На своей земле - Сергей Воронин

Кузьма, сдерживая себя, негромко спросил:

— Помнится, как-то вы рассказывали мне, что у вас сын сгорел в танке под Орлом…

Щекотов утвердительно кивнул и подошел ближе.

— Так чего ж ты позоришь его? — крикнул вдруг Кузьма. — Что ж ты говоришь людям? Куда их тянешь? Про какой середнячковый колхоз говорил Клинову? Как тебе не стыдно, Степан Парамонович! Отец героя-танкиста…

— Ты моего сына не трогай, — подняв руку и растопырив все пальцы, придушенно сказал Степан Парамонович. — Об чем тут у вас разговор, я не ведаю и не желаю знать. А что этот брехун наболтал, это меня не касается.

— Не виляй, Щекотов! Я знаю Клинова — плох он, ленив, но еще ни разу не заводил таких разговоров. Твоя это работа.

Кузьма вскочил с камня.

— Да чего тебе от меня надо! — замахал руками Степан Парамонович. — Не знает, к чему прицепиться, чем допечь меня! Дисциплину держим, норму даем, так нет — все ему мало. Житья не стало, только и знает, что допекать! Да тьфу на тебя совсем, и с жизней такой! Огорода лишить захотел, не вышло, так теперь к другому прицепился! Нет больше моей мочи, извел ты меня вконец. Понятно, нет? И не желаю я работать при таком руководстве! — Он плюнул, махнул рукой и зло взглянул на Кузьму.

Через минуту он вместе с Елизаветой уходил с поля. За ними понуро брели на поводу коровы.

— Щекотов! — крикнул Кузьма.

Степан Парамонович не обернулся.

— Осерчал, — растерянно сказал Павел.

— Щекотов! — крикнул еще громче Кузьма. — Оставь коров! — И добавил тише, поворачиваясь к Павлу: — Теперь нам придется вдвое нажать.

— Ого! — невольно воскликнул Павел и зычно заорал: — Эй, Степан! Чего ж уходишь… за тебя, что ль, пахать будем?

По рыхлой земле, заложив за спину глянцевитые крылья, важно ходили грачи. Высоко в небе виднелась тонкая луна, пятна на ней были совсем синие, и казалось, это просвечивает само небо. Против луны светило солнце. Жаворонки журчали в вышине, как ручьи.

…Какую борозду наезжал Кузьма — сотую, тысячную? Шаг за шагом по солнцу и против солнца, круг за кругом, не останавливаясь, не оглядываясь… Только вперед! Вот так же — только вперед! — с боями, наперекор всему, по вязким осенним дорогам, в слепую пургу, коченея на морозе, вот так же шел Кузьма на войне.

— Эй, Кузьма Иваныч!

Это Клинов напоминал об отдыхе. Он тут же и сел, где остановились, отдыхать. А Кузьма задал коровам корм и пошел на соседние участки.

Второе поле, за перелеском, было уже все вспахано. По дороге он встретил Настю с Груней, — они шли на комсомольский участок. К их приходу Полинка вместе с Костей Клиновым должны были забороновать землю. По агротехническому плану наступила пора посадки картофеля.

— Семена завезли?

— Там уже… и зола там. Ой, Кузьма Иваныч, и смеху же было с этой золой, — засмеялась Настя. — Костька все собирал ее в бочку, ну, а матка думала, что это он собирает им на огород. Вот она и вцепилась в бочку. Не отдает, и все. Моя, говорит, зола. А там не только ее зола, а со многих дворов. Еле-еле взяли.

— Что не успеете засадить, обратно везите. Семена на поле не оставляйте.

— Да уж знаем, Кузьма Иваныч. — Груня поправила толстые косы и игриво взглянула на Кузьму. — Что это вы такой нынче серьезный? Даже ни разу не улыбнулись.

— А тебе бы все только улыбаться?

— А чего мне улыбаться?

— Николай сколько раз забегал?

— Ой, тоже и скажете уж… Пойдем, Настя.

— Когда свадьба-то будет? — не унимался Кузьма.

— А ну вас! С вами нельзя и пошутить, какие вопросы задаете… — И, вспыхнув, толкнула Настю в бок: — Пошли!

На третьем поле работала Дуняша в паре с Лапушкиной. Увидав Кузьму, она торопливо оправила платок, убрала выбившиеся волосы, отерла рукой пересохшие губы. Дуняша работала много, не жалея себя. Ей хотелось, чтобы Кузьма заметил это, а если заметит, так и похвалит, а там — кто знает… Ведь коса на березе все-таки распустилась! И стоило Дуняше увидеть Кузьму, — сердце у нее замирало, она бросала все, что делала, не отрываясь смотрела на него. Кузьма замечал это и уже не раз ругал себя за тот вечер, когда ему вздумалось танцевать с нею.

— Подвигается дело? — бодро спросил он.

— Сам двигаешься, так и дело двигается, — ответила Лапушкина, не глядя на Кузьму.

— Завтра закончите?

— А там видно будет, как работа пойдет.

«Чего это она, какая злая, — подумал Кузьма. — Устала, наверно…»

— Закончим, закончим, Кузьма Иваныч, — преданно глядя ему в глаза, ответила Дуняша. — Мы ведь тоже решили две нормы дать… — Все ее лицо светилось радостью.

Кузьма торопливо отошел.

На комсомольском участке было шумно. Кузьма никогда бы не подумал, что пять человек могут так шуметь. Он прошел низом вдоль озера, скрытый кустами, и остановился вблизи от Насти.

— Я кому говорю? Если не будешь мерять лучинкой, лучше уходи с поля! — горячо говорила Настя.

— Подумаешь, какая начальница нашлась, — закричала на нее Груня, — дома не услышишь, а тут волю взяла!

— Не волю взяла, а не дам портить! — замахала на нее руками Настя.

— С твоей лучинкой мы до зимы не управимся, — подскочила к сестрам Полинка.

— И то верно, — вмешался Вася Егоров, — не дело ты, Настя, выдумала.

— Не дело? А какими глазами будем смотреть, когда появятся всходы? Где пусто, где густо, где нет ничего? Александра Васильевна что нам говорила: «на тридцать пять», — значит так и делать надо. И нечего стоять, давайте работать! Иди, Полинка, наезжай борозды, а ты. Костя, не стой, неси золу. Что вы на самом деле не слушаетесь, — если так будете, я Кузьме Иванычу скажу!

— А скажи! Вот тебе Кузьма Иваныч-то и ответит: не дело мерять лучинкой, подумаешь, какая точность, скажет! — закричала Груня.

— А зачем же ты это за меня говоришь? — выходя из кустов, сказал Кузьма.

Все ахнули и рассыпались по полю. Осталась одна Настя.

— Что тут у тебя происходит? — спросил он, всматриваясь в ее сердитые глаза.

— Да так… ничего, Кузьма Иваныч, — смущенно ответила Настя.

— Воюешь?

— Нет, — затрясла головой звеньевая, — просто мы посовещались.

— Я слышал ваше совещание. Передай всем членам своего звена, что я поддерживаю твое предложение, — и окинул взглядом участок.

Полинка шла за плугом, следом за ней двигался Костя Клинов. Он подсыпал в борозды золу, а за ним быстро перебегала Груня, опуская клубни картофеля в землю; в ее руках мелькала лучинка. Вася Егоров подносил картофель.

«Дружно работают», — про себя отметил Кузьма и зашагал на свое поле. «А Щекотов-то ушел!» — внезапно сверкнула мысль, и на сердце стало тягостно.

Луна становилась все ярче, повеяло прохладой, над головой появились, как дымок, серые стайки комаров.

Клинов спал, подложив под голову шапку, лицо у него было сердитое. «Тпру! тпру!» — раздавалось при каждом вздохе, словно он сдерживал лошадь. Кузьма разбудил его. Павел с трудом открыл свои маленькие черные глаза и, охая, поднялся.

И опять борозда ложилась к борозде, круг шел за кругом. Уже легли синие тени, солнце давно погасло, проехали с полей пахари, угомонились жаворонки. А они все пахали, пахали, пахали… Только поздно ночью соединился их участок с участком Щекотова. Кузьма окинул взглядом пашню. Голубая земля, как море, лежала вокруг него.

— Посмотри, Павел Софронович, какая красота, — сказал Кузьма.

Клинов посмотрел и удивленно покачал головой:

— Действительно, наворочали…

Все ушли, остался один Кузьма; он ходил по краю поля, замеряя вспаханные участки. Ночь так и не пришла, не успело солнце зайти, как стал уже алеть восток, воздух наполнился бледным светом. Дышалось легко, но изломанные за день ноги ныли, лицо, нажаренное солнцем, горело, хотелось сесть и не двигаться, а еще лучше — растянуться на прохладной земле и лежать, ни о чем не думая. За день он и Павел Клинов вспахали полтора гектара. «Что ж, можно, ведь, если захочешь, значит, можно…» — устало думал Кузьма, переходя на участок Дуняши, — здесь было порядочно вспахано. Потом прошел на третье поле, где пахал Егоров, тут тоже дело подходило к концу. В километре от егоровского участка находился сидоровский клин. Когда Кузьма пришел туда, в низинах уже начал оседать туман, а луна забралась так высоко на небо, как никогда еще не забиралась. На комсомольский участок можно было бы и не ходить, но он был всего через дорогу, и хотелось посмотреть, как прошел первый сев, много ли посадили картофеля.

Кузьма продирался сквозь густые ельники. Мокрые ветки мазали его по лицу. Из-под ног Кузьмы с шумом вылетела птица и, хлопая крыльями, ударилась в чащу. Кузьма вздрогнул и рассмеялся.

Весь склон комсомольского участка был залит призрачным светом луны, смешанным с предрассветом. Озеро было серебряным. Подул ветер, и вода покрылась мелкой рябью, как рыбьей чешуей. Кузьма посмотрел вдаль и, прикусив губу, вдруг бросился вперед. Там, на гребне, где выполаживался склон, бежал человек.