Предпоследняя истина - Филип Дик

– Никогда не думал об этом, - ответил Ценцио.

Фут сказал:

– А я думал. И я не люблю Броза. И даже пальцем не пошевельну, чтобы ему помочь. Если только мне удастся от него отделаться…

Но как можно отделаться от Броза? Броз, отдававший приказы и генералу Холту и маршалу Харенжаному, распоряжался по своему усмотрению армией железок-ветеранов и хранилищем самых совершенных типов оружия. Броз в любой момент мог арестовать его прямо здесь, в Лондоне, в штаб-квартире его собственной компании.

Но, возможно, существовал кто-то еще, кто не боялся Броза.

– Мы узнаем, существует ли и в самом деле такой человек, - сказал Фут, - только тогда, когда будет убит высоко ценимый Брозом йенсенист. Как он и предсказывал при помощи своего дара предвидения.

– И что же это за человек?

– Нового типа, мы таких еще не видели.

Я буду сидеть за столом, сказал себе Фут, ждать и надеяться, что мне позвонит по видеофону этот отвратительный, жирный паук Стэнтон Броз. Он скорбным голосом сообщит мне, что один из самых главных йенсенистов из его ближайшего окружения был отправлен на тот свет. И причем не варварским и жестоким методом, а, как они выражаются, самым цивилизованным способом. И когда он мне позвонит, я возьму себе двухнедельный отпуск и славно проведу время.

Он уже приготовился к этому звонку. Он ждал его. На его старомодных карманных часах стрелки показывали девять часов утра по лондонскому времени. И он по-своему уже начал отмечать торжество: взял крошечную понюшку табака, высококлассного нюхательного табака марки "отборный табак миссис Клуни" и хорошенько, обеими ноздрями, вдохнул его.

В фойе нью-йоркского Агентства не было видно ни одной живой души, и Джозеф Адамс прошмыгнул в кабину общественного видеофона. Он плотно закрыл дверь и запихнул в автомат металлическую монету.

– Кейптаун, пожалуйста. Виллу Луиса Рансибла. - Он дрожал так сильно, что ему едва удавалось удержать трубку возле уха.

– Семь долларов за первые, - сказал оператор. Это был железка очень расторопный и приветливый.

– Ладно. - Он быстро бросил в щель пятерку и еще две монеты. Затем, когда его соединили, Адамс быстрым, судорожным, но точным движением закрыл экран носовым платком - он исключил видеосвязь, оставив только звуковую.

Он услышал женский голос:

– Говорит мисс Ломбард, секретарша мистера Рансибла. Кто звонит?

Будьте любезны назвать свое имя.

Джозеф Адамс заговорил с ней хриплым голосом. Ему даже не пришлось преднамеренно изменять голос, чтобы сделать его неузнаваемым. Это получилось само собой, - У меня экстренная информация лично для мистера Рансибла.

– Кто это? Будьте любезны…

– Я не могу, - прорычал Адамс. - Линию могут прослушивать. Могут…

– Но что это, сэр? Говорите, говорите! Изображения вообще нет. Не могли бы вы воспользоваться более исправным видеофоном?

– Прощайте, - сказал Адамс. Я не могу рисковать, подумал он в отчаянии.

– Я вас соединяю, сэр, если вы подождете буквально…

Он опустил трубку.

Схватив свой платок, пошатываясь, он вышел из кабины видеофона. Он чуть не сделал это. Он пытался. Я и в самом деле пытался, сказал он себе.

Я был близок к успеху.

А может быть, отправить телеграмму? По специальной, моментальной линии связи? Анонимно, а буквы вырезать из газеты?

Нет, подумал он, не смогу. Вам придется меня извинить, мистер Рансибл. Цепи слишком сильны. И связи. Они слишком старые и прочные. Они проросли во мне и стали частью меня, они живут во мне. Целую жизнь. И сейчас и в будущем.

Адамс шел медленно, словно в оцепенении, постепенно удаляясь от кабины видеофона, назад, в свою контору. Словно ничего и не произошло.

А ничего и не произошло. И это была горькая правда. Ничего вообще не произошло. Ничего.

Она будет жить сама по себе, сила, природу которой он не понимал, мощная, но отдаленная, увертливая словно бабочка, действующая на самой грани его сознания; образы, проскальзывающие по его небосводу, не оставляя никаких следов, не вызывая никаких эмоций. Он чувствовал себя слепым, испуганным и беззащитным. И все же он шел. Потому что это было вполне естественно. И другого выхода у него не было.

И когда он шел, она тоже двигалась. Шевелилась. Он чувствовал, как она продвигается вперед. Только вперед, не сворачивая, только вперед.

Глава 18

По аккуратно подстриженной зеленой лужайке, временно пустынной, потому что наступила ночь и садовники-железки удалились в свои загончики и замерли в неподвижности, мягко катилась машина на резиновых, прочных колесах; она двигалась бесшумно, ориентируясь в пространстве при помощи сигналов, которые она, наподобие радара, передавала на редко используемой частоте. Сигналы, возвратившиеся к ней обратно, подсказали машине, что прямо перед ней находится большое каменное здание. Машина начала тормозить и, наконец, беззвучно уткнулась в стену здания, на мгновение остановилась.

Потом изменила режим функционирования.

Раздался щелчок. Начался второй этап ее путешествия.

При помощи дисков-присосок, выдвинувшихся из вращающегося центрального передаточного вала, машина поднялась по вертикальной поверхности и добралась до окна.

Проникнуть в здание через окно не составило для нее никакого труда, несмотря на то, что окно, вставленное в алюминиевую раму, было плотно закрыто: машина просто подвергла его мгновенному воздействию высокой температуры - стекло расплавилось и растеклось как вода. Машина без всякого усилия перебралась через алюминиевую раму.

Она на мгновение задержалась, приступив к четвертому этапу своей программы; рама покоробилась, искривилась, не выдержав стокилограммовой нагрузки; удовлетворенная, машина опять поползла по вертикальной поверхности и опустилась на пол.

Какое- то время машина бездействовала, по крайней мере, так казалось.

Но внутри нее то и дело включались и выключались селетоидовые переключатели. В конце концов из нее донесся тихий, но довольно отчетливый голос: "Черт побери!" - кассета, на которой были записаны эти слова, соскользнула в специальный резервуар внутри машины и сгорела.

Машина опять покатилась вперед на своих прочных резиновых колесах, ориентируясь при помощи радара, как летучая мышь. Справа от нее оказался невысокий стол. Машина остановилась возле него, и селетоидовые переключатели опять стали включаться и выключаться. Из машины выдвинулась трубка, конец которой плотно прижался к тыльной стороне столешницы, словно она хоть на мгновение захотела передохнуть от своего избыточного веса. А затем она полезла вверх. Очень осторожно. Потому что человек - ее конечная цель - находился уже недалеко. Он спал в соседней комнате; машина уловила звуки дыхания и тепло, исходящее от его тела. Привлеченная и тем и другим, машина направилась к нему.