Комбатант - Бушков Александр Александрович

— Да, господин Гартунг — человек, скажем так, весьма своеобразный, я вас прекрасно понимаю… С ним должно быть нелегко. Но он, по крайней мере, дворянин, что можно определить за километр…

Бестужев решил промолчать об истинном положении дел — отчасти ради экономии времени, отчасти из той самой чести мундира. Пусть и далее остается в этом заблуждении — на дело не повлияет. Аркадий Михайлович при всей своей вальяжности, из-за которой наверняка многие, не один Ксавье, полагают его урожденным аристократом, происходил из мещан захолустнейшего уездного городка, имел исключительно личное дворянство, которое выслужил благодаря обретенным чинам — а о потомственном пока и речь не шла. Черт, как-то упустил из виду… Гартунг может проявлять особое рвение еще и оттого, что рассчитывает в случае успеха получить либо чин, дающий право на потомственное дворянство, либо таковой орден, например, Владимира второй степени. Запомним и этот штришок…

— Ламорисьер же родом из овернских крестьян, — продолжал Ксавье с неописуемым, холодным высокомерием. — Вы с этой породой совершенно не знакомы… У него цепкий мужицкий ум, основанный в первую очередь на хитрости, а не на богатстве интеллекта, он упрям, хваток, может вцепиться, как бульдог, немало сделал… но вот подлинной гибкости ума вы от него не дождетесь. Без сомнения, он всерьез сконфужен утренней… неудачей, но сделать из нее должные выводы не сможет, я вас заверяю. Сильнее всего меня беспокоит августейший визит, господин майор. Невозможно допустить, чтобы все же произошло покушение… ну что же, отбросим всякие экивоки насчет «известных персон» и говорить будем откровенно: покушение на его величество короля Италии. О том, что именно он будет вскоре этим высоким гостем, знает каждый парижский уличный мальчишка, так что иносказания попросту смешны… Поверьте, я не намерен интриговать за спиной Ламорисьера, но обстоятельства сложились так, что следует…

— Устроить маленький заговор, я имею в виду, меж нами двумя, — с обаятельной улыбкой продолжил Бестужев. — И ради высоких целей, чтобы одолеть противника до того, как он нанесет удар, и ради целей чуточку более прозаических — чтобы наши дражайшие начальники не присвоили себе все заслуги. «Прозаические» и «низменные» — совершенно разные определения, по-моему.

— Вот то-то! — с большим энтузиазмом воскликнул Ксавье.

— Вы читали трилогию о мушкетерах короля Дюма?

— Доводилось, — сказал Ксавье, улыбаясь как-то странно. — Дома у нас книг этого господина не водилось, отец был категорически против них и, узнай он в свое время, что я их все же читаю, был бы в ярости…

— Он не любил беллетристику? Считал вульгарной?

— Нет, тут другое. Видите ли, де Шамфоры находятся в отдаленном родстве с герцогами де Ришелье. Потомки великого кардинала не могут простить Дюма той клеветы и мелкой карикатурности, которым он дал волю при сочинении первого романа… Я знаком с одним из Ришелье, который любит иногда топить камин именно романами о мушкетерах… А почему вы спросили?

— Вспомнил сцену из второго романа, — сказал Бестужев. — Я-то их читал в детстве без всякого противодействия отца… Герои собираются пуститься в погоню за бежавшим из тюрьмы герцогом де Бофором. И кардинал Мазарини употребляет примечательную фразу: «Ваш баронский титул, Портос, скачет на одном коне с Бофором». Смело можно сказать, что это о нас с вами, Ксавье. Наши ордена лежат в кармане… даже не Гравашоля, а его пленника, инженера Штепанека, и от нас с вами зависит, сможем ли мы их оттуда извлечь. Я знаю, что за Гравашоля обещаны кресты Почетного легиона, но мой император потребовал от нас не только этого… вернее, совсем не этого… понимаете?

— Конечно, — Ксавье пытливо уставился на него. — Позвольте заметить, тут что-то снова откровенно не складывается…

— Что именно? И касательно чего?

— Все только и называют этого инженера «пленником» Гравашоля. Однако вспомните показания Лябурба и Арну. Оба категорически утверждают, что Штепанек — которого оба описывают совершенно точно, вы сами сказали, что ошибки быть не может — ничуть не выглядел пленником, человеком, удерживаемым силой, он производил скорее впечатление своего. Конечно, анархисты могли его запугать настолько, что он проявил выдающиеся актерские способности, но, тем не менее, загадка существует. Вы же помните — еще с полдюжины цирковой мелкоты точно так же полагали Штепанека полноправным членом банды анархистов, близким Гравашолю человеком — настолько естественно он держался. Столько людей… И никто не отметил ничего, свидетельствовавшего бы, что инженер пребывает на положении похищенного, пленника… Не знаю, как это объяснить, но…

Бестужев сердито молчал: он сам давно уже ломал голову над этой загадкой, но пока что не видел ответа…

— Право же, это второстепенные детали… — сказал он в конце концов. — Нам не об этом сейчас следует думать… Знаете, что мне пришло в голову, Ксавье? Ламорисьер откровенно пренебрегает вашими версиями и соображениями, хотя они, я сам убедился, чрезвычайно толковы… Быть может, у вас есть что-то еще? Чему Ламорисьер опять-таки не придал значения?

— Пожалуй… — после недолгого молчания произнес Ксавье. — Я не в силах отделаться от мысли, что «казус Рокамболя» все же с Гравашолем связан…

— Вы, конечно, имеете в виду не персонажа романа?

— Конечно, нет. Имя персонажа романа выбрал себе в качестве прозвища один весьма примечательный молодой человек. Он из хорошей семьи, законным образом носит титул виконта, но вот что касается морали и способов добывать средства к существованию… Стал тем, что обычно именуется «позор семьи». О, никакой откровенной уголовщины… по крайней мере, в распоряжении полиции нет улик… Рокамболь уже не первый год балансирует на очень острой грани: участие в финансовых аферах, крайне скользких делишках, о которых в обществе не принято и упоминать, особенная карточная игра… Да много чего… В хорошем обществе он принят до сих пор, многие, особенно дамы, считают его очаровательным молодым человеком, за которым по чистому недоразумению тянется шлейф клеветы… А меж тем, по совести, его давно следовало бы отправить в те места, где климат не в пример жарче парижского. Вот только никак не удается собрать твердых доказательств, к тому же, сами понимаете, фамильные и светские связи, обширные знакомства в верхах… С ним ничего не удается пока поделать… и еще долго не удастся. Ловок, изворотлив… У вас, я подозреваю, тоже встречаются подобные фигуры…

— К сожалению, — кивнул Бестужев. — Великосветские хлыщи, по которым плачет каторга, достаточно ловкие, чтобы не оставлять улик и не попадаться… А в чем суть упомянутого вами «казуса»?

— Три недели назад какие-то негодяи средь бела дня совершили налет на торговый дом ювелира Режье, — сказал Ксавье, нахмурясь. — Трое молодчиков, в масках, вооруженные… Судя по всему, их главарь был человеком незаурядным: в течение не более чем четверти часа они собрали добычу и скрылись на поджидавшем их авто. Нападение, несомненно, было самым тщательным образом продумано и спланировано, напоминало удар молнии… Добычей их стали ограненные алмазы на кругленькую сумму в четыреста тысяч франков золотом.

— Ого!

— Да… Впечатляет. Нас такие события, в общем, интересовать не должны — если нет ведущего к политическому подполью следа. Однако я над ним с определенного времени задумался… Уголовная полиция, как ни старалась, не нашла ни малейшей зацепки. И это как раз было самым странным. Видите ли, криминальный мир — сообщество сравнительно малолюдное, насыщенное полицейской агентурой, живущее по своим наработанным правилам, которые полиции прекрасно знакомы. Однако на сей раз наши коллеги с набережной Орфевр словно оказались над пропастью… Никто ничего не знает, никто ничего не слышал, абсолютно все парижские бандиты, способные провернуть такое дельце, оказались непричастными. Ни один камешек не всплыл в том узком и опять-таки прекрасно знакомом полиции мирке, что занимается скупкой краденого, о чем бы ни шла речь. Пустота. Ни единой зацепки, даже самой крохотной. Более того — нигде в Европе камни опять-таки не появились. В подобных случаях полиция многих стран работает в самом тесном контакте… Пока что держится версия, что ограбление совершили некие иностранцы, крупные международные преступники, которые где-то спрятали добычу и намерены ждать достаточно долго. А впрочем, не так уж и долго пришлось бы ждать: алмазы крупные, но нисколько не уникальные, такие мо гут всплыть спустя годик-другой в каком-нибудь ювелирном украшении, и доказать их происхождение будет уже невозможно. Подобные камни, как мне объяснили те же ювелиры, рядовые. Если преступников не возьмут с поличным, пиши пропало. Уличить потом крайне трудно… к тому же тот, у кого они будут найдены, может оказаться честным покупателем, нисколько не подозревавшим о происхождении алмазов.