Наперекор судьбе - Пенни Винченци

– Мама, я танцевал с нею один или два раза.

– Вообще-то, пять, – радостно сверкая глазами, поправила брата Адель.

– Замолчи, сестрица. Мне пора на работу. Надо узнать у Эдгара, как дела с детективной серией.

– А разве не Барти занимается ею? – спросила Селия.

– Редакторской частью – да. Но не планированием объема продаж.

– А что ты скажешь, Джайлз, по поводу этого планирования?

– Мама, я пока не знаю. Мне нужно переговорить с Эдгаром. Прошу прощения, я спешу.

– Боже, какой он нервный, – заметила Селия, когда Джайлз ушел.

– А ты бы почаще оставляла его в покое, – тихо посоветовала Адель. – Доверила бы ему заниматься его работой.

– Адель, когда тебе надоест быть на посылках у этого фотографа и ты придешь работать в издательство и если такое случится, тогда ты будешь вправе высказывать свое мнение об издательских делах. Пока же…

– Извини, мама. Давай лучше поговорим о Хелене. Он явно запал на нее. И это замечательно. Первая девушка, с которой у него получилось общение. Впрочем, нет, не первая.

– А кто тогда первая?

– Я хотела сказать, что Барти, но она, конечно же, не в счет.

– Разумеется, Барти не в счет. Фактически она член нашей семьи. Вряд ли Джайлз испытывает к ней какие-то серьезные чувства.

– Почему бы и нет? – спросила Адель. – Барти – очень милая девушка. И, что главное, в настоящем родстве с нами не состоит.

– Что ж, в обоих случаях вынуждена согласиться с тобой. Но представить, будто Джайлз может влюбиться в Барти, – это абсурд. Чепуха. Ладно, мы сейчас говорим не о ней, а об этой Даффилд-Браун. На вид приятная, хотя и крупновата фигурой. Лесли Даффилд-Браун, случайно, не ее отец?

– Понятия не имею. Может, Венеция знает. А в чем дело?

– Да в том, что он ужасный человек. В войну сколотил деньги на продаже металлического лома. До сих пор метит получить рыцарское звание. Сомневаюсь, что нам нужны такие родственники.

– Мама, Джайлз всего-навсего несколько раз потанцевал с этой несчастной девицей. Давай пока не будем беспокоиться насчет родства с тем семейством.

– Да, Лесли Даффилд-Браун – ее отец, – сказала Венеция. – Противный человек. Наша мама назвала бы его вульгарным. Распутник, не без этого… Ой, больно! У моего ребенка начали резаться зубки.

– Она прелесть, – улыбнулась Адель, глядя на темноволосую головку Элспет. – Правда, здорово иметь дочку?

– Еще как. Жду не дождусь, когда смогу покупать ей платья.

– Бедная малышка Иззи, – с грустью в голосе произнесла Адель. – Похоже, ее появлению никто не рад, и это так отвратительно.

– Ты что, видела ее недавно?

– Нет. Себастьян не больно-то жалует гостей. Ему не нравится, когда люди приходят навестить Иззи. Он сразу раздражается и уходит из дому. У меня нет предлога, чтобы там появиться. А вот Барти бывает часто: приносит ему корректуру, что-то с ним обсуждает. Она говорила, что Иззи – просто чудо, а не ребенок. Везде бегает, лепечет без умолку, а Себастьян почти не разговаривает с дочерью. Представляешь, девочка растет, и рядом – никого, кто любил бы ее.

– Пандора бы в ней…

– Знаю. Абсолютно. Слушай, а ведь у Иззи вскоре будет день рождения. Представляю, какой «праздник» устроит ей родной папочка.

– Я попрошу, чтобы ее отпустили к нам погостить. Мальчишки ее обожают. Устроим чай для детей. Уверена, Себастьян на это согласится.

– Отличная мысль. Мы можем и Кита позвать. Вот кто души в ней не чает. Он почти все время там. Единственное нормальное общение, которое видит Иззи, – с ним. По-моему, Себастьян позволяет Киту заделывать эту брешь.

– Когда на следующий год он пойдет в другую школу, Иззи будет по нему скучать… Ру, так нельзя обращаться с младшей сестренкой! Она тебе не кукла, а живой человек.

Второго сына Венеции звали Уильям, но еще за несколько месяцев до рождения его прозвали Ру, потому что он, словно кенгуру, прыгал в материнском чреве. Сейчас Ру нехотя убрал руки с сестренкиной шеи и пошел к лошадке-качалке, на которой восседал Генри. Подойдя, он что есть силы тряхнул лошадку:

– Слезай, Генри!

– Не слезу.

– Слезешь!

– Нет. Мамочка, скажи ему. Он дерется. Скажи ему, чтобы отстал от меня.

– Ребята, а ну, прекратите! Адель, крикни няню… А, вы уже здесь. Пожалуйста, уведите мальчишек на прогулку. Я уложу Элспет. Благодарю… Адель, я уже и забыла, каково быть самой собой, просто женщиной, а не материнской машиной. Как тебе сейчас?

– Одиноко, – лаконично ответила Адель.

– А знаешь, мне иногда тоже бывает одиноко, – призналась Венеция, тяжело глядя на сестру своими темными глазами.

– Как у тебя с Боем?

– Внешне – все прекрасно. Просто он охладел ко мне. Он не понимает, как я устаю. Представляешь, сегодня спросил, не поеду ли я с ним вечером в оперу. В оперу! Пора бы ему понимать такие вещи.

– Конечно, пора бы. Если это опера Вагнера, на которую собирается мама, она длится почти пять часов… Мне еще нужно найти несколько подсвечников. Вечером увидимся. Если Боя не будет, я останусь.

Адель поцеловала сестру в макушку, а когда обернулась, увидела, что Венеция одной рукой гладит Элспет по голове, другой вытирает глаза.

– Думаю, это кое-что подтверждает, – со вздохом произнес Оливер.

– Только то, что значение премии обесценивается.

– Ты так считаешь?

– Да.

– А что бы ты сказала, если бы ее присудили Гаю Уорсли?

– Что? Нобелевскую премию? За «Бьюхананов»? То же самое. Это полный абсурд. Когда на премию претендует слишком много талантливых произведений, я бы скорее присудила ее Ивлину Во, а не Голсуорси.

– Селия, сомневаюсь, что Нобелевскую премию присуждают писателям-сатирикам. Но я бы не стал с тобой спорить. Конечно, «Ситуэллы» больше заслуживают премии, чем любая из книг. Ничего, когда-нибудь и мы получим Нобелевскую премию. Хотя я всерьез думал, что…

– Да, знаю. Такая замечательная книга. Не расстраивайся, это лишь доказывает, что в отборочном комитете заседают глупцы.

У издательства «Литтонс» появился новый автор – романистка Нэнси Артур, пишущая в стиле Вирджинии Вулф. Она написала превосходный многоплановый роман «Помните их» – о нескольких женщинах в годы войны. Ее произведение получило хвалебные отзывы. Оливер всерьез рассчитывал, что Артур удостоится Нобелевской премии, и теперь был сильно раздосадован.

– Дождемся следующего года, – сказала Селия, нежно целуя мужа. – А теперь мне нужно быстренько съездить домой и переодеться, – поспешно добавила она.

– Куда это ты собралась в середине дня?

– Оливер, я же тебе говорила. Неужели забыл? Я иду в Ковент-Гарден. Начало в четверть шестого. Мне просто фантастически повезло, что Синтия Арден сегодня не сможет пойти.

– Зато бедняжке Синтии фантастически не повезло. Но я рад за тебя. «Гибель богов». Представляю, с каким блеском пройдет опера. Даже завидую.

– Оливер, в прошлом месяце, когда мы слушали «Золото Рейна», ты заснул. Вряд ли тебе захотелось бы позориться сегодня. А Синтии можешь не сочувствовать. Она не любительница опер и еще меньше любит покидать свой загородный дом. Для бедняжки Банни это так тяжело.

Вечер в Ковент-Гардене превзошел все ожидания. Это был последний вечер Вагнеровского фестиваля 1932 года. В зале собрались самые ревностные и стойкие поклонники оперного искусства. Партию Брунгильды пела Фрида Ляйдер, партию Зигфрида – Лауриц Мельхиор. Оркестром дирижировал сэр Томас Бичем. Впрочем, публика состояла не только из поклонников оперы и творчества Вагнера. Здесь был каждый, кто хоть что-то значил в светских кругах Лондона. Неплохой повод на других посмотреть и себя показать, встретиться и посплетничать, развлечься самому и развлечь друзей.

Это был настоящий праздник для глаз. В мире, где все больше мужчин посещали театры, надев смокинги, приятно было увидеть белые галстуки и черные фраки, длинные платья, изысканные драгоценности и даже, невзирая на теплую погоду, меховые пелерины, боа и накидки. Словом, это было удовольствие для тех, кто понимал толк и ценил подобные вещи.

Разумеется, за стенами театра продолжалась Великая депрессия, ударившая по бедным гораздо сильнее, чем по богатым. Недаром журнал «Вог» советовал: «Если вы не лишились денег, сделайте вид, что с вами это произошло». Явная демонстрация своего богатства, как в прежние времена, теперь считалась неподобающей. Что еще удивительнее, теперь работали даже весьма богатые люди. Самым впечатляющим примером была леди Диана Купер, открывшая цветочный магазин на Беркли-сквер.

Но сегодня в зале Ковент-Гардена собравшиеся открыто выставляли напоказ свой достаток.

Пока под потолком медленно гасли люстры и сэр Томас неторопливо шел к дирижерскому пульту, леди Селия Литтон, вооружившись театральным биноклем, рассматривала блистательное общество. Неожиданно она заметила Боя Уорвика, в последнюю минуту появившегося в ложе. Его сопровождала молодая женщина в белом платье. Бинокль позволял Селии увидеть не только это. У спутницы Боя были темные волосы. Наверное, он рассчитывал, что его никто не заметит. В таком случае ее зять оказался глупее, чем она ожидала. Будучи женатым, позволить себе прийти в Ковент-Гарден с чужой женщиной, да еще на такой спектакль. Селии это представлялось верхом дерзости. В ней стала подниматься волна гнева. Изменять жене втихомолку – это одно, но открыто демонстрировать высшему лондонскому обществу свою любовницу – совсем другое.