Оборотень в погонах - Владимир Серебряков

Последней шла фамилия некоего Карлина Дмитрия Никитича . Ее я тоже запомнил – если список, как я подозревал, составлялся по мере поступления сведений, то последние строки могут иметь к убийству более тесное отношение, чем первые.

Больше в блокноте не было ни строки. То ли пройдошливый газетер и не вызнал ничего более, то ли побоялся записывать даже в тайный блокнот.

Да, но что же делать мне?

Я рассеянно сложил мнимое Евангелие, завернул в пакетик, сунул вместе с незаполненными бланками в тут же обрюхатевшуюся папочку и покинул пахнущую запустением квартиру. По пути вниз я задержался на миг у дверей квартиры номер восемнадцать – не позвонить ли? – но побоялся, и только сгорбился пристыженно, выходя из подъезда.

Уже на остановке я сообразил глянуть на часы, и ахнул – за разлиновкой талисмана время пролетело совершенно незаметно. До конца рабочего дня оставалось чуть больше получаса, и, поразмыслив, я решил употребить их с пользой. Конечно, Свет Никитич разорется – раз такое ЧП, он нас всех на сверхурочные работы выгонит, в добровольно-принудительном порядке, – но я у него и так не на лучшем счету после утренней статьи, каплей море не намочишь…

С уличного зеркала я позвонил в участок. Соединять меня долго не хотели, в мутном полированном алюминии почему-то раз за разом возникала скверного вида регистраторша из северо-восточного округа. В конце концов я прозвонился нашим, за что и был вознагражден видом усталой и красной физиономии Малинкина. Положительно, Дося меня преследует, свинья он эдакая!

– Слушай, Дося, – без предисловий поинтересовался я, – ты знаешь, где сейчас наши эксперты сидят?

– Да здесь и сидят, – пожал он плечами. – Теоретически. Только они все сейчас на погорелище. Тебе кого надо-то?

– Кого-нибудь! – Я махнул рукой, имитируя раздражение. – Слушай, ты передай Свет-Никитичу, что я к ним. Тут у меня одна штука…

Я вкратце объяснил, что мне удалось найти на квартире у Парамонова.

– Хочу показать кое-кому, – закончил я. – В общем, завтра с утра у него будет на столе та находка, за которую Парамоша поплатился головой.

Дося уважительно присвистнул.

– Ну ты молоток, Валь, – признал он неохотно. – Передам. Бывай.

Мясистая длань Малинкина надвинулась на меня из глубины алюминия, и зеркало потухло.

На самом деле я не собирался показывать находку нашим экспертам. Мне было известно – совершенно случайно и совершенно точно – что Никодимов умеет читать стенограммы лучше любой секретутки.

Всеволод Серов, пятница, 18 июня

Теперь следовало действовать быстро. Я перешел улицу, стал рядом со свежевыкрашенной белыми полосками вешалкой и призывно замахал руками.

Первым начало снижаться обычное или, как нынче можно говорить, муниципальное, такси. Понятно, что столь заметный транспорт меня не устраивал, равно как и следующий – сравнительно новый мариенбургский гобелен, к сожалению, от носа до конца расписанный рекламой своей извозной конторы.

А вот третий ковер был в самый раз. Старая добрая полуторасаженка, «полуторка» по-простому, Юбилейный выпуск – через весь ковер тянулась поблекшая, но еще вполне читаемая надпись: «Решения XVII Собора – в жизнь!».

Никаких признаков извозного цеха сей ковер не нес, что подходило мне как нельзя больше. И летчик меня тоже устраивал, по крайней мере с виду – человек, средних лет, комплекцией походившей на бывшего, уже начавшего расплываться, борца.

– Докуда? – лаконично осведомился он, зависая передо мной в полусажени от тротуара.

– До вечера, – сообщил я, забираясь на ковер.

– Вечер большой, – сообщил коверный, начав, тем не менее, потихоньку набирать высоту.

Оно и верно. Главное – принять клиента на борт, а там видно будет.

– Хм. – Я изобразил задумчивость. – Часов до восьми.

Сомнительно, конечно, чтобы Зорин посвятил служебным делам столько личного времени, но кто его знает? Вдруг он и в самом деле образцовый благочинный, отдающий делу защиты пожизненного и посмертного покоя честных граждан не только служебное, но и личное время.

Мысль, что у моего наблюдаемого могут найтись и личные дела позже восьми часов мне в тот момент как-то в голову не пришла.

– Восемьдесят.

– Талеров? – переспросил я. Несмотря на всю серьезность дела, названная сумма была слишком уж велика – по крайней мере для меня – чтобы расстаться с ней без боя.

– Не, тугриков ордынских!

– Дядя, ты чего? – Я покосился на объектив «Эля». Зорин как раз проходил к автобусной остановке. Поскольку энтобуса нужного направления в переделах ближайших двух кварталов не наблюдалось, я решил, что пара минут у меня есть. – За восемьдесят талеров можно гобелен забугорный на день снять.

– Тык то ежли сам, без летуна, – отозвался коверный. – А коли не сам – тридцать звонких в час, отдай и не греши. Вот и считай – сейчас еще и четырех нет.

– Ну ты даешь, мужик! – почти искренне удивился я. – Тебе ж русским языком говорят: «забугорный гобелен». Покажи, какими нитками твое чудо – «слейпнир», и я тебе сей же час все полтораста звонких отсыплю.

– Кому надо, тому и ишак – пегас, – проворчал летчик. – Семьдесят пять.

– Семьдесят, – бросил я решительно. – Семьдесят и двадцать вперед.

– Сорок вперед.

– Идет, – поспешно сказал я и потянулся за кошелем как раз в тот момент, когда под нами прогрохотали по булыжнику колеса энтобуса.

– Куда лететь-то? – осведомился летчик.

– Пока – прямо, – сказал я. Сколь мне мнилось, энтобус двадцать седьмого маршрута, в который только что загрузился брат Зорин, ближайшие пару верст следовал прямо по Десятимученической, никуда не сворачивая. – И не торопясь. А там… видно будет.

Летчик покосился в мою сторону, как мне показалось, довольно неприязненно.

– А вы, господин хороший, часом не сыскарь будете? – громко и нервно осведомился он.

– Господи упаси! – Я даже вполне правдоподобно шарахнулся в сторону. – Неужто похож?

– А кто знает, – уже более спокойным тоном проворчал коверный, – на кого они похожи?

– Вообще-то… – немного растерянно начал я, – сейчас я как раз одного… субчика выследить и пытаюсь.

– А что он сотворил-то?

Я смерил летчика испытующим взглядом, стиснул зубы, изображая судорожную внутреннюю борьбу с самим собой и завершил этюд тяжким вздохом. Желание излить душу победило. (Что и требовалось доказать)

– У меня с дружком, – начал я, оглядываясь на отставший энтобус, – дело небольшое, фирма по-нонешнему. Не так, чтобы очень… в месяц обороту примерно столько, сколько Ледащицкий-старший на парчовые подштанники тратит. Народу немного, все свои. Родственники там, знакомые.

– Во-во, – заметил летчик. – Нонеча с улицы и полы-то мести не возьмут.

– Так ведь время-то какое, брат, – снова вздохнул я. – Это ж раньше, при Стойке, каждый был сторож ближнему своему, а сейчас? Спиной повернуться и то, бывает, пять раз подумаешь.

– И то правда, брат.

– Ну вот, – продолжил я. – А этого, – я кивнул в сторону энтобуса, – пять месяцев назад теща сосватала… помощником бухгалтера… на мою голову.

Я уже успел разглядеть на пальце летчика крохотный блестящий ободок, а потому бил наверняка. Любая женатая особь мужеского полу при упоминании сей… жениной мамы, тотчас же преисполняется к говорящему – обычно являющемуся, как и в моем вымышленном случае, пострадавшим – необычайным сочувствием. Даже те из них, кто соседствует с вышеупомянутыми особами душа в душу – а таких отнюдь не столь мало, как изображает молва, – ибо архетип могуч и действием обладает воистину магическим.

– И что? Приворовывать начал?

– Ага, щас! – оскалился я. – Бухгалтером-то у нас Васина, компаньона моего, супружница законная. У нее все эти балансы, дебеты с кредитами… комар носа не подточит. Он-то, когда к нам лез, может и надеялся на что, ан нет – коротки-то ручонки оказались.

– А в чем дело-то?

Я вздохнул в третий раз.

– Пару месяцев назад… – Энтобус подошел к очередной остановке и я на миг прервался, косясь на целевик. Впрочем и без двадцатикратного увеличения было ясно видно, что Зорина среди выходящих нет – … ну да, с пару месяцев начали мы с Васькой подозревать, что у нас «крыса» завелась. Сначала по мелочи… там – сделка сорвалась, ну, бывает, там – цену за нужный товар заломили до небес, к стенке приперли. Но когда раз за разом пошло, тут уж мы крепко призадумались.

Я огляделся по сторонам и, придвинувшись ближе к летчику, перешел на шепот:

– А нынче нам фарт выпал… да такой, что, если дело выгорит, то с подштанников Ледащицкого на штаны перейдем.

– Ого, – уважительно присвистнул летчик.

– То-то и оно, – кивнул я. – Но если пронюхают…

– Ну, эт-то то понятно.

– Так что мы с Васькой порешили, – объяснил я. – Надо всенепременно эту «крысу» выловить.

– А чего сами-то? – удивился летчик.

– Ну а как же… я ж говорю, брат, народу-то у нас немного, все свои. Как тут быть – вечером одному на ухо шепнешь, а наутро все знают. Жены, дети… семьями все дружны. Как такое поручишь… Опять же – а вдруг все ж напраслину на человека взводим? Вдруг – не он, а другой? Это ж пятно такое… не – я покачал головой – своих никак нельзя!