Связанный честью - Сандра Браун

Эйслин подняла голову и посмотрела на Лукаса. Тот по-прежнему смотрел в лобовое стекло.

– Когда?

– Ты знаешь когда. Тем утром.

– Нет. – Ее слова прозвучали настолько тихо, что она сама их едва расслышала.

Лукас постукивал кулаком по рулю и равномерно качал ногой. Его взгляд рассеянно блуждал. Будь это любой другой человек, все признаки указывали бы на разыгравшиеся нервы. Но в данном случае это казалось невероятным. Лукас Грейвольф никогда не нервничает.

– Я сидел в тюрьме…

– Я знаю.

– И долго был без женщины.

– Я понимаю.

– Я вел себя грубо.

– Не слишком…

– Потом это стало меня тревожить. Может, я сделал тебе больно…

– Нет, ты не сделал мне больно.

– Ты была такой чертовски привлекательной…

– Лукас, это не было изнасилованием.

Он резко обернулся к ней:

– Ты могла бы заявить, что было.

– Но его не было.

Они смотрели друг на друга, передавая глазами то, что лучше не произносить вслух. Эйслин опустила голову и закрыла глаза – ее накрыла волна жара, не имевшая ничего общего с теплой летней погодой. Она до сих пор чувствовала неистовые толчки его тела.

А Лукас старался не слушать сочные причмокивания сына. Он вспомнил, как сам посасывал ее твердые и выступающие от возбуждения соски. Как обводил их языком, подталкивал, поглаживал…

Боже, лучше об этом не думать, а то он сам сейчас возбудится.

– Когда ты в первый раз поняла, что беременна? – угрюмо поинтересовался он после долгой паузы.

– Где-то через пару месяцев.

– Тебя тошнило?

– Немного. Уставала больше обычного. Совершенно ничего не хотелось делать. И у меня прекратились…

– О… Ну да.

Уголком глаза он заметил, что она осторожно переложила Тони к другой груди. Она стеснительная. Лукас знал, чего ей стоила эта вынужденная близость. И все равно ему хотелось потянуться через сиденье, расстегнуть ей блузку и полюбоваться на чудо природы. Он желал видеть ее груди. Отчаянно хотел к ним прикоснуться. Попробовать на вкус. Ее женственность наполняла его нос, рот, чресла. Она насыщала все его органы чувств, и он хотел, чтобы это длилось вечно.

– Беременность была легкой?

– Насколько она вообще может быть легкой, – с улыбкой ответила Эйслин.

– Он сильно пинался?

– Как заядлый футболист.

– Может, как марафонский бегун? Я бы предпочел последнее.

Они посмотрели друг другу в глаза, их взгляды потеплели. Между ними проплыла мечта о будущем их ребенка.

– Да. Как марафонец, – мягко согласилась она. – Как ты.

Его душа наполнилась гордостью. У него перехватило дыхание.

– Спасибо.

Она вопросительно посмотрела на него.

– За то, что заботишься о моем сыне.

Теперь уже настала очередь Эйслин испытать смущение. Благодарность от такого гордого человека, как Грейвольф, дорогого стоит. И затевать на эту тему спор значило бы испортить момент, поэтому она просто кивнула.

Она смотрела на сына, пока тот не закончил, и передала мальчика отцу. Лукас держал его на руках, а Эйслин поправляла одежду. А потом даже помог поменять Тони подгузник.

Они больше не разговаривали. Все слова уже были сказаны.

– Здесь Джин, – отметил Лукас, останавливая машину перед аккуратным белым домиком с оштукатуренным фасадом. Перед домом был ухоженный сад, окруженный заборчиком. На крыльце приветливо горел свет. На клумбах по обе стороны дорожки пышно цвели циннии.

Было уже совсем темно. Они добирались до резервации несколько часов, хотя уже не выбирали окольные пути, как в тот раз, когда Лукас был беглецом от правосудия. Но дорога все равно была долгой и утомительной. Эйслин ужасно устала.

– Мы сегодня здесь переночуем? – с надеждой спросила она.

– Нет, мы только поздороваемся. Я хочу поскорее оказаться на своей земле.

На своей земле? Она понятия не имела, что у него есть земля. И ей до сего момента даже не приходило в голову поинтересоваться, на какие деньги он собирается растить Тони. Ведь он не может практиковать как адвокат. Но она почему-то не слишком об этом волновалась. Грейвольф показал себя чутким, находчивым и способным человеком. У нее не было сомнений, что он устроит жизнь своего сына как можно более комфортабельно.

Лукас обошел машину и помог ей выйти. И в первый раз за все время у Эйслин неприятно засосало под ложечкой. А что, если Элис Грейвольф и доктор Декстер отреагируют на Тони не лучше ее родителей? Здесь она была большей чужачкой, чем Лукас среди англо. Как то они ее примут?

Но Лукас, похоже, не испытывал никаких сомнений и колебаний. Он побежал по дорожке к дому и прыжком взлетел на крыльцо. Он постучал в дверь, потом еще раз. Ему открыл Джин Декстер:

– Ты как раз вовремя. Элис уже…

В этот момент доктор увидел, что по дорожке к дому идет Эйслин, и оборвал свою приветственную речь.

– Джин, это Лукас? – крикнула из глубины дома Элис. – Лукас? – Она обошла Джина и заулыбалась. – О, наконец-то ты приехал! Мы так волновались. Почему ты не поехал прямо домой? Ты решил несколько дней провести в Фениксе?

Лукас отступил в сторону. Взгляд Элис упал на Эйслин, и она округлила свои прекрасные глаза, потом увидела у Эйслин на руках ребенка, и ее рот превратился в маленькую букву «о».

– Мне кажется, тебе лучше войти, на улице уже прохладно.

И Эйслин поняла, что полюбит Элис Грейвольф. Никаких вопросов. Никаких обвинений. Никакого осуждения. Она просто сразу приняла ее, по-доброму и безоговорочно.

Лукас придержал им с Тони дверь. Эйслин вошла в дом. Простая, но со вкусом обставленная гостиная.

– Мама, Джин, я думаю, вы помните Эйслин.

– Конечно, – сказал Джин.

– Привет. – Элис улыбнулась ей и застенчиво попросила: – Можно мне взглянуть на ребенка?

Эйслин повернула Тони, чтобы его было лучше видно. Элис тихо ахнула. Со слезами на глазах она протянула руку и коснулась темных волосиков.

– Лукас, – выдохнула она.

– Энтони Джозеф, – гордо поправил ее Лукас. – Мой сын.

– О да, я не сомневаюсь, что он твой сын. – Элис закусила губу, ей хотелось плакать и смеяться. – Он твоя копия. Джин, ты видишь? Правда, он чудесный? Энтони Джозеф. В честь папы. – Она посмотрела на Эйслин блестящими от слез глазами. – Спасибо тебе.

– Я… мы… мы зовем его Тони. Хотите подержать?

Элис всего на секунду заколебалась, а потом протянула руки. Она много лет ухаживала в клинике за новорожденными, но Тони принимала так осторожно, словно он был из фарфора. Не отрывая от малыша взгляда, Элис села вместе с ним на диван и стала напевать индейскую колыбельную.