Они среди нас - Дмитрий Федотов

Да пошел он к черту, в кошкину задницу или еще куда подальше! Паранорм, надо же?!.. А я не хочу!

Ох, Иринка, Иринка! Что ж ты наделала? Зачем?!..

Медленно я обошел осиротевшую квартиру, вдыхая ее запахи, прикасаясь к вещам, мебели, пытаясь запечатлеть в памяти — ведь больше ничего не осталось! И уже выйдя в прихожую, открыв дверь, вдруг заметил на полочке под зеркалом маленький золотистый флакон с резной пробкой в виде какого-то цветка — ее любимые духи!

С минуту я смотрел на эту вещицу, единственную настоящую память о Ней, потом решился, положил флакон в нагрудный карман и вышел из квартиры.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ГЛАВА 1

Прошло почти три месяца с того страшного дня, когда я потерял Ирину, единственную настоящую Женщину в моей жизни, мою лучшую половину. Но недаром говорят, что время лечит любые раны. Постепенно боль притупилась и куда-то ушла, а осталась лишь тягучая тоска по невозвратному, которую отчасти удавалось заглушить работой, отчасти вином. Я равнодушно отметил, что люди вообще и женщины в частности почти совсем перестали меня интересовать. Все они были какими-то обыкновенными, плоскими, что ли?.. Умом я понимал, что это опасный симптом не только для моей психики, но и для профессии, и все равно ничего не мог с собой поделать. Или не хотел?..

Чтобы окончательно не превратиться в мизантропа и затворника, я вспомнил о своем детском увлечении и завел кота — купил у какой-то бабульки в подземном переходе, возвращаясь однажды вечером из бара. Звереныш, несмотря на юный возраст, оказался на редкость сообразительным и самостоятельным. Он быстро усвоил мой образ жизни и понял главное, что от него требовалось: не мешать хозяину, а незаметно заполнять лакуны пустоты его одиночества своим присутствием. И Грэг это делал виртуозно! Наверное, именно благодаря его трогательной заботе и опеке я не спился, а медленно и постепенно вернулся к нормальной жизни со всеми ее радостями и огорчениями…

Какое-то время после нелепой и странной (для окружающих!) гибели Ирины Колесниковой сотрудники криминальной полиции продолжали активные поиски Нурии Саликбековой, используя весь имеющийся арсенал средств и способов обнаружения, но… Эта таинственная женщина исчезла бесследно! Ее не только не смогли обнаружить физически, но и одновременно пропали все данные о ней из компьютерных баз: оперативники не нашли ни одного упоминания о Нурие Рафаиловне Саликбековой! А главный компьютер управления после получасового поиска по всем служебным сетям выдал заключение, что человека с такими характеристиками никогда не существовало. После этого несколько дней все, включая комиссара, ходили с мрачными физиономиями, но потом вынуждены были признать свое поражение, и постепенно повседневная рутина вновь затянула нас в свои сети.

В тот холодный сентябрьский вечер я сидел один-одинешенек в нашей «уголовке» и пытался выдавить из себя хоть пару строк о новых «художествах» местных ревнителей государственных интересов в сфере разработки новых газовых месторождений на юге губернии. Сей лакомый кусок вновь, как всегда, пытались растащить по собственным карманам, минуя «закрома Родины». Система была отработана еще при Трехпалом Президенте, а потому все попытки пресечь незаконное «распределение сырьевых и топливных ресурсов» неизбежно заканчивались одинаково — ничем. Тем не менее среди СМИ самого разного калибра считалось неким признаком хорошего тона — периодически облаивать всю чиновную рать сверху донизу за лиходейство и мздоимство, получать дежурные заверения от властей предержащих обещания непременно во всем разобраться и с чувством выполненного долга снова переключаться на какие-нибудь более интересные темы вроде диспута о количестве ночных баров и борделей в губернском городе.

И вот когда я, совсем отчаявшись «родить» что-нибудь читаемое, допивал остатки остывшего кофе, проснулся мой телефон. Чтобы догадаться, кто звонит, мне не пришлось даже воспользоваться одной из своих новых способностей, разбуженных моей возлюбленной, Ириной Колесниковой, магом и целителем, спасшей меня от смертельной болезни. Простейшая логическая цепочка указала, что именно мне, именно сюда, именно в этот час мог звонить только один человек. Поэтому я снял трубку и спокойно сказал:

— Привет, Олег! Что новенького?

— А?!.. Привет, котяра… Черт, как ты это делаешь?!

— И это спрашивает сыщик?! — притворно изумился я. — Могу сказать больше: у тебя на руках свежий труп и, скорее всего…

— Стоп! — Ракитин наконец опомнился. — Тебе Алена звонила?

— Дедукция, Ватсон, дедукция, — развеселился я. — А что, снова непонятка нарисовалась?

— Пожалуй, в твоем стиле, — Олегу было явно не до шуток. — Но пока никаких комментариев и анонсов!

— Не учите меня жить, капитан. Адрес?

— Проспект Мира двенадцать, квартира тридцать шесть, лифт не работает, — в трубке запикали гудки.

Они пели о моем спасении от творческих и душевных мук, по крайней мере, на время. И я выскочил из редакции в промозглый сентябрьский вечер.

Город был захвачен туманом, что в сентябре здесь — дело обычное, но создающее ряд неудобств. Например, когда вам нужно как можно быстрее попасть на другой конец города, а вы принуждены тащиться в собственной машине со скоростью престарелого тяжеловоза. Вообще туман как природное явление при наблюдении его со стороны весьма необычен и даже по-своему красив. Его поэтически сравнивают то с молоком, то с ватой или сливками — в зависимости от плотности тумана, освещения и настроения наблюдателя. Но лишь попав в него, все эпитеты меняются на полярные — и ведь тоже вполне обоснованно! С изнанки туман выглядит полной противоположностью себе самому. Странная бесцветная муть в паре с гнуснейшей разновидностью дождя — нудной и бесконечной моросью — все, что остается бедным горожанам вместо солнца и осенней палитры природы.

Я медленно ехал по забитым клубками и лентами тумана улицам, и через короткое время возникло неприятное ощущение, что еду по кладбищу: ни машин, ни людей, ни освещенных окон. Правда, минут десять спустя я разглядел впереди разноцветные блики и отсветы реклам и витрин и вскоре с облегчением вывернул на Центральный проспект, пронзавший город насквозь. Лохматая сырость здесь изрядно поредела и плавала теперь отдельными клочьями где-то на уровне вторых этажей, временами скрывая крикливые вывески всех этих реформаторских контор и бесконечных магазинов. Но вечерняя жизнь на местном «бродвее» несмотря на это била ключом.