Эдгар По в России - Шалашов Евгений Васильевич

Мне после посещения дома несчастного художника начинает казаться, что истинный мастер пишет холсты не красками, выжимая их из тюбика и смешивая на палитре, а черпая жизненные силы либо из себя, либо из своих моделей. Он вкладывает в картину румянец щек, влажный блеск губ, мягкий шелест волос. Женщина на портрете, вышедшая из-под кисти истинного художника, должна быть не просто похожа на свой прототип, а быть им. Беда лишь, что в природе не смогут существовать два равных и равнозначных предмета и потому одному придется уступить место другому.

Но мне кажется, что недалек тот день, когда живописцы попробуют передать на своих картинах не внешнее сходство, а внутреннюю суть. Я могу себе представить, как художник пишет портрет прекрасной дамы, добиваясь идеального совпадения цветов и красок, а потом он начинает убирать лишние мазки, смещать контуры, заменяя цветные краски на серые, оставив только карикатурное сходство, примитивизм детского рисунка, способное, тем не менее, вызвать как шок, так и мгновенное узнавание не личины, а характера. Не исключено, что появятся желающие поместить на портрете одновременно профиль и анфас. Или, а это тоже возможно, лица людей начнут рисовать в виде полосок или цветных пятен. Не скрою, было бы любопытно посмотреть на такие портреты. Любопытно, но не более того. Настоящий художник способен изобразить модель так, чтобы явственно были заметны и внешняя красота и внутреннее сходство с изображаемым предметом. К тому же художников-новаторов вряд ли ждет успех. Кто же захочет заказывать портрет, на котором ты будешь похож на кактус или на африканскую зебру? Хотя кто знает причуды моды и человеческого вкуса?..

Глава двенадцатая, в которой два поэта посещают "приют скорби", а Эдгар По задумывается о пользе физического труда для умалишенных

— Как вы кстати, мой американский друг! — распахнул Пушкин объятия, столкнувшись нос к носу с Эдгаром По. — О, вы купили новое пальто? Оно вам чрезвычайно идет. Начинаете походить в нем на нашего общего кумира! К тому же оно довольно теплое. Да, если вы не очень заняты, то хотел попросить вас составить компанию. Куда вы идете, если не секрет?

— Хотел зайти к господину Шину, — сообщил Эдгар, чрезвычайно довольный похвалой Александра. О том, что пальто могло принадлежать лорду Байрону, он решил умолчать. Похоже, Пушкин уже и так посматривает на него с подозрением, намереваясь причислить к несметному сомну полупомешанных поклонников поэта.

— У него что-то новенькое появилось? Был привоз из Франции? — сразу же заинтересовался русский поэт. — Черт возьми, несколько дней был очень занят, мог упустить из вида.

— Он собирался рассказать что-то о библиотеке короля Джона. Вчера вечером я заходил к нему, но он уже собирался ложиться спать.

— Библиотека Ивана Грозного? — переспросил озадаченный Александр. — А что такого может быть интересного? Библиотека пропала много лет назад, ее ищут. Да и вообще — была ли она?

— Господин Шин уверяет; что он ее нашел.

— Вот как… — призадумался Пушкин. — Интересно, как старикан мог найти либерею, сидя в своей лавке? Хотя кто знает этого книжного червя… Может быть, и нашел.

Заметно, что Александр был изрядно заинтригован и он готов ринуться вместе с Эдгаром По выяснять — что же там выкопал господин Шин. Наверное, русскому поэту эта новость была даже интереснее, нежели американцу. Теперь внутри Пушкина идет борьба — бежать ли в лавку книготорговца или продолжить начатое дело. Надеясь, что это не очередная дуэль, Эдгар решил прийти на помощь русскому приятелю.

— А что у вас за дело, для которого нужна компания?

— Я собирался навестить своего старого друга. Он болен, но не телесной болезнью, — слегка замявшись, сказал Пушкин.

Американец задумался, пытаясь перевести слова с французского языка на родной, но понял и спросил напрямую:

— Ваш друг безумен?

— Вроде того, — кивнул Пушкин. — Сказать по правде, мне не хотелось бы ехать одному. Лечебница доктора Шлоссера одна из лучших, если не самая лучшая, но она наводит на меня грусть. Предлагал составить компанию нашему малоросскому другу, но тот скривился. Николай заявил, что был у него приятель — мелкий чиновник, влюбившийся в дочь генерал-губернатора и от большой любви спятивший. Мол, навещал того не один раз и теперь нет никакого желания ходить по лечебницам. Добавил еще что-то умное, в своем стиле — дескать, маленький человечек хочет казаться значительнее и тем мучительнее ему осознавать своё ничтожество, если влюбился в высокопоставленную особу, а мозг в этом случае начинает подстраиваться под мысли и чаяния человека. В результате мелкий чиновник может возомнить себя турецким султаном, или королем Швеции. Не уверен, что пересказываю дословно, но что-то в этом духе. Ну как? Поездка займет от силы часа три. Два на дорогу, час — там. Больше я не выдержу.

— А пожалуй, я готов составить вам компанию, — решил-таки Эдгар. Почему бы нет? Поездка в психиатрическую лечебницу могла бы стать поучительной, а рассказ о библиотеке короля Джона никуда не уйдет. В конец-то концов, искали загадочное собрание три столетия, несколько часов еще можно подождать.

— Прекрасно! — просиял Пушкин. — В таком случае заскочим вон в ту лавку, там мне должны оставить корзиночку, а потом возьмем извозчика. Да, после поездки мы с вами зайдем в ресторацию — я нынче при деньгах, угощаю.

Пока ехали, Эдгар попытался выяснить — что же случилось с приятелем Пушкина, если того определили в сумасшедший дом? Но Александр отвечал односложно, уходил от разговора, и По, осознав, что тема ему неприятна, не стал настаивать.

Эдгар полагал, что "скорбный" дом стоит на унылой пустоши или на краю болота, стены у него непременно должны быть либо черными, либо красными. Да, кроваво-красными. И все вокруг должно изливать тяжкую боль и душевные муки несчастных, заключенных в стенах. Реальность оказалась совсем иной. "Дом скорби" располагался в низине, в окружении вековых лип и кленов. Странно, но если в Санкт-Петербурге листья с деревьев уже опали, то здесь оставался какой-то островок сентября — клены желтели, а липы совсем не торопились менять зеленый наряд на поздне-осенний. И дом, выкрашенный в светло-зеленый цвет, напоминал скорее загородный дворец вельможи средней руки — двухэтажный, с фронтоном и римскими колоннами (Эдгар По отметил, что русские архитекторы испытывают слабость к Античности, касается ли это величественных столичных соборов или почтовых станций!).

Коляска остановилась, Пушкин выскочил и, прихватывая с собой корзинку, увлек американца к небольшому флигелю, стоящему чуть в глубине. Сухо кивнув коренастому мужчине в белом переднике поверх серого мундира без знаков различия (верно, служителю), направился внутрь.

— Господин доктор, позвольте представить вам моего лучшего друга из далекой Америки, — сказал Александр, войдя в рабочий кабинет. — Эдгар Аллан По — ученый и поэт. А это — светило русской и европейской медицины доктор фон Шлоссер, — церемонно поклонился Пушкин худощавому пожилому мужчине, сидевшему за огромным письменным столом. Таким же огромным было и кресло, в котором восседал доктор. Стол, однако, был девственно чист. Ни папок с бумагами, ни каких-нибудь приспособлений, которые Эдгар надеялся увидеть. Впрочем, судя по фамилии, доктор был немец — а кем еще мог быть психиатр? — а значит, аккуратист и педант. Тем более что если доктору приходится иметь дело с буйнопомешанными, то лучше на столе ничего не держать. Для этого есть шкапы — вон их сколько и ящики.

Кажется, доктор обрадовался появлению визитеров. Вскочил несколько быстрее, нежели полагалось ученому мужу, с удовольствием пожал руку Пушкину.

— Господин Пушкин, вы снова мне льстите. Я уже неоднократно говорил вам, что я просто Шлоссер. Как человек с такой фамилией может иметь дворянское звание?[18]

— А разве вы не являетесь дворянином? Вы же, если не ошибаюсь, коллежский асессор. На целый градус выше меня[19].