О, это был истинный мастер, просто я оказалась ему не по зубам. — И прибавила. — Вот бы встретить его вновь…

От мечтательности, прозвучавшей в ее голосе, Миш испытал нечто похожее на ревность — эмоцию, которой не испытывал со времен хай-скула.

— На 13-ый, к пруду, — сказала женщина, без приглашения садясь в машину.

Ее повелительный тон был странен. Еще удивительней, что Миш безропотно повиновался.

Аллея поднялась на холм. Из-за верхушек деревьев вылезла щетина Манхэттена.