Иван Грозный (Книга 3, Невская твердыня) - Валентин Костылев

Иван Васильевич, слушая немца, рассмеялся, а затем с силою ударил его посохом по спине, когда тот поклонился ему.

"Увы, Псков не пал!" - было написано за слезливом лице ландскнехта.

Упорный, отчаянный народ - русские! Их ничуть не испугали грозные вести о громких, блестящих победах знаменитого короля Стефана. Ни кровопролитные бои, ни истощение не мешают им защищать свой город.

Ландскнехт продолжал говорить.

Болтовня о царе московском только раздражает, - все теперь видят, что царь сделал всё возможное для защиты Пскова. Каждый воин Стефанова войска знает о том. Испытал он, ландскнехт, это на собственной своей спине.

Царь дал Пскову нужное войско, щедро вооружил крепостные стены и башни огнестрельными орудиями... Эта огневая сила, как говорят, привела в удивление даже самого Батория. Военным снаряжением и домашнею живностью царь снабдил Псков на всю осаду. Теперь это всем хорошо известно.

И воеводы царские не таковы, как их расписывали в Польше и других странах.

- Таких воевод, как русский главный воевода Пскова князь Шуйский да его помощник - князь Скопин-Шуйский, - таких воевод победить невозможно! сказал, махнув рукой, немец.

Каждый воин Баториева войска теперь испытывает стыд и разочарование. Баторий, потеряв большую часть своего войска от бесплодных штурмов, должен будет со стыдом уйти из-под стен Пскова. Он согласится на все условия мира.

Горе, горе бесславно пролившим кровь подо Псковом полякам, литовцам, венграм, немцам и другим людям, ставшим под знамена Стефана Батория! Все обмануты, обесчещены.

Немец сообщил также царю о том, что многие польские паны и мужики, особенно - литовцы, вслух ропщут на короля, называют его "чужим", "пришельцем", говорят, что и языка он их, польского, не знает и не учится ему, даже с женою своею Анной Ягеллонкой он объясняется только через толмачей, на что его жена Анна в большой обиде. О московском царе, говорят в деревнях и селах со страхом и уважением; жалеют, что не он и не его сын Федор на польско-литовском престоле, как того желал народ.

Кто помог венгру Баторию стать польским королем? Турецкий султан, немецкие князья да вельможа Ян Замойский, женатый на племяннице Батория Гризельде. "Народ, - уверял немецкий ландскнехт, - не на стороне воинственного Стефана Батория".

Иван Васильевич не спускал с немца неприязненного, пронизывающего взгляда, видя, как старается ландскнехт своими словами угодить ему, царю. В словах немца была большая доля правды, ибо и собственные соглядатаи царя доносили о том, что недовольство против войны и Стефана Батория у неродовитой части шляхты и среди крестьян растет. Они говорили: "Кабы стал у нас королем царевич Федор, то и войны бы у нас с русскими никогда не могло быть".

Однако, выслушав немца до конца, Иван Васильевич велел его заковать в кандалы.

- Притворяются оные продажные слуги диавола... Не грешно его подержать до поры до времени в темнице.

Царь велел напомнить немцу о том, с какою жестокостью они расправлялись с мирным населением в Полоцке. Один пленный поляк рассказывал царю, что он участвовал во многих сражениях, но нигде он не видел, чтоб так тесно и густо друг с другом лежали трупы. Многие из убитых отличались тучностью. Немецкие маркитанки вырезывали жир для лекарств от ран, и это же сделали с трупом и самого убитого воеводы Шеина. Он, московский государь, писал Стефану жалобу на жестокость немцев, но король ничего не предпринял против этого.

Немцы и теперь творят то же.

Ландскнехт, выслушав толмача Гусева, с удивлением покачал головою.

- Нет... нет... не может быть! - залепетал он в страхе.

Иван Васильевич плюнул ему в лицо и крикнул, чтобы скорее увели его с царских глаз. Больше он не может его видеть.

Царь велел привести для допроса пленного польского хорунжего.

Когда в палату вошел громадного роста стройный поляк, еще не старый, с отвислыми густыми черными усами, царь сказал окружающим его боярам:

- Этот дядя, когда его повалили и отняли у него саблю, искусал зубами трех наших воинов, словно лесной зверь... Смотрите: какие у него глаза! В них непокорность и злоба... Послушаем же, что он скажет.

Сам царь по-польски спросил его: что думает он, поляк, о своем господаре Стефане Батории и о войне с Москвою?

- Я - солдат. Под звон мечей и грохот пушек я думаю только о том, чтобы убить врага! - уклончиво ответил поляк.

Царь повторил свой вопрос, добавив:

- Я вижу - храбрый ты воин, но теперь ты мой пленник и не слышишь звона мечей и стрельбы пушек. Тебе есть время подумать и сказать мне правду.

- Правда та, что в Польском королевстве, как и в других странах, - не у всех одинаковые мысли и чувства. Много и таких, которые неприязненно относятся к королю, - сказал хорунжий.

- Кто же эти люди? - испытующе спросил царь.

- Ян Контрим, хорунжий бывший Радунский, посажен в острог. Осуждал короля. Говорил: высокие, почетные должности в руках людей, связанных родственными узами. Радзивилл, Малецкий, Замойский и другие вельможи, близкие к королю, делают, что хотят. А Рафаил Чубинский, трокский шляхтич, по приказу короля убит. Говорил, будто король, собрав сокровища покойного Сигизмунда-Августа, уехал к себе в Трансильванию... А Мартин Подейко, мой сосед, староста Тыкотинский, болтал, будто королева плачет день и ночь. Король, де, пренебрегает ею за ее лета, замышляет развод. Послал будто Петра Вольского, епископа Полоцкого, к папе получить благословение на развод. За эти разговоры пана Подейко бросили в земляную тюрьму...

- Добрый же твой государь! Надобно было бы срубить голову Подейке. Грешно подданному судить о государевом доме! - перебил хорунжего царь, спросив его, как его звать.

- Мое имя Валентин Бернатович Щапанович.

- Валентин! Вижу я, честный ты человек, верный слуга своего царства. А не жаловались ваши люди на короля, якобы не выполнил он своих обещаний Раде?

- Да. Приходилось слышать, будто король нарушает свое слово, данное в Трансильвании, когда звали его на престол. Пришлые люди, чужеземцы, венгры и немцы получают староства и почести... Венгру Бекешу король дал Ландскаронское староство, а герцог Курляндский утвержден во владении княжеством не так, как значилось в договоренности сейма с королем. Много всего плохого можно наслушаться о короле... Но где, в какой стране нет людей, недовольных своими королями?! Я далек от королевского двора, и мне дела нет до того, какой король. Я люблю свою землю, свою Польшу, за нее и дрался, за нее и умру. Я - не наемник, не ландскнехт, а сын своей земли, своей матери, я - природный поляк. Несчастье, в котором находится моя родина, не позволяет мне выставлять напоказ перед чужим королем наши раны. Не спрашивайте больше меня! Не хочу отвечать.

Иван Васильевич, обратившись лицом к ближним боярам, сказал:

- Напав на Псков, этот шляхтич думает, что он защищал свою землю.

Сказал и зло рассмеялся:

- Вижу, как отравлен ты ядом Стефановой гордыни... Знай, неразумный слуга своего короля: Полоцк, Сокол, Невель, Великие Луки, Псков и лифляндские земли - наши, русские, исконные земли. Хотел я тебя отпустить на волю, но теперь вижу, что ты - подлинный враг наш... Таких надо уничтожить!

И, обратившись к Богдану Бельскому, царь крикнул:

- В земляную тюрьму его!

Когда хорунжего увели, царь поднялся и сказал:

- Дерзок! Но спасибо ему!.. Вижу теперь я: бог начинает прощать мне былую гордыню... Надобно мне было тогда дать шляхте в короли царевича Федора. Ошибся я. Однако Псков свое дело делает: спеси становится меньше у Стефана!.. Да и дружба его с панами киснет.

Царевич Иван собирался на охоту.

Несколько юных боярских детей с секирами, почтительно стоя около его покоев, перешептывались:

- Царевич Федор, видать на Ирине женится?..

- Сам Борис Федорович Годунов говорил...

- Хитер! Сестрицу свою просватал... Ловок!

- Батюшка государь благословил их.

- Н-ну?!

- Болтают... А мне откуда знать?!

- Велика сила Годуновых!..

- Велика.

- Наше дело малое, и люди мы малые, да ответ большой. Только молиться нам о них и остается...

- Помолчим.

За дверью послышались шаги.

Насторожились.

Дверь распахнулась, вышел царевич Иван. В охотничьем зеленом кафтане с черными шнурами на груди, в татарской шапке с большим орлиным пером. У пояса два длинных охотничьих ножа. Высокий, стройный, с черными проницательными глазами, всем обликом своим похожий на отца. Лицо дышит здоровьем и царственной самоуверенностью.

- Готово ли? - спросил он небрежно. - Псари на местах?

- Готово, всё готово, пресветлый государь! Псари на местах. Ловчие у коней.

- Вина взяли?

- Взяли, государь.

Но только царевич сделал два шага к двери, как навстречу ему со двора вошел прибывший от государя гонец. Он упал в ноги царевичу и проговорил задыхающимся голосом:

- Батюшка государь тебя требует.

Иван Иванович поморщился; на лице его появилось выражение неудовольствия, но он быстро овладел собою и сказал с послушанием в голосе: