Поход Ермака - Василий Ян

Глаза Ханджар горели, лицо смутно белелось в темноте юрты. Сердце билось в груди как птичка…

– Проснись, бийкем!… – шепнула она свернувшейся котенком в ее ногах Алызге. – Проснись скорее! Ты должна идти за мною…

Алызга с быстротою лани вскочила на ноги.

– Что надо царевне?… Отчего не спит солнце и луч души моей?… – недоумевающе спрашивала она, протирая сонные глаза.

Ханджар быстро наклонилась к ее уху и, волнуясь, зашептала ей свою смелую мысль.

Не говоря ни слова Алызга покорно наклонила голову, закивала ею, и первая тенью выскользнула из юрты. Царевна бросилась за нею.

По пути остячка говорил:

– Должно быть пленника увел в свою пещеру брат Имзега. Пока не встанет заря на небе, мой брат не предпримет ничего дурного. Я знаю его обычай… Он молится по ночам Урт-Игэ в священном месте рощи… Мы можем спокойно теперь пробраться к его жилищу.

И обе – царевна и ее верная подруга – ускорили шаги. Миновав соседние помещения своеобразного дворца Кучума и ближайших юрт его вельмож, они проскользнули за городскую насыпь и вскоре очутились у знакомой пещеры, куда не раз ходила к брату княжна Алызга.

В темноте ночи им слышался смутный гул со стороны Чувашьей горы. Под нею копошились воины, стянутые сюда со всего Кучумова царства для защиты столицы. Сам Кучум все последние ночи с муллами и корочами проводил в молитвах на вершине горы. Там пылали костры и мусульманские священники тягучей, как грустная песня, молитвой призывали милость Аллаха. Ждали русских каждый день, каждый час, каждую минуту. Воины были наготове, чтобы достойно встретить дерзких удальцов.

– Гляди!… Вон пещера Имзеги!… – тихо произнесла дрогнувшим голосом Алызга.

Ханджар встрепенулась. В двух шагах от нее зияющей пастью чернела пещера. Алызга незаметно проскользнула туда, Ханджар за ней. Знавшая все закоулки жилища брата, остячка стала хозяйничать там впотьмах. Она отыскала ощупью трут, высекла огня, засветила жировую плошку, выдолбленную из черепа убитого волка, и вскоре осветилась внутренность пещеры. Прикованный к стене Алексей спал. На его измученном, но по-прежнему красивом лице играла счастливая улыбка. Он видел во сне тенистый сад в Сольвычегодске, качели и ее, Таню, веселую, милую, щебечущую ему что-то…

– Проснись!… Проснись!… – слышит он ее смеющийся голосок.

«Что это? Аль и впрямь уснул он ненароком под тенью орешника в Строгановском саду?» Он хочет протереть глаза, поднимает руку и тут же в бессилии опускает ее.

Загремели докучные цепи… Этот звон окончательно привел его в себя. Он проснулся… Ни сада, ни орешника, ни голубоглазой Танюши. Перед ним внутренность пещеры – жилище остяка. Две женщины или девушки стоят перед ним. Он вглядывается в одну из них, и невольный крик вырывается из его груди:

– Алызга!… Вот где привелося повидать тебя, змею-обманщицу! – с ненавистью вскричал Алексей, вперяя в остячку негодующий взгляд.

– Полно, батырь, полно, – засмеялась Алызга, – сами боги посылают к тебе меня… Ишь, што вспомнил! То, что давным-давно быльем поросло, – своим ломаным русским языком говорила дикарка. – Ты дал когда-то свободу Алызге, и Алызга пришла отблагодарить тебя… Слушай меня внимательно, батырь…

И, усевшись на корточки перед скованным Алексеем, она заговорила, быстро-быстро роняя слова:

– Взгляни, батырь, вон стоит царевна Ханджар. Она глядит на тебя… Знаешь, почему глядит?… Полюбился ты ей, алактай русский, пуще звезды полночной, пуще волны речной, пуще всей жизни своей… Слушай, батырь: на смерть обрек тебя, видно, брат мой Имзега… Видно на смерть, коли, как пса, приковал к стене… На заре убьет тебя Имзега… Сердце Алызги так говорит… Такого молодого батыря убьет!… Такого красавца, какого нет в Ишимских степях, до самого Тибета нет!… Батырь, рано тебе умирать… Другая ожидает тебя судьба… Слушай, батырь: здесь стоит царевна Ханджар… Нет такой красавицы промеж ваших девушек. Нет таких черных огневых очей у кяфырских дев… И она, царевна, самоцветный камень, алмаз Искера, отличила тебя… Она выбрала тебя… Приказывает тебе царевна принять мусульманство и стать ее женихом… Мы собьем с тебя цепи, и ты будешь свободен сейчас же, как вольный сибирский орел… Будешь ближним человеком хана, будешь мужем царевны, займешь почетное место у трона его…

Окончила свою речь Алызга. Пронзительным взором метнула и – отпрянула назад.

Бешенством и злобой сверкали глаза Алексея. Негодованием и гневом пылало его лицо. Руки – конвульсивно сжались в кулаки. От бессилия и возмущения разрывалось сердце.

– Молчи, змея!… – крикнул он хрипло, весь подавшись вперед. – Молчи, дьявол-соблазнитель во плоти человеческой!… Чем искусить мыслила?!. Да нешто я… да… нешто!… Слушай ты, агарянка поганая, передай твоей царевне, что не хочу я ваших почестей и счастья и вовек не изменю вере моей православной… Не надо мне ни жизни, ни свободы, коли такой ценой будет куплена она… Смерти не боюсь… Господа своего не продам, а на твою царевну лупоглазую глядеть не желаю… Есть у меня невеста в Сольвычегодске, Танюша моя, и мою кралю любимую ни на каких царевен Искера не променяю… Слышь!… Запомни же поладнее все то, што поведал я тебе…

– Что сказал тебе батырь русский? – видя негодование, охватившее пленника, так и бросилась к Алызге Ханджар.

Та угрюмо потупила свои маленькие глазки.

– Не хочет он ни любви твоей, ни свободы, радость жизни моей… – прошептала она.

Побледнела, как снег, Ханджар.

– Так пусть умрет! – вскричала она бешено. – Пусть убивает его Имзега!… Да проклянет его Алла на веки веков! – исступленно топнула ногою.

Едва успела она досказать последние слова, как гулкий пушечный раскат пронесся со стороны реки над Искером и замер вдали, за горой.

За ним другой… третий…

– Палят, как будто, у городка Атик-мурзы, – прошептала Алызга, впиваясь в руку царевны дрожащей рукой.

– Горе нам!… – вскричала Ханджар, трепеща всем телом. – Берут городок мурзы!… Возьмут и Искер кяфыры!…

– Искер не возьмут!… Батыри наши охранят его… Десятки тысяч их собраны под горою… Великий дух оградит нас от несчастья… – убежденным, твердым голосом произнесла Алызга.

Гул на Чувашьей горе между тем все усиливался. Искер проснулся совсем и зашумел. На площадь его высыпали мирно спавшие старики и дети, разбуженные пальбою.

И вот, со стороны горы, откуда были видны окрестности как на ладони, побежали люди.

– Городок Атик-мурзы взят русскими!… Молитесь Алле, да даст он победу над кяфырами нашим батырям!… – вопили они.

– Идем скорее… Вон бежит сюда Имзега… Нехорошо, ежели застанет нас здесь… – произнесла Алызга, хватая снова за руку Ханджар и увлекая ее за собою. Но та и сама уже летела стрелою по направлению горы, на которой был ее отец.

Алызга отстала немного, замедлила свой шаг и остановилась. Она не солгала царевне: ее брат быстро приближался к пещере. Лицо его было сумрачно и сурово. При свете выплывшего месяца он казался бледным и утомленным. Огромный пук хвороста был на его плечах. Не желая быть замеченной Имзегой, Алызга скользнула за куст боярышника и с замиранием сердца следила, что будет дальше. Из ее убежища ей была хорошо видна внутренность пещеры.

Имзега, между тем, торопливо вошел в жилище, сбросил пук хвороста на землю и тут только заметил горящую плошку на полу пещеры. Безумная, фанатическая радость охватила его лицо.

– Великий Урт-Игэ, ты дал добрый знак! – вскричал он в голос. – Ты сам послал огонь, очищающий жертву. Да свершится воля великого духа!… Пленник, ты умрешь сейчас!… – заключил он торжественно, обращаясь к скованному Алексею.

Тот не понял слов шамана. Но когда последний, сложив из принесенного хвороста костер у его ног, вылил на него масла, пленник разом понял весь ужас своего положения.

– Живым ладит сжечь… – вихрем пронеслась его мысль, и волос дыбом поднялся на его голове…

Умереть здесь, сейчас, внутри этой ужасной пещеры, казалось таким чудовищным ему, молодому, сильному, полному мощи и здоровья юноше!…

Между тем костер занялся… Огонь поднимался выше… Он уже коснулся кафтана князя… Цепи, сковавшие ноги, нагрелись и раскаленными звеньями жгли его, смрадный дым душил горло, ел глаза…

А сам Имзега закружился, как бешеный, вокруг костра. Вот он схватил со стены бубен и, ударяя в него, завертелся на одном месте.

– Великий Урт-Игэ! Прими мой дар!… – хриплыми звуками срывалось с его уст, пока, наконец, грянув в конвульсиях на пол, чуть живой от усталости, он не потерял сознание.

Огненные языки уже лизали Алексея. Одежда на нем занялась в нескольких местах.

Имзега, лежа на полу, не подавал признаков жизни. Этим мгновением воспользовалась Алызга. Быстрее молнии рванулась она в пещеру, схватила потники и кошмы, сваленные в углу, и в одну минуту затушила костер. Потом забросала ими загоревшиеся одежды Алексея и, когда они перестали тлеть, взяла его за руки, подвела к выходу пещеры и сказала: