Дочь палача и черный монах - Пётч Оливер

–  Deus lo vult, – проговорил вдруг палач.

– Что?

–  Deus lo vult, такова воля Господа. Человек с кинжалом сказал так толстому швабу в крипте. И сказал так, будто в бой шел. Что он, черт побери, имел в виду?

Симон пожал плечами.

– Один монах пахнет духами, второй размахивает кривым кинжалом, потом этот толстый шваб… – Он потер усталые, слезящиеся от дыма глаза. – Что за удивительная компания! И как эти люди узнали о могиле тамплиера? От ремесленников?

Палач помотал головой:

– Не думаю. Полагаю, тут кое-что другое. Но утверждать что-нибудь пока рано. Устал я.

Он встал и проводил лекаря до двери. Внезапно Симон вспомнил, что из-за всей этой суматохи так и не спросил у Куизля о Магдалене.

– Ваша дочь… – начал он уже у порога. – Я… мне нужно поговорить с ней. Думаю, я должен попросить прощения. Она дома, или еще у Штехлин?

Палач снова помотал головой:

– Ни то ни другое. Сегодня утром она отправилась на плоту в Аугсбург. Купить мне и знахарке кое-каких трав. Лучше вам пока на глаза друг другу не попадаться.

– Но… – Симон вдруг почувствовал внутри себя ужасную пустоту.

Куизль подтолкнул его за порог и стал медленно закрывать дверь.

– Она же вернется, – проворчал он. – Упрямая просто, вся в мать. А теперь будь здоров. Мне еще маленького Георга надо проведать.

Дверь со скрипом затворилась, и Симон остался один в темноте. Снежные хлопья падали ему на волосы, всюду царила мертвая тишина. Осторожно ступая по свежевыпавшему снегу, молодой лекарь направился к фонарям города. Не давало покоя смутное чувство, что он совершил непоправимую ошибку.

Торговец не беспокоил Магдалену до самого прибытия в Аугсбург. Он лишь время от времени бросал на нее полные ненависти взгляды, и красные глаза его горели ненавистью. В целом Хайнмиллер был занят своим обожженным лицом: то и дело окунал его в ледяные воды Леха и смазывал маслом. Вся кожа у него покрылась волдырями. Он вполголоса ругался и для успокоения неустанно прикладывался к бутылке фруктовой водки.

Время близилось к шести часам, когда впереди замерцали ряды фонарей. Сначала Магдалена разглядела лишь разрозненные огоньки. Но по мере приближения их становилось все больше, и под конец ими засверкал весь горизонт.

– Аугсбург, – зачарованно прошептала девушка.

До сих пор она знала город лишь по рассказам: метрополия, где жизнь текла быстрее и разнообразнее, чем в глухом Шонгау; свободный город, подчинявшийся одному лишь императору. Здесь дружно жили бок о бок протестанты и католики. До войны о богатстве Аугсбурга ходили легенды, но и теперь город, похоже, не много утратил от былого величия.

Зрелище заставило девушку позабыть о злости и печали. Пристань располагалась на некотором расстоянии от самого города – недалеко от Красных ворот. Даже в столь поздний час всюду царило оживление, какого в Шонгау Магдалена никогда не видела. Десятками перегружались мешки и бочки, толпы грузчиков взваливали на гнутые спины тяжелые грузы и тащили по отдельным складам. Свет бесчисленных факелов и фонарей позволял работать даже с наступлением темноты. Над причалами разносились резкие выкрики приказов, похабная ругань и смех.

К счастью, Магдалена оплатила место на плоту еще в Шонгау, поэтому, не обращая никакого внимания на торговца, соскочила с плота и смешалась с толпой. В очередной раз проверила небольшую матерчатую сумку, висевшую на плече. В ней лежали списки от Штехлин и отца и, самое главное, деньги, которые ей дала знахарка. Двадцать гульденов! Магдалена еще никогда в жизни не держала в руках столько денег. Б ольшая часть принадлежала беременной жене Хольцхофера, которая дожидалась в Шонгау безоара.

Еще раз оглянувшись, девушка увидела, что Освальд Хайнмиллер шептался с двумя одетыми в черное мужчинами и показывал девушке вслед. Его покрытое волдырями и сыпью лицо кривилось от ненависти.

Магдалена пересела на одну из лодок, которые доставляли приезжих к Красным воротам через канал. Люди сидели на хлипком суденышке вплотную друг к другу. Краем глаза дочь палача заметила, что двое мужчин тоже уселись в лодку. Девушка решила пока не обращать на них внимания.

Через некоторое время Магдалена, замерзшая и голодная, подошла к Красным воротам, которые закрывались ровно в шесть. Кутавшиеся в меха торговцы, одетые в лохмотья батраки и извозчики – все спешили в город. Мимо прогромыхала на большой скорости карета, Магдалена отпрянула в сторону и налетела прямо на лоточника, стоявшего у нее за спиной.

– Осторожнее! – прошипел мужчина и принялся подбирать с мостовой огнива, ножницы и точильные камни.

– Мне… мне очень жаль, – проговорила Магдалена и почувствовала, как что-то потянуло ее за плечо. Она резко развернулась и увидела перед собой мальчишку лет десяти, который пытался коротким ножичком разрезать ремень ее сумки.

Магдалена влепила ему затрещину, так что воришка плюхнулся в мокрый снег.

– Даже не пытайся! – прошипела она пацану, прижала к себе сумку и поспешила через медленно закрывавшиеся ворота.

Оглянувшись еще раз на мальчишку, девушка с ужасом заметила, что двое мужчин с пристани стояли всего в нескольких шагах и не сводили с нее глаз.

– Куда спешишь, дорогуша? – пробурчал один из них. С плеч его ниспадал рваный плащ, а один глаз прикрывала повязка. – Подыщем жилье вместе. Так нам будет теплее.

Ветер приподнял край его плаща, и Магдалена увидела под ним тяжелый кинжал в локоть длиной. Второй мужчина был толстым, как винная бочка, и покачивал в руке гладкую дубинку.

Не дожидаясь, что они еще скажут, девушка бросилась бежать. Она отыскала свободное пространство в толпе и юркнула туда. За спиной послышалась приглушенная ругань. Люди шли столь плотным потоком, что пробираться получалось с большим трудом. Магдалена сбила с ног нескольких батраков, толкнула еще одного лоточника и опрокинула корзину с дровами.

Наконец давка осталась позади, и улица теперь заметно опустела. Но не успела Магдалена облегченно вздохнуть, как услышала за спиной торопливые шаги. Она оглянулась на бегу и заметила, что преследователи, как и она, протолкались через толпу. Тот, что с повязкой, оказался довольно проворным и стремительно приближался. Толстяк пыхтел, размахивая дубинкой, и старался не отставать. Магдалена стала отчаянно озираться по сторонам в поисках помощи. И почему она не осталась в толпе? Там они ни за что не осмелились бы нападать на нее в открытую. Но здесь? Близилась ночь, дома и улицы сливались во тьме. Девушка почти не встречала прохожих, а те, кто все-таки попадался навстречу, тут же скрывались за дверями, робко выглядывая вслед мужчинам.

Магдалена сменила тактику и свернула в тесный переулок. Быть может, ей удастся скрыться от преследователей в лабиринте улиц? Она проносилась мимо водяных мельниц, по шатким мостикам и крошечным, вымощенным булыжником площадям – но мужчины не отставали. Дочь палача была неплохой бегуньей, в лесу или в поле она давно оставила бы их обоих далеко позади. Но здесь, среди улиц и переулков, преимущество оказалось на их стороне. Они помнили здесь каждую ступеньку и выбоину, знали обо всех повозках, которые Магдалене приходилось огибать.

Она свернула в следующий проулок, и перед ней выросла стена высотой в человеческий рост и увитая обледенелым плющом. По углам скопились зловонные кучи нечистот, справа и слева высились голые стены домов. Магдалена в отчаянии пыталась отыскать проход.

Она оказалась в тупике.

Сзади появились оба преследователя и, ухмыляясь, начали приближаться к загнанной жертве.

– Ну вот, девонька, мы и нашли, где нам троим переночевать, – сказал тот, что с повязкой, и огляделся, словно оценивал комнату в постоялом дворе. – Выглядит не так уж уютно, но я люблю поспать на жестком. Ты ведь тоже?

Толстяк с дубинкой приближался слева.

– Лучше не усложняй ничего, – проворчал он. – Начнешь царапаться или кусаться, будет только больнее.