Масть - Виталий Каплан

– Ну а если он и не умирал на кресте? – Во мне проснулось упрямство. – Может, только изобразил свою смерть? Ну, вот как дядюшка мой Януарий Аполлонович. И потом являлся и апостолам, и другим всяким… а они, простодушные, думали, это оттого, что он Бог… Возможно такое?

– Хотите сказать, что Он Иной, который до сих пор жив, только прячется от всех? – В лунном свете Алёшкина улыбка показалась мне довольно странной. – И показывается некоторым, особо достойным? Семнадцать с лишним веков всех обманывает? Тогда выходит, что Он бесчестный… потому как если Он не Бог, то и никакого спасения, значит, нет, и всем дорога в ад? Как-то слишком глупо у вас выходит.

– Да это не у меня, это я так, предположительно, – возразил я. Можно было приводить самые разные доводы против Алёшкиных слов, но почему-то мне разом расхотелось спорить.

– А я вот про это давно думаю, – помолчав, признался тот. – С той поры ещё, как Иным по вашей милости сделался. Наши, Светлые, надо мною смеются. Их сиятельство Виктория Евгеньевна тоже думает, будто Он был Иным. Только не Светлым, а наоборот, Тёмным. Потому что хотел всех сделать покорными властям. И Костя вслед за ней повторяет. А по-моему, они просто боятся, что Он взаправду есть.

– А ты сам-то не боишься? – прищурился я. – Ведь если попы не лгут, то для нас, Иных, царствие небесное закрыто… оно ж для людей только. А мы – не люди. Были когда-то людьми, верно, но теперь уж всё… Это как бабочка, что из гусеницы вывелась. Глупо её по-прежнему в гусеницах числить.

– Может, и так, – погрустнел Алёшка, – да только оттого не стану я верить в то, что приятнее, а не как на самом деле. А может, у Него и для нас местечко найдётся. Он же говорил, вспомните: в доме Отца Моего обителей много.

– Да уж, – вздохнул я, – вот так живёшь бок о бок с человеком… ну, то есть Иным… и совсем его не знаешь. О каких ты, оказывается, высоких материях мыслишь.

– Я не только о высоких. Давайте уж делом займёмся. – Алёшкин тон сделался суше. – Про божественное и потом можно, а сейчас мы вроде как упыря ловим. Вот и давайте ставить «ловчую сеть».

Я кивнул. И впрямь пора. Не то чтобы особо рассчитывал на успех – если тут шалит Высший, толку от сети чуть, – но раз уж собрались на охоту, значит, надо охотиться.

Мы обошли село по широкой дуге, углубились в поле – снегу здесь было по пояс, если не выше, но сейчас, в Круге Невнимания, ничто не мешало нам воспарить на сажень, зависнув над слегка искрящейся в лунном свете равниной.

«Ловчая сеть» – заклятье, требующее не избытка силы, но тонкости и аккуратности. Сперва посылаешь окаймляющие лучи под широким углом, охватывая почти половину окружающего пространства, протягиваешь их как можно дальше, потом на равных промежутках создаёшь узлы соединений, затем связываешь их поперечными лучами, напитываешь магической силой, в узлы посылаешь образ предполагаемой цели и следишь, чтобы он не рассеивался… а узлов множество, и все нужно держать в уме, и чем дальше, тем больше искривляются лучи, а сила так и норовит рассеяться, утечь обратно в Сумрак, но ты тщательно следишь, чтобы такого не случилось.

Да, с непривычки может голова кругом пойти. А откуда взяться привычке, коли ни разу мне это пока ещё в деле не пригождалось? Когда учил меня Александр Кузьмич, тогда выходило ладно, но тому уж больше года минуло.

За моей спиной Алёшка занимался тем же. Интересно, сколь часто практиковался с ним Костя и отличается ли сеть Светлых от нашей? Вдвоём мы охватывали почти всё пространство – вёрст на пять, от горизонта до горизонта.

Теперь оставалось только ждать. Упырь мог появиться откуда угодно. Мог прямо сейчас, а мог и под утро. А мог и не появиться. Или появиться могло сразу несколько – изредка такое бывало, дикие кровососы сбивались в стаи. В любом случае, как только тварь возникнет в охваченном пространстве – будь то в обычном мире, будь то на первом слое Сумрака, – тотчас зажгутся в нужном квадрате сети четыре огонька на узлах, и дальше уже наша забота.

Будь мы людьми – давно бы уже зубами клацали, никакие шубы нас бы не спасли. Судя по чуть заметному зеленоватому оттенку неба, мороз стоял лютый. И хорошо, что силы на обогрев тратится всего ничего… а то за ночь могли бы истощиться.

Разговаривать сейчас уже не следовало, всё внимание тратилось на поддержание сети, и потихоньку она у меня выровнялась, сила по лучам потекла равномерно, а сами лучи уже не перекашивались, будто скрещённые шпаги. Сейчас это уже действительно было похоже на сеть – такие я видел у наших мужиков в Чернополье. Рыбные там места, хоть и не сравнится Малый Кинель с рекой Самарой… не говоря уж о Волге. Но не только плотва и карась, не только жерех – водятся там и щуки, и даже сомы. Одного такого при мне вытащили, и так он извивался на песке, так шевелил усами, что я заревел – сразу и от страха, и от жалости. Год мне тогда шёл, кажется, пятый.

Похоже, на какое-то мгновенье я даже задремал, но и во сне умудрился держать сеть. А проснулся от яркой вспышки и звона колокольчика, вроде того, что и в наших санях над дугой подвешен.

– Есть! – восторженно закричал Алёшка. Ну, точно щуку подсёк! – Попался, упырище! Ну, теперь держись! Пойдёмте, Андрей Галактионович! И лучше по Сумраку!

Оказалось, и идти-то не слишком далеко – полверсты, не больше. В Сумраке даже проще – снега тут не было, сухого бурьяна тоже, просто гладкая равнина, каменистая земля – ни бугорка, ни рытвины. Добежали минуты за три, никакой «Скороход» не понадобился.

Упырь оказался в единственном числе. И даже не упырь, а упыриха, а ещё точнее – упырица. Нас она явно не замечала. Возможно, не умела, оставаясь в человеческом мире, глядеть в окружающий Сумрак. А может, и не до нас ей было, потому что одно терзало ей ум: голод. Тягостный, давящий голод упыря. Всё это читалось по её цветку душу… нет, тут уж лучше сказать, по ауре, ибо души у неупокоенной нежити не бывает. Чёрное облачко клубилось над её головой, и мерцали в нём алые бусинки, похожие и на волчьи ягоды, и на капли крови. «Чем таких бусинок больше, – вспомнился мне тенорок Александра Кузьмича, – тем упырь голоднее. А чем он голоднее, тем глупее».

– Красивая, – чуть слышно шепнул Алёшка.

Девчонка и впрямь была красавицей, и драные её лохмотья ничуть красоту не скрывали. На вид лет шестнадцать, фигурка тонкая, длинные, ниже пояса, косы едва прикрыты не по-зимнему лёгким платком. И большие серые глаза, и чуть припухлые щёки. Чем-то отдалённо смахивала она на юную дворяночку Катеньку Самарцеву, с коей танцевал я на пасхальном балу у графини Яблонской. Только вот не было на Катеньке таких страшных лохмотьев… в которых обычная девчонка на такой стуже давно бы обратилась в ледышку. И уж подавно не вилось над Катенькиной головой никакой чёрной гадости.

– Ну что, берём? – столь же тихо предложил я.

– Нет, – отрезал Алёшка, – рано. Брать нужно, когда обозначит она гнусные свои намерения. А до той минуты будем наблюдать. Так положено, так нас учили!

Что ж, он Светлый, ему виднее. Будь я один – просто вызвал бы упырицу на поединок и быстренько бы упокоил. Уже сейчас отчётливо было видно, что никакая она не Высшая, летучей мышью не обернётся, на третий слой Сумрака не сиганёт. Обычная дикая – регистрационной метки-то и в помине нет.

А упырица меж тем брела по тёмной, пустынной сельской улице от дома к дому. Иногда подходила к воротам, ненадолго замирала, потом горестно махала рукой и шла дальше. Видно, нелёгкое это дело – выбрать блюдо повкуснее.

Мы с Алёшкой скользили по Сумраку в пяти шагах за её спиной, и чем дальше, тем больше чувствовал я себя дурак дураком. Зачем мне эта охота? Надежда изловить таинственного тверского упыря давно уж испарилась. Тогда какой смысл тратить время? Лучше бы как следует выспались – завтра-то с рассветом отправляться в путь. Алёшка – с ним понятно, он Светлый, ему людишек жалко, а нежить – наоборот. Но я-то Тёмный! И она, бедолага, Тёмная. Сестра, можно сказать, по масти!

Наконец она выбрала. Изба, на мой взгляд, ничем не отличалась от прочих. Покосившийся забор, снег едва ли не достигает окон, и узкая дорожка расчищена от крыльца до ворот.

В эти ворота упырица и принялась стучать – не со всей дури, а даже как-то робко и вместе с тем настойчиво. Неужели верит, что запуганные селяне отзовутся на её стук?

Что интересно, ни один пёс не заливался лаем. Впрочем, как раз вовсе и не интересно – уж успокаивать собак упыри умеют столь же хорошо, как и сосать кровь. Причём делают это даже не задумываясь. А вот людям как раз не мешало бы задуматься, стоит ли открывать гостю, на которого никак не отзываются собаки.

«Толцыте, и отверзится вам», вспомнилось вдруг, как возглашал Евангелие отец Тимофей в Чернополье, в Успенской нашей церкви. Неужто и впрямь отверзится?

Отверзлось. Заскрежетало в избе, послышались шаги, чуть приоткрылась дверь, вышла на порог немолодая уже баба в наспех накинутом поверх ночной рубашки тулупе. Цветок души у неё был под стать обстоятельствам – жёлтая тревога, малиновое раздражение, голубое любопытство, лиловый страх. Но всё это – тускловато, потому что сильнее всех чувств было желание вернуться на полати и досмотреть оборванный сон.