Сломанные ангелы - Ричард Морган

Я едва улыбнулся:

– Не говори ерунду, Хэнд. Я солдат.

– Да, и об этом стоит помнить, Ковач, так что не сбрасывай пар на меня. Как уже сказано, я не призываю к удару по Заубервиллю. Есть более простые возможности.

– Пока нет.

Я бросил копию обратно через стол, стараясь не думать о ней как о гранате.

– Ладно, пойдем дальше. Сколько времени проработает аппарат психохирургии?

Психохирурги утверждают, будто наше "Я" раскрывается именно во сне, а не в реальности. Включая оргазм или мгновение перед смертью. Наверное, именно этим объясняется бессмысленность нашей жизни. Определенно, нам требуется умение быстро вправлять мозги.

Аппарат психохирургии, загруженный исходными из компьютера "Мандрагоры", нашими требованиями к солдатам и условием отсутствия связи с Заубервиллем, обработал оставшиеся семь килограммов функциональной человеческой психики менее чем за четыре часа. Что обеспечило нам всего триста восемьдесят семь кандидатов, причем двести двенадцать из них – с высокой степенью пригодности.

– Время будить их, – сказал Хэнд. Он широко зевнул, не отрывая взгляда от ползущих по экрану характеристик. Неожиданно и меня одолела зевота, словно из солидарности. Вероятно, причиной было взаимное недоверие, но мы оба не покидали машинный зал все четыре часа работы аппарата психохирургии. После того как тема Заубервилля оказалась закрыта, обсуждать стало нечего. Глаза устали от бесконечного наблюдения за экраном, и конечности требовали хоть какого-то движения. Сигареты я не захватил, и контроль за лицевыми мышцами то и дело пыталась перехватить зевота.

– Нужно ли говорить со всеми кандидатами?

Хэнд покрутил головой.

– Нет, в этом нет необходимости. Внутри виртуальной среды уже есть моя версия и кое-какой психохирургический интерфейс. Общая задача – отобрать восемнадцать лучших. Конечно, если ты мне веришь.

Я сдался и зевнул отчаянно широко.

– Да. Верю. Не пойти ли нам проветриться, да и выпить кофе заодно?

Из зала мы вышли на крышу.

На верхней площадке башни "Мандрагора корпорейшн" день оказался окрашенным в синий. В здешней пустыне это цвет сумерек. С востока на чернеющем небе Санкции IV медленно проступали звезды. На западе перед зрителями представала картина заката, на которой лучи солнца едва пробивались сквозь облака, узкой полоской прижатые к горизонту.

Экраны, расположенные на здании, почти не действовали, пропуская сквозь себя вечернее тепло и приятный легкий ветерок.

Я смотрел на сотрудников корпорации, бродивших по устроенному на крыше садику. Из нескольких садов Хэнд выбрал именно этот. Попарно или небольшими группами люди сидели в барах или за столиками, негромко переговариваясь друг с другом. Чувствовалось, что их разговоры носят характер доверительный. Корпоративный стиль – про-английский по самому определению – дополняла спорадическая, доносившаяся сразу из нескольких мест музыка. Пес-ни исполнялись на разных языках, я разобрал слова тайской и французской речи. Никто не обращал на нас внимания.

Смешение языков кое о чем напомнило. Сорвав пленку с пачки "Лэндфолл-лайт", я закурил.

– Ответьте мне, Хэнд, что это вы демонстрировали сегодня на рынке? Что еще за язык, на котором разговаривали вы трое? Что за жесты левой рукой?

Хэнд пригубил кофе и отставил чашку в сторону.

– Вы не поняли?

– Буду?

– Идете верной дорогой.

Кислое выражение на лице функционера "Мандрагоры" подсказывало мне, что сам он этой дорогой идти не собирается. Даже через миллион лет. Выдержав для приличия паузу, Хэнд продолжил:

– Впрочем, на этом языке не говорят уже несколько сотен лет. Как не являлось таковым и его истинное название. И как многие, не знающие предмета, вы более чем упрощаете.

– Я полагал, что предмет есть то, чем всегда был этот культ. А упрощение способствует позитивному мышлению.

Хэнд рассмеялся.

– В таком случае мышление окажется занятием массы, не так ли?

– Так всегда и было.

– Хорошо, возможно, что так.

Хэнд отпил еще кофе и снова обратился ко мне, продолжая держать чашку в руке.

– Вы и в самом деле отрицаете Бога? Не верите в высшую силу? Харланцы в основном синтоисты, так? Но есть и христиане?

– Я ни то, ни другое.

Мой ответ прозвучал без всякой интонации.

– Однако вы не отказываетесь принимать смену дня и ночи. Почему не найти себе союзника, когда неумолимые силы вселенной со всей жестокостью давят на ваше существо?

– Хэнд, я был на Иненине, – сбросив пепел с кончика сигареты, я вернул ему улыбку в почти целом виде. – На Иненине я слышал крики солдат, на которых жестоко надавила вселенная. Они взывали ко всем высшим силам одновременно и на всех частотах радиоспектра. И я не знаю ни одного случая чуда. Могу прожить без таких союзников.

– Бог не прислушивается к нашим приказам.

– Похоже, что не прислушивается. Ладно, скажите лучше, что такое этот Семетайр? Что еще за шляпа и пальто? Он играет некую пьесу, не так ли?

– Верно. – На сей раз в голосе чиновника звучала откровенная неприязнь. – Он принял облик Геда, то есть властелина мертвых…

– Очень остроумно.

– Да… Приняв этот облик, он надеялся овладеть умами. Вероятно, смог что-то воспринять или впрямь имел влияние на слушателей. Впрочем, не настолько, чтобы полностью соответствовать роли. В этой сцене я выглядел лучше. – Лицо Хэнда осветила мимолетная улыбка. – Думаю, он просто декларирует определенные позиции. На мой взгляд, я дал это понять. Можно сказать так: предъявил свой реальный мандат, зафиксировав факт его, Семетайра, весьма небрежной игры.

– Странно, что Геда не попытался занять свое законное место.

Хэнд вздохнул.

– На самом деле похоже, что Геда, как и вы, видит ситуацию в юмористическом ключе. Мудрейшего не так просто сбить с толку.

– Что вы говорите… – Наклонившись вперед, я пытался найти в его лице малейший след иронии. – Мне что, поверить в эту чушь? То есть это что, серьезно?

Секунду Хэнд рассматривай меня, потом запрокинул голову вверх и поднял руку к небу:

– Посмотрите на это. Ковач. Мы сидим и пьем кофе, находясь так далеко от Земли, что едва ли сумеем найти в ночном небе звезду по имени Солнце. Нас унесло сюда ветром измерения, которое не то что невозможно увидеть, а нельзя даже представить. Наши сны хранятся в памяти машин, способных выносить о нас суждения и настолько совершенных, что машины эти заслужили право называться именем бога. Нас воскрешают, перенося в чужие тела, выращенные в тайных местах, не имеющих ничего общего с утробой женщины. Ковач, все это – факты нашего существования. Так чем же они отличаются и чем же менее загадочны в сравнении с верой в существование мира иного, где души умерших людей обитают рядом с созданиями, превосходящими нас настолько, что должны называться богами?