Наковальня льда - Майкл Роэн

Вскоре после этого осень перешла в темную, морозную зиму. Однажды, устраиваясь на ночлег, Альв услышал отдаленный стук копыт и скрип тележных осей: с севера приближался караван. Он встал, подошел к двери и стал смотреть, как огоньки медленно ползут по дороге. То был небольшой отряд — восемь-девять повозок и карета. Альв обрадовался, когда узнал, что его труды будут еще меньшими — в оси передней повозки сломалась шпилька, которую он заменил на новую из имевшихся запасов за несколько минут работы. Он повернулся, собираясь унести ломоть окорока и небольшой мех с вином, полученный в оплату, но когда карета подъехала к кузнице, невольно скосил глаза. За приоткрытым окошком покоилась изящная рука; широкий рукав сдвинулся под порывом ветра, и из темноты блеснул золотой браслет.

То, что принадлежит этой девушке, принадлежит Лоухи…

Альв замер, охваченный смятением. Если это Кара… но вдруг это Лоухи? Почему Лоухи едет на юг? Он вспомнил, как Ингар называл ее: «Заговорщица, возмутительница спокойствия. Возможно, знатная леди из Южных Земель…» Значит, она возвращается туда?

Когда карета поравнялась с ним, Альв вытянул шею, напрягая зрение, и различил внутри еще один силуэт. Лицо женщины, сидевшей у окна, было окутано чем-то светлым. Волосы или белый капюшон? Женщина не видела его; она смотрела прямо вперед, в сторону дамбы. Стоит только окликнуть ее… и рискнуть встретиться с Лоухи. Это, пожалуй, было не менее опасно, чем встреча с мастером-кузнецом. Сомнение удержало Альва на месте в тот решающий миг, когда карета проезжала мимо, а затем он увидел, как бледное лицо повернулось назад; кто бы ни была эта женщина, она глядела на него, не узнавая. Альв застыл как вкопанный. Лишь теперь он понял, как велики были перемены, вызванные в нем лишениями и тяжким трудом последних месяцев. Стыд горьким комком подкатил к его горлу. Даже если бы это была Кара, он бы не осмелился заговорить с ней. Карета катилась все дальше. Когда караван выехал на дамбу, послышался стук захлопывающегося окошка. В отчаянии он отвернулся, проклиная себя за трусость. Вскоре топот копыт и скрип колес затихли в отдалении.

Альв зашагал на негнущихся ногах в свою убогую кузницу и рухнул в постель. В полночь он проснулся весь в поту, хотя огонь в очаге почти угас. Его било крупной дрожью. Когда он попытался встать, ему показалось, что пол вдруг превратился в зыбкую трясину. Его кости ныли, зубы стучали, а легкие вскоре заполыхали, словно охваченные пламенем. Когда он посмотрел на свою руку, ему показалось, что огонь просвечивает сквозь нее. Из последних сил он наполнил очаг кусками нарезанного торфа, положил еду поближе к койке и приготовил отвар из коры определенного дерева, помогавший при лихорадке. Возможно, именно это помогло ему пережить наихудший период болезни, но лихорадка продолжалась много недель и едва не убила его. Временами он лежал в бреду возле очага и созерцал лица в пляшущих очагах пламени. Мертвецы из Эшенби собирались вокруг него во главе со старшиной и обгоревшим дочерна Херваром, с какой-то злобной гордостью демонстрируя свои раны; люди из фургона на болоте склонялись над ним, заглядывая ему в лицо черными провалами глазниц. Потом появлялась Кара: она сбрасывала свой плащ и представала перед ним такой же обнаженной и высохшей, как и они. В углах кузницы то тут, то там возникала дородная фигура Ингара, хладнокровно наблюдавшего за происходящим. Его рот раскрывался в беззвучном смехе, и, продолжая смеяться, он рассыпался в кучку праха на полу. Альв чувствовал, как по его щекам сбегают струйки раскаленного серебра, но то были всего лишь слезы.

К счастью, он приходил в себя на достаточно долгое время, чтобы поддерживать огонь, а однажды даже разжечь очаг, хотя он был очень слаб и ему приходилось ползти. Время от времени он проглатывал кружку горького снадобья и что-нибудь жевал, если его желудок не начинал бунтовать. Так он коротал свои дни, и как-то ночью, на переломе года, лихорадка отступила. К утру Альв так ослаб, что не мог пошевелиться.

Ему еще предстояло пережить худшую часть зимы, и хотя приходилось экономить продукты, силы мало-помалу начали возвращаться к нему. Завернувшись в одеяла, он лежал в дымной полутьме, пока снаружи завывали снежные вьюги.

Но вот как-то утром, хотя болота еще поблескивали ледяной коркой и на дорожной насыпи лежал снег, Альв вышел на свежий воздух и нашел в нем привкус и обещание весны. Он глубоко вздохнул и раскинул руки. Его сердце ликовало от чистой радости бытия. Было так, словно за долгие недели болезни он наконец встретился с тем, что мучило его, и заплатил необходимую цену; огонь лихорадки выжег из него другой, более глубокий недуг. Он по-прежнему испытывал ледяной озноб ужаса и сожаления, вспоминая о случившемся, но теперь это стало не более чем воспоминанием. Он излечился не только от своей болезни.

Солнце поднялось в сияющей славе, возродившись из зимнего мрака. «И я тоже родился заново, — подумал он. — Разве я по-прежнему тот мальчик, которого звали Альвом? Конечно, нет. Это имя никогда не принадлежало мне по праву. Лучше оставаться безымянным кузнецом с Соленых Болот — одиноким, но нашедшим в одиночестве свое единство».

А затем он вспомнил строки из древней книги, слова позабытого языка, обнаруженные при изготовлении шлема, и среди них одно слово, имевшее два значения. Элоф — «кузнец». Элоф — «единый».

Вот мое имя! — подумал он так, словно знал это с самого начала.

Элоф, который был Альвом, весь день сидел на солнце, почти не двигаясь, ибо он и впрямь был подобен новорожденному младенцу. Вся его великая сила ушла и не торопилась возвращаться. Но он был терпелив и перестал экономить свои продукты, зная, что скоро можно будет выходить на охоту и торговые караваны потянутся по дороге мимо его кузницы.

Первый караван появился две недели спустя. Элоф приветствовал гостей с радостью: то был Катэл, перезимовавший на севере. Увидев его, торговец обрадовался ничуть не меньше:

— Только посмотрите на это! Тридцать повозок из сорока пяти разваливаются на ходу. Колеса, ступицы, оси — иногда только грязь держит их вместе. Вот что делают ваши проклятые северные дороги с имуществом честных людей! Ну, Альв, как поживаешь? Ты похудел, но нашел свое счастье, вижу по глазам…

— Я долго болел, но теперь выздоравливаю. И кстати, меня зовут Элоф.

— Ага! — торжествующе воскликнул Катэл, ухмыляясь и постукивая кончиком пальца по крючковатому носу с красными прожилками вен. — Стало быть, в прошлый раз ты не назвал мне свое настоящее имя! Разве я еще тогда не догадался — а, мастер Урхенс? — Он энергично пихнул под ребра лысого коротышку. — Разве я не говорил? Я сказал: «Альв — это не имя для нормального человека». Ну да ладно, стоит ли винить парнишку за осторожность в разговоре с незнакомыми людьми? Давайте лучше выпьем за новое знакомство!