'Фантастика 2025-70'. Компиляция. Книги 1-31 - Алексей Калинин

— Чон- сонсэнним, можно вас попросить выйти на пару минут?

— Да, да, конечно, — торопливо подорвался я со стула, на который уже успел снова благополучно усесться.

— Переоденься у меня! — велела тут младшей сестре из прихожей онни. — Не отвлекайтесь, Чон- сонсэнним, — продолжила она, уже заглядывая в комнату. — Кстати, здравствуйте! — первым, понятно, приветствовать хозяйку полагалось мне, но я что-то совсем потерялся.

— Добрый день, товарищ Джу, — запоздало поклонился я.

— Как прошел утренний урок? — осведомилась она, чуть посторонившись, чтобы дать выйти со школьным платьем Хи Рен.

Девочка при этом вопросе зримо вздрогнула — к ее счастью, случилось это, когда она уже миновала Джу Мун Хи — фактически, у той за спиной.

— В рабочем режиме, — неопределенно развел между тем руками я. — Не без некоторых сложностей — но кто обещал, что их не будет? А Хи Рен — большая умница, она очень старается. Уверен, и на экзамене покажет себя с самой лучшей стороны!

— Очень надеюсь, что так и будет, — сдержанно кивнула моя собеседница. — Что ж, продолжайте, Чон- сонсэнним, не буду вам мешать…

С этими словами она удалилась в ту же сторону, куда несколькими секундами ранее прошла Хи Рен. Из соседней комнаты раздался сердитый голос: похоже, товарищ Джу не преминула еще раз отчитать младшую сестру за неподобающий вид.

Девочка вынесла выволочку стойко — вернувшись через пару минут, уже в школьной форме и с чосонот в руках, она даже виновато улыбнулась мне: мол, такая вот у меня онни, не обессудьте. После чего, убрав прежнюю одежду в шкаф, как ни в чем не бывало устроилась с учебником на диванчике.

Вот и ладушки…

Обычный на этой неделе ход событий вскоре был нарушен снова: хозяйка внезапно соблаговолила почтить нас с Хи Рен своим присутствием за обедом. Все бы ничего, но за столом товарищ Джу, очевидно, исповедовала принцип «Когда я ем — я глух и нем!» — ну или корейскую его версию, слышанную мной как-то на Юге: «Шумишь за столом — станешь бедным!» В присутствии онни не смела затеять разговор и ее младшая сестра, так что трапеза у нас прошла в тягостном молчании.

Благо хоть вкусно было: на первое мы отведали мандукук — суп с пельменями, на второе — пибимпап — рис с нарезанными соломкой овощами, острой пастой и кусочками говядины. Наличествовало, конечно, и кимчи — как же без него.

Ну а после сытного обеда настало время второго в этот день нашего с Хи Рен урока — и тот удался на славу, даже несмотря на мою скомканную к нему подготовку. Девочка была просто в ударе и выбила в итоге личный рекорд: 98 из 100! Может, и впрямь строгая школьная форма благотворно сказалась?

* * *

В субботу ученица меня — и себя — снова порадовала, выдав в контрольных тестах сперва 95, а затем 94 процента правильных ответов. Ну не умница ли в самом деле? Да и я, пожалуй, тоже, в некотором роде, молодец! Так держать!

А вот обед Джу Мун Хи нам с девочкой опять слегка подпортила своим молчаливым присутствием. Но тут уж хозяин — барин…

Как и в среду, ушел я в этот день пораньше: на 16:00 в Пэктусан было назначено еженедельное подведение итогов жизни, ну или, выражаясь словами доктора У, собрание самокритики.

К субботнему вечеру я уже, в общем и целом, представлял, что меня сегодня ждет после работы — хотя в нюансах грядущего действа мне еще, конечно, только предстояло разобраться. Например, я пока так и не определился, что это такое по сути: пустая формальность — или прям вот ужас-ужас-ужас.

Суть вечернего мероприятия должна была, по идее, сводиться к тому, что каждый член организации — в моем случае, ячейки Союза молодежи — публично кается перед товарищами во всех совершенных за неделю проступках, как серьезных, так и мелких — которые для этого нужно заранее записывать в специальную тетрадь. Такую я у себя, кстати, нашел — и сперва принял за своего рода личный дневник, а это, оказывается, вот что такое было!

Принародные признания непременно полагалось сдабривать подходящей случаю цитатой из Вождей — видимо, чтобы нарушителю стало совсем уж стыдно.

После каждого подобного выступления в коллективе следовало короткое обсуждение, по итогам которого выносилось товарищеское решение — строгое, но справедливое.

Это в теории. А на практике, как я понял, никто ни в чем по-настоящему опасном признаваться, конечно же, не спешил. Больше того, я собственными ушами слышал, как на лестнице несколько сотрудников постарше — уже не из Союза молодежи, а из профсоюза — не особо-то и таясь, сговаривались: я, мол, покаюсь, что на пять минут опоздал с обеда, ты — что дважды курил в неположенном месте (скрыть не получится — товарищ Ли тебя видел и сделал замечание), он — что в сердцах обозвал коллегу собачьим сыном, что, предположительно, не соответствует действительности. Взаимно простим все перечисленное друг другу — и на этом закончим, если, конечно, какой убогий правдоруб вдруг не встрянет. Например, этот лицемер Пак (речь, понятно, там шла не о моем армейском приятеле и коллеге, а о каком-то его старшем однофамильце). Но он ведь тоже не совсем дурак, без веской причины на амбразуру не полезет: сам не без греха, начнем припоминать — мало не покажется!

В старых записях Чона, к слову, тоже числилась лишь какая-то голимая чушь. «Наступил коллеге на ногу в очереди в столовой», «пропустил тренировку» (интересно, какую?), «отвлекался во время чтения газет» (видимо, при полном зале свидетелей отмолчаться не удалось), «забыл стряхнуть пыль»…

Вот какую еще, на фиг, пыль? Откуда стряхнуть⁈

Бред, короче.

Но, с другой стороны, почему-то почти все вокруг меня этих самых собраний самокритики здорово боялись. Возможно, по привычке — типа, раньше они проходили всерьез, и только теперь выродились в показуху?

Или на самом деле это был не страх, а скрытое омерзение?

А может, время от времени на публику там просачивалось что-то нетривиальное — и тогда виновнику приходилось несладко? Вот только как с ним поступали? Не бойкот же объявляли? Из того же Союза молодежи злостного нарушителя даже исключить нельзя!

Непонятно, в общем.

Как бы то ни было, сейчас передо мной во весь рост как раз стоял вопрос: а в чем бы таком мне сегодня самому-то покаяться? Вовсе уж отмолчаться, как я понял, не выйдет, но про что тогда рассказать — так, чтобы и не подставиться, и не выглядеть вовсе уж