Антология советского детектива-44. Компиляция. Книги 1-20 (СИ) - Марченко Анатолий Тимофеевич

– Пусть будет вторник, – стараясь, чтобы голос его был спокойным, произнес Деверь.

– В десять часов утра… Это время годится?

– Годится, – ответил Деверь, немного подумав. Теперь он окончательно убедился, что пришедший капитан ничего им не сделает, это обычный милиционер, мент, мусор мусорок, простодырный снегирь – две сопелки и два уха, который максимум что может в своей жизни – выписать штраф на пятьдесят копеек. Деверю неожиданно сделалось весело и он, вызвав у Клопа невольное удивление, предложил: – Может, стопочку водки? Ради знакомства, а? Как это всегда было на Руси? А?

– Может! – согласился участковый. Сделал он это почти без раздумий, что тоже свидетельствовало о его характере. – Но только стопочку и больше ни-ни! Я на службе.

– Да-да, мы тоже на службе. Не садясь выпьем. И закусим стоя. Прошу сюда, – Деверь на манер регулировщика дорожного движения сделал сразу двумя руками слаженный жест. – Сюда, сюда!

Корочкин, стараясь запомнить все, что он видел, цепляясь взглядом за всякие мелочи, за детали, пытался угадать присутствие ребенка в доме – по брошенной игрушке, смятому ботиночку, штанишкам или рубашке, в скомканном виде засунутым под стул, но ничего пока не обнаружил.

– Мне сказали, что здесь офис находится, товарищество с ограниченной ответственностью, – начал Корочкин аккуратно, теперь уже специально стараясь задобрить человека, сопровождавшего его – старшего в команде, – но что-то ни столов конструкторских тут нет, ни компьютеров, только жалюзи…

– Совершенно верно, – подтвердил Деверь, голос у него наполнился опасной звонкостью – преображение произошло мгновенно, – Корочкин среагировал, насторожился, постарался оценить свою позицию и наметить путь для отступления. – Через неделю вы этот дом не узнаете, капитан, – звонким стальным голосом продолжил Деверь, – тут все будет – и канцелярские столы, и плавающие кожаные кресла, и компьютеры «айбиэм».

– Налоги товарищество платит?

– А как же! – Деверь сделал вид, что обиделся.

– Смотрите, а то сегодня у нас были чины из налоговой полиции – оч-чень серьезные мужики!

– Не-ет, мы законы не нарушаем и с каждого рубля дохода платим налог – к родному Российскому государству мы относимся с уважением, снимаем шляпу аж издали, – проговорил Деверь без запинки, словно бы заранее выучил текст, – сюда-сюда, налево, капитан, – проговорил он, но Корочкин, будто бы перепутав руки, где «право», а где «лево», свернул направо, нырнул за занавеску и очутился в небольшой, с плотно зашторенным окном комнате. «Окно выходит во двор», – засек он, мигом сфотографировал комнату взглядом и в ту же секунду почувствовал, как опасный холод обварил ему горло: на тахте, заправленной грязным, с темными, похоже, масляными пятнами пледом, лежал автомат Калашникова. Укороченный, десантный, столь любимый и мафиози, и милиционерами, и разного рода охранниками, и самими десантниками. Отдельно лежал запасной рожок, в прорези рожка был виден новенький, торжественно поблескивающий ярким металлом патрон.

– Что это? – спросил Корочкин, ткнул пальцем в автомат и, оборачиваясь, резко отступил в сторону. Увидел расширенные жесткие глаза сопровождающего.

В следующий миг понял: «Сейчас будет стрелять» – сопровождающий выдергивал из-за пояса пистолет, а тот, как назло, зацепился чем-то за складку ткани, и Деверь, осознавая, что он проигрывает драгоценное время, секунды, которые могут стоить ему жизни, что-то сипло выкрикнул Корочкину в лицо, с силой рванул пистолет, раздирая себе брюки, и тут же понял, что опоздал: пришедший в гости капитан оказался проворнее его.

– Ах ты мент! Ах ты, с-сука! – прохрипел Деверь, он все-таки выдрал пистолет из-за пояса, но время его ушло, он бездарно проиграл, разбазарил его. В то же мгновение раздался выстрел. Это выстрелил Корочкин.

Пуля попала Деверю в лицо, выкрошила несколько зубов, оторвала кусок носа, вогнала кожу, кости, еще что-то внутрь – лицо у него мигом стало похоже на большую куриную задницу, над которой блестели два больших, покрывшихся слезами яростных глаза: Деверь ненавидел Корочкина, в его лице он ненавидел всю московскую милицию и жаждал с ней разделаться, – он был еще жив и продолжал поднимать пистолет. Корочкин заметил, как Деверь машинально большим пальцем сдвинул флажок предохранителя, ставя пистолет в боевое положенние, и Корочкин, опережая его, выстрелил во второй раз.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Вторая пуля всадилась Деверю в шею, порвала кадык, в страшной кровянистой дыре вспух розовый пузырь, лопнул, за первым пузырем вспух еще один, лопнул, окрасив красными брызгами чистый, тщательно выбритый подбородок Деверя. Казалось, словно в легких Деверя отказали какие-то клапаны и весь воздух полез из него наружу. Но Деверь был еще жив и продолжал поднимать руку с пистолетом.

Корочкин выстрелил в третий раз – не целясь, пугаясь, того, что человек, в которого он стрелял, должен быть уже мертвым, а тот продолжает жить, душа у него упорно цепляется за тело. Третья пуля попала Деверю в грудь, выдрала кусок ткани из куртки, развернула его боком, но Деверь – еще живой, он никак не хотел уходить, сдаваться – снова выпрямился, его привлекала только одна цель, один маяк – Корочкин, и прежде чем Корочкин выстрелил в четвертый раз, Деверь нажал на спусковой крючок своего «макарова».

Конечно же, Деверь уже не видел Корочкина, хотя шел на капитана и хорошо чувствовал его своим нюхом, своей кровью, своей кожей, – но уже не видел его, – стрелял он из той, загробной, жизни в эту, не различая цели, – он не попал в Корочкина.

Пуля с густым шмелиным звуком прошла около головы Корочкина, впилась в угол, выкрошив кусок дерева, и затихла. Только сейчас Корочкин ощутил пронзительный острый щекотный запах горелого пороха, горячей меди, еще чего-то, что сопровождает всякую стрельбу, задохнулся, из глаз у него выбрызнули слезы, он закашлялся и отпрыгнул в сторону. Мертвый Деверь выстрелил еще раз. Непонятно, как он сумел сориентироваться на прыжок, но вторая пуля переместилась вместе с Корочкиным – она также вспорола воздух около его головы.

Корочкин снова прыгнул – теперь уже к автомату, поскольку понимал: с пистолетом, у которого половина обоймы пуста, много не навоюешь. Да и к этим ребятам – к рыхлому, с нездоровым цветом лица увальню, который открывал ему дверь, ко второму – мякишу с золотыми зубами через несколько минут прибудет подмога. Из гаражей и хозяйственных построек, расположенных на задах участка. Если, конечно, подмогу эту не успеют опередить спецназовцы.

Он схватил автомат, поспешно передернул затвор, и когда в проеме появился рыхлый, тяжело дышавший бандит с «калашниковым», прижатым к животу, – это был Медуза, – Корочкин и в этот раз опередил соперника, опередил всего на несколько коротких мигов – он первым нажал на спусковой крючок. Ствол автомата расцвел красным бутоном, будто большой тюльпан, из бутона выплеснула огнистая, пышущая жаром струя, и Медуза резко запрокинулся назад, из пробитого живота его пули выдрали несколько кровянистых клочьев, в воздухе мелькнул ботинок, сорвавшийся с Медузиной ноги, подволокся, будто живой, по полу к Корочкину. Подошва ботинка была стерта донельзя, срезы гвоздей золотисто поблескивали.

«Плохая примета, – машинально отметил Корочкин, – если на улице машина сбивает пешехода и у него с ног слетают башмаки, песенка этого пешехода спета – он никогда не выживет, ему суждено умереть. Так и здесь».

В острой гулкой тиши, возникшей после автоматной очереди, было слышно, как что-то жалобно и тоненько попискивает, звук исходил из пробитого пулями живота Медузы – там то ли кровь лилась, то ли воздух выходил наружу.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

«Остается еще один, третий, он может быть самым опасным». Третий знает, где конкретно находится Корочкин, он может стрелять из автомата прямо через стену – это, кстати, самое лучшее для него, – и Корочкин ничего не сумеет сделать с этим третьим, с золотозубым.

Пора выбираться из этой передряги, покидать комнату. Корочкин перекатился по полу на противоположную сторону, выставил перед собой ствол автомата, подождал несколько секунд – вдруг золотозубый проявится? Каким-нибудь звуком, шорохом, корябаньем, шарканьем подошвы, но нет, было тихо, золотозубый никак не обозначился, и тогда Корочкин, перескочив через распластанного на полу Деверя, нырнул в дверь. По дороге подскользнулся на луже крови и упал рядом с Медузой. С силой оттолкнувшись от него ногой, откатился к стенке.