Полное собрание сочинений. Том 23. Лесные жители - Василий Песков

Вековая ритмичность разливов и высыхание Займища летом сейчас нарушается непредсказуемыми спусками воды у плотины Волгоградской электростанции – воды то много, то критически мало. Это сильно вредит нерестилищам рыб и осложняет все налаженное веками хозяйство поймы.

От города Волжского до дельты Волги у Каспия Займище тянется на четыреста с лишком километров. Пейзаж по мере продвиженья на юг меняется. Сначала дороги петляют в разреженном, а местами и непролазном лесу среди ив, тополей и ясеней, тяготеющих к водам, а на гривах – между дубами. Они не теснятся, кроны округлены, стволы необхватные, среди них попадаются дерева-ветераны возрастом лет за триста. К одному из них в поселенье Дубовка (за чертой Займища) мы съездили специально. Этому памятнику природы, считают, больше четырехсот лет.

Дубы, где цепью, где островками, тянутся по гривам Займища к югу. На некоторых с сухими вершинами видишь тяжелые шапки гнезд орланов – птиц, не покидающих Займище и зимой. Но постепенно дубравы редеют, уступая место фантастической толщины тополям и таким же могучим ивам.

Воды Волги и Ахтубы объединяются не только во время весенних разливов. Подземные их горизонты общие. В половодье они, фильтруясь, опускаются вниз, а летом выходят из-под земли на поверхность, образуя в Займище водные кружева. Когда едешь по пойме, иногда трудно сказать, чего больше – воды или суши.

Уже на астраханской земле от лесов на севере Займища остаются лишь островки или даже отдельные дерева (один процент с небольшим территории). Это почти всегда ивы и тополя.

И шуршат в этих краях на ветру, скрывая все живое, тростники, камыши, жесткие травы и рано желтеющие стебли чакана (в других местах его называют рогозом).

Людские селения тут нечасты. Они тоже стоят на гривах где точками, где тянутся цепью улиц и хуторов. (Селенье Грачи, нам сказали, вытянуто по гриве на двадцать пять километров.) К осени от одного селенья к другому ходят и ездят посуху. А во время большого разлива, подобно мещерскому на Оке, сообщение только на лодках. И они, конечно, есть в каждом дворе.

Жили тут всегда рыбой, арбузами, помидорами. Все шло кверху по Волге на баржах. Сегодня все это умерло – с разрушением колхозов арбузы и помидоры растят только для себя. (Во время ночлега в Грачах хозяйка дома показала нам сотни четыре закатанных банок с овощами и плодами из сада.)

Спасает всех сейчас скотоводство. В некоторых дворах до трех десятков коров, много овец и свиней. Свиней и коров пускают на лето в Займище без присмотра, а осенью собирают по меткам в ушах.

Немалую дань в травяных джунглях платят люди волкам. Извести их тут невозможно, и волки стали до крайности наглыми. В тех же Грачах в одном из загонов за три дня до нашего приезда стая волков положила за ночь сто тридцать овец, ни одной не поживившись. («Молодежь обучали разбою», – сказал нам лесник Владимир Васильевич Самарский.) А свиньи беспечно пасутся в камышах Займища. У этих кровная дружба с многочисленными тут кабанами. От этого свиньи почти везде пегие и темно-серые, что свидетельствует о вольных отношениях с любвеобильными дикарями.

Большая проблема в селениях с топливом. Газ сюда не протянешь. Уголь дорог. Топили всегда древесиной, но ее тут мало – у лесхозов на счету каждый усыхающий дуб. «Тысяча рубликов за кубометр», – сказала нам бабушка на каком-то безвестном хуторе. А веселый Владимир Василич в Грачах рассказал: «Народ навострился сухие дубы поджигать, чтобы растащить сучья, когда дерево упадет. Пресекаем подобный промысел. Я придумал маскировать доски с гвоздями возле дубов. На одну из них в потемках наехал братан на «козле» – три года не разговаривали…»

Это вводное слово о Займище. Рассказ о нем будет в нескольких наших «Окнах».

Ахтуба

Название Ахтуба явно восточное, и, наверное, слово что-нибудь значит. Из Займища на левый восточный берег Ахтубы мы проехали по шаткому и скрипучему мосту на понтонах, потом ехали по прибрежному редколесью, наконец, дорога нырнула в плотные заросли, и мы увидели реку. После текущей в ту же сторону в шести километрах Волги Ахтуба показалась уже Москвы-реки. Показалось даже, что умелый спиннингист может забросить блесну на другой берег. Река была приветливой и уютной, я подумал: все же не зря рыболовы в Москве говорят с уважением: «Ахтуба, Ахтуба…» Некоторые ездят сюда уже многие лета, другие узнали реку недавно, и Ахтуба стала для фанатов рыбалки чем-то вроде Канарских островов для туристов лет десять назад.

Я Ахтубу видел вблизи Каспия одиннадцать лет назад и вполне разделял тогда восторги в разговорах о текущей в полупустыне реке. С высокого левого берега вода и мощная зелень возле нее были оазисом на выжженной солнцем равнине. Главное же было в том, что Ахтуба слыла рекой рыбной – на моих глазах доставали из нее попавших на удочку сазанов ошеломляюще крупных. (Одного на двенадцать с лишком килограммов вынул и я, обычно вполне довольный плотвою с ладонь.) В рассказах о здешней рыбалке упоминались трехметровые сомы весом в сто пятьдесят килограммов. Эти чудовища будто бы хватали собак, пожелавших при жаре в сорок два градуса в Ахтубе охладиться.

Некоторые из фанатов рыбалки жили тут, превращаясь по цвету кожи в «афроамериканцев». Этот люд научился сохранять рыбу в жару, помещая ее подсоленной в ямы, выстланные пластиком. Потом ее вялили и коптили.

На год хватало рассказов о щедрой «дочери Волги». Называли в рассказах пенсионеров, которых смерть настигала в момент борьбы с не хотевшей погибать рыбой, известны тут бабушки-рыболовы и молодухи, умевшие не только хозяйствовать у костра, но и ловившие рыбу ничуть не хуже мужчин.

На хуторе Глухом нам показали могилу почившего в этих местах почтенных лет рыболова Михаила Николаевича Харьковского по прозвищу Циклоп. Он был зрячим на один глаз, но никто лучше его не ловил в здешних водах сомов. Неизвестно откуда приехав, старик жил один, добывая средства на жизнь рыбалкой. Сомы ловились в Волге лучше, чем в Ахтубе, и дед плавал на волжский остров. В ноябре перед ледоставом плоскодонку его опрокинуло ветреными волнами. Старик выплыл на сушу, но погиб мокрый, от холода.

Момент надежды.

Все это мы знали до того, как бросить якорь на Ахтубе. И, разбивая лагерь, увидели прибитую на старый тополь картонку со словами к нам, приехавшим на обжитое место: «Мужики, ловится только плотва и густёрка» (мелкая, плоская, как фанера, рыбешка, похожая на леща). Забросив удочки, мы убедились в правдивости оставленного посланья. На сковородку рыбы мы все-таки наловили и легли спать, памятуя о мудрости: утро вечера мудренее.

Зарею утренней Ахтуба нас одарила таким же уловом, как и вечерняя. Похлебав ушицу, надули мы лодку и отправились «инспектировать» реку. В полукилометре Ахтуба, как мухами, была обсижена надувными, как наша, лодками. Догадались: там яма, сазанов и сомов, ясное дело, таскают там. Увы, как везде, неразговорчивые рыболовы показали садки с уловом, лишь чуть превышавшим наш, – плотвицы, окуни, густера.

Вблизи ямы был натянут канат через реку, вдоль которого три раза по часу в сутки ходил паромчик по виду времен царя Ивана, покорявшего Астрахань. Железным крючком паромщик цеплял канат, и на ручной тяге скрипучий металлический короб перетаскивал на хутор в Займище гостя с его «Жигулями» или местного пастуха с осликом и собакой. Памятуя, что паромщик – лучшее справочное бюро на реке, мы подплыли с ним поболтать. Житель хутора Клоково Николай Федорович Савин улыбнулся нашим расспросам: «Было. Все было, да сплыло. Я вот даже удочки на реку не беру – веселей в бочаге Займища поймать «душмана» (помесь карася с сазаном) – рыба некрупная и, как говорят, «не спортивная», но вкусная».

Полчаса говорили мы с Николаем Федоровичем. По его мненью, и в Волге, и в Ахтубе рыбы в последние годы уменьшилось больше чем в половину. Причина: бесконтрольная ловля всеми возможными средствами и в несколько раз за последнее время выросшее число приезжих удильщиков. Ахтуба сделалась «модною речкой» и стала жертвой своей популярности. Рыбу не только вылавливают, но и пугают ревом моторных лодок и всяких летающих по водам новинок, в частности, скользящими по поверхности «мотоциклами». Некогда тихая и уютная Ахтуба стала шумной, полной всяческой суеты. А рыба шума не любит. Масса приезжих тонкостей ужения рыбы не знает и, посидев две-три зари на воде, бросает удочки, берется за сеть и «просто тут на воде отдыхает», делая реку еще более шумной.

Прибавим к этому обилие всякого рода кемпингов, пансионатов, «домов рыбака» и приютов ценою в две тысячи за день. В них все городские удобства и, кроме того, естественно, ресторан, костер, где можно самому приготовить уху. Не поймал рыбы – беда небольшая, тебе за особую плату доставят любую, вплоть до стерлядки и осетров. Для этого есть люди, знающие места, где ловить, способы ловли, и добрые отношения с теми, кто обязан следить за порядком на водах. Похлебав янтарной ушицы, можно порезвиться на «мотоциклах», ревущих на воде, как взлетающий самолет.