Вероятно, дьявол - Софья Асташова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Дома не включаю свет. Комната освещается светом от фонаря из окна. «Всё-таки я дура», – думаю и чуть смеюсь. Всё-таки я такая глупая дура.
Глава 7. Девчушка
Не спишь, красотка? – в семь утра приходит сообщение.
Значит, всё-таки не его жена вчера писала мне сообщения.
Доброе утро, Родион Родионович.
Рано встала?
Да, я всегда рано встаю.
Я тоже. Идём завтракать?
Идёмте!
Я остаюсь в кровати, думаю о его жене. В окно проникает несмелый луч тусклого солнца. Хочется думать о ней как о смутной сущности, о чём-то расплывчатом за мутным стеклом. Тяжело признать, что я знаю, кто она, кем она работает, как выглядит, как звучит её голос. Но у меня есть существенное преимущество – она не знает меня так, как я её. Возможно, она что-то слышала обо мне от других, видела мои фотографии в соцсетях, но не знает, как я говорю детским голосом, картавлю, произнося его имя, как двигаюсь.
Я видела их вместе на дне рождения Профессора в прошлом году. Может быть, тогда между ними произошла ссора. Весь вечер он просидел со студентами и преподавателями, а она за другим столом с незнакомыми мне людьми. Профессор переходил от стола к столу, но ни разу не подошёл к ней, только в конце, когда большинство гостей разошлись, а Профессор был уже довольно пьян, она носилась по ресторану в поисках его шапки, которую он где-то бросил, а потом, подхватив его одежду в охапку, бесцеремонно увлекла его в такси, не дав нам с ним попрощаться.
Он ночевал с ней сегодня в одной квартире, возможно, в одной постели, но в это утро он думал обо мне. Я, конечно, не верила в чудеса и что она исполнит свой вчерашний приговор – не уйдёт от него, как мне бы того хотелось, но я сладко перебирала в уме её недостатки, которых нет у меня. Во-первых, она не милая. Во-вторых, похожа на наглого мальчишку – со всех сторон плоская, даже стерильная фигура. С длинными конечностями и короткими, грубо, будто охотничьим ножом, обкромсанными чёрными волосами, тронутыми коричневой краской, и отпугивающими волчьими глазами. Я боялась этих глаз и тёмных родимых пятен, придававших ей ещё большее сходство с диким животным. Волчица. Оборотень. На вид эти родинки были шершавыми, покрытыми короткими жёсткими волосками, как остатки не до конца сошедшей шерсти. Я представляла, что, вероятно, они распространяются по всему телу, по спине и ногам. В остальном она обычная. Одевалась небрежно – ничего сексуального или запоминающегося. Она работала главным редактором в журнале о стиле жизни, что бы это ни значило, и покровительствовала молодым писателям и художникам в числе своих любимчиков. Истеричная женщина младше него, но старше меня, покупающая ему дорогие подарки и следящая за тем, сколько он пьёт. Но вчера она не уследила, и не она усаживала его в такси. Вчера она, вероятно, была в гневе.
В доме всё ещё тихо, соседи спят. Солнечные квадраты лежат на полу. В свете тусклого дня комната обретает резкость – кажутся нелепыми стол, комод, стул с помятой и влажной от дождя, оставленной с вечера одеждой. Из окна доносятся крики рабочих, перекладывающих плитку, пока улица спит. Редко со стороны набережной или разогнавшись ещё на Садовом кольце, съезжают вниз по переулку, тяжело и шумно подпрыгивая, большие машины.
Не нравлюсь я себе с утра. Не вижу в зеркале красотку. Ну какая я красотка? Завязываю волосы в тугой хвост на затылке. Завариваю растворимый кофе, с чашкой сажусь за стол и записываю в дневник все слова, что приходят на ум, чтобы выплеснуть стыд, поглотивший меня, как солнце неизбежно поглощает ночь. Вспоминаю события последней недели, начиная с волнительной поездки в метро и заканчивая погоней на такси. Была ли погоня, гналась ли за нами машина или нет, моя жизнь всё равно замыкается в квартире с шестью комнатами, со спящими за стенами чужими людьми. Вижу себя на втором этаже над переулком за столом в моей печальной комнате перед двумя раскрытыми страницами, вижу свою левую руку поверх исписанного карандашом листа. Перламутром, как чешуя речного карпа, переливаются витиеватые, оставленные грифелем строчки. Рассматриваю чёрную татуировку на внутренней стороне предплечья – кожа там светлее, чем на внешней стороне руки, – пять букв, складывающихся в слово «Голод».
Я укрываюсь за письменным столом, за цветами в горшках, стоящими на подоконнике. Цветы на окне – мой сад, моя радость. Простой фикус поселился здесь вместе со мной. Невозможно увидеть, как растёт цветок, но он вырос до выступа под потолком, и начал загибаться под собственной тяжестью раздвоенный стебель. Черешки на нескольких листьях пожелтели, неизбежно предчувствуя беззвучное падение.
Мы договорились встретиться в двенадцать возле метро «Таганская». Я уже пропустила первую пару, вероятно, пропущу и вторую, но когда ещё у меня будет более уважительная причина? Он сегодня занят в другой Школе. После завтрака (свидания?) он поедет на работу, а меня, пожурив за пропуск лекции по античной мифологии, отпустит на занятия, если, конечно, не отменит свои пары. Тогда мы вернёмся в Подколокло, и бог знает чем это может кончиться – может, его жена опять устроит погоню, а может, он поставит меня в угол размышлять над своим поведением, а сам будет преспокойно, лёжа на кровати, попивать пиво. Когда я отрываюсь от письма и поднимаюсь из-за письменного стола, мне остаётся не больше получаса на сборы. Надеваю то, в чём, мне кажется, буду выглядеть стройнее, и выскакиваю из дома.
Был один из тех пасмурных осенних дней, когда небо затянуто серыми тучами, но солнце незаметно пробивается сквозь них так, что глаза всё равно слепит. Я чувствую его хитрый, следящий, кажется, только за мной, глаз.
Проехав одну станцию на метро, в 11:45 я уже была на месте. Я расхаживала взад-вперёд перед выходом, отгоняя немногие сохранившиеся в голове воспоминания о поездке на Николину Гору, после которой он был на меня так зол, так зол, что я не надеялась, что он захочет снова меня видеть.
Я заставляла себя почувствовать, что жизнь изменилась в лучшую сторону: отныне я такая девушка, которую Профессор приглашает завтракать. Которая ходит с ним на свидания. Настоящие свидания. Ради
