Часть 7 : ...да не будет разорвано Богом. - Гэрет Уильямс

Себастьян все еще восхищался красотой маневра, когда посох Синовала врезался ему в бок, сокрушил ребра и превратил сердце в лохмотья.

Когда Себастьян умер — его не ждал свет.

Его встретили миллионы голосов.

Гален смотрел на алтарь, на тело Шеридана и на душу, струящуюся над ним.

Его разум был чист. Он мог разумно мыслить.

Но он не хотел этого.

Он рухнул на колени, раздавленный и жалкий. Он потерял такой огромный кусок своей жизни. Лучше бы он умер на Казоми—7.

Он не почувствовал, как Синовал приблизился к нему со спины, и он не двинулся с места, когда острие посоха пробило его спину и грудь.

Тут было слишком много мертвецов. Даже для этого царства мертвых.

Они были повсюду вокруг него, и все еще сражались.

Синовал заставил посох исчезнуть и поднял руки.

— ПРЕКРАТИТЬ СЕЙЧАС ЖЕ!

С бесчисленными вспышками света они повиновались, и Исток замолчал.

Морден в одиночестве сидел на балконе, выходившем на город. Небо над ним становилось все темнее. Он не хотел смотреть на город. Он не хотел видеть, как его народ начнет умирать.

Сфера была порталом — из самых малых, но это значило всего лишь, что на очищение потребуются месяцы, а не недели. Чужаки, в конце концов, появятся, привлеченные людскими кошмарами, но на это понадобится время, и прежде чем это случится — тут уже будет страшное множество смертей и помешательств.

Морден раздумывал — сколько потребуется ему на то, чтобы сойти с ума.

Он подумал и о том, чтобы спрыгнуть с балкона. Легкая смерть. Это предпочтительней чем провести свои последние часы среди галлюцинаций и кошмаров.

Но нет, он этого не сделает. Он проведет свои последние дни как можно более достойно. Что—либо иное будет насмешкой над тем, кем он был.

Небо становилось все темнее.

Сфера нагревалась.

Облака начали сталкиваться друг с другом и пошел дождь.

Как он и ожидал — его ждали. Их было девятеро — одетых в черное с серебром и державших денн'боки. Личная стража Сатай, осколок старых традиций, возрожденный Такиэром.

Но самого Сатай здесь не было.

— Ты — Маррэйн, прозванный Предателем. — сказала их предводительница, выступая вперед и крепко сжимая посох в одной руке.

— Это я. — Он изучал ее. То, как она стояла, то, как она шла, то, как она была одета — все это рассказывало ему о ней. Она была хороша; более чем хороша. Возможно, она даже была достойна занять место среди Клинков Ветра Хантенна.

— Ты пришел сдаться Сатаю Такиэру?

Маррэйн улыбнулся. Он чувствовал, как напряжена Тиривайл позади него. Он же, напротив, чувствовал себя совершенно непринужденно.

— Где же Сатай?

— Сатай встретит тебя, когда будет готов. Ты пришел сдаться ему?

Рука Маррэйна огладила рукоять дэчай. Юные, восторженные, преданные... эти стражи напомнили ему тех рейнджеров, которых он оглушил так давно, над За'Ха'Думом. Тех, что охраняли Хантибана.

Конечно же, там и тогда было лишь двое, а сейчас и здесь их было девять...

Ей следовало отдать должное — она поняла, что должно произойти, и она выкрикнула приказ, но было слишком поздно. Дэчай уже был в его руке и началась схватка.

Дождь был горячим и разъедал его кожу, сжигал его.

Таким же, как докрасна раскаленные прутья, которыми когда—то били его центавриане, таким же, как уксус которым они плескали ему в глаза.

Слепой. Слепой. Они ослепили его.

Пожары все также бушевали — несмотря на дождь. Он видел горящие деревни нарнов. Он видел, как горят его друзья. Это сделали центавриане.

Его пленители спорили между собой. Он слышал, как они перекрикиваются, голосами, наполненными ненавистью, на своем омерзительно чуждом языке. Ему пришлось его выучить. Когда—то, еще ребенком, его били кнутом, если он смел говорить на своем родном языке.

Л'Нир выглядела больной и бледной. Рука явно досаждала ей. Та'Лон морщился, когда дождь попадал на его разбитое лицо. Его глаз, старая рана... Это сделали центавриане? Г'Кар не мог вспомнить. Должно быть, сделали они. Они любят мучить пленных.

Черная молния упала из бурлящих облаков, ударив в дом неподалеку. Тот вспыхнул пожаром.

Пожары.

В его воспоминаниях пылало все.

Его мир был мертв. Они убили его.

Он чувствовал вкус крови во рту. Крови его народа.

Он помнил кого—то, кто говорил о мире и согласии. Не могло быть мира, не могло быть никакого согласия с этим чудовищами. Какой может быть мир, после всего, что они сделали? Они должны умереть, умереть в огне и боли, увидеть, как горят их дома, как гибнет их мир, быть выброшенными во вселенную, как лишенные надежды беглецы.

Он чувствовал вкус крови его народа.

Стражники все еще спорили. Он улавливал обрывки разговора. Что—то про карточные долги, про женщин. Какие жалкие заботы. Они такой жалкий народ. Они никогда не видели более высоких вещей, более важных забот.

Они не стоили его внимания.

Один из них вытащил оружие.

Г'Кар улыбнулся.

Он натянул цепи. Он больше не был молод, но чувствовал себя молодым. Он чувствовал себя так как чувствовал себя много лет назад, когда он хотел убить всех центавриан на свете.

Дождь капал на металл его цепей, разъедая их.

Та'Лон взвыл, зажмурившись от ярости шторма. Облака сверкнули, и он услышал раскат грома.

Раздался выстрел, и один из стражников упал. Остальные выхватили оружие.

Цепи Г'Кара подались еще немного.

Один из центавриан оттолкнул Л'Нир. Она навалилась на стену ближнего здания, ударившись рукой. Она не закричала, но боль отразилась на ее лице.

С рычанием он рванулся изо всех сил, и цепи порвались.

Дождь не ранил его. Он очищал его. Все эти годы мира, соглашательства, сделок. С центаврианами не может быть соглашений. Они чудовища, демоны. Они не заслуживают ничего кроме смерти.

Потом он поднял руки к небу и с наслаждением зарычал, словно дикий зверь.

И он знал, где был предводитель монстров. Этот старик, слабый, хрупкий и немощный... сам же Г'Кар чувствовал себя сильным, как никогда.

Все еще рыча, он бросился к дворцу.

Годы 2270—2272 ознаменовались впечатляющей эскалацией боевых столкновений, как по количеству, так и по их общей кровопролитности. События развивались по нарастающей, а обе стороны опасно исчерпали свои резервы.

Такие сражения, как у Бракира в 2271 и у Минбара в 2272 показали, что ворлонцы и Чужаки могут быть побеждены. Тем не менее, цена подобных пирровых побед была слишком высока, чтобы платить ее постоянно. Некоторые из генералов Синовала, например, Маррэйн, были бы даже счастливы продолжать войну в ее настоящем виде, но другие начинали беспокоиться о том, останется ли хоть что—нибудь когда — или если — война будет, наконец, выиграна.

Но беспокойство было также и с другой стороны. Уверенность ворлонцев явно была жестоко подкошена поражениями, а кроме того у них, должно быть, появились растущие опасения того, что Чужаки могут быть слишком сильны, чтобы удержать их под контролем. И хотя Культ Смерти к тому моменту, вероятно, уже командовал обитателями Ворлона — остается не совсем ясно, насколько же полным было их управление.

Также возможно, что сами Чужаки были обеспокоены течением событий. Они, несомненно, всячески избегали Изначальных и Собора, и они были переиграны и разбиты Синовалом у Минбара. Согласно Синовалу, победы Чужаков в их собственной вселенной имели место многие тысячелетия назад[1], и он считал что они могли стать слишком самоуверенными. Поражение от его руки должно было сильно потрясти их.

Независимо от мотивов, война вновь изменила свой характер к середине 2273. Синовал и его союзники продолжали давить своими ударами, но в более медленном, более выверенном темпе. Марраго сумел несколько повлиять на Синовала, и именно его осторожная, точная тактика определяла ход кампании в этом году.

Кампания самого Марраго продолжала идти по плану, и он медленно подбирался к Центаври Прайм. На самом же родном мире центавриан все больше ощущалось давление войны. Морден обнаружил себя во все более растущей изоляции и вынужден был полагаться на все более жестокие методы поддержания порядка. Леди Тимов была арестована после Иммоланского инцидента в 2270, но ее сообщник Дурла Антигнано все так же вел развернутую и набиравшую размах партизанскую войну против Мордена. К концу года его силы были завлечены в ловушку и почти полностью истреблены но сам Дурла исчез.

В то время, как кампания Синовала замедлялась, военная активность Ворлона практически прекратилась. Их основные силы ограничивались лишь оборонительными действиями, удерживая лишь те миры, которыми они уже владели, или по крайней мере те, которые представляли для них ценность. Взамен они вновь перешли к тайным операциям, сконцентрировавшись на убийствах, шпионаже и тому подобном.