Тайна Моники Джонс - Кэтрин Блэк

– Лили еще не пришла в себя?

– Ей стало хуже, – хриплым голосом отозвалась Кэтрин. – Если так будет и дальше, она задержится в больнице слишком надолго, чтобы потом когда-нибудь вернуться к нормальной жизни.

Мы вчетвером кивнули, едва ли полностью осознавая сказанное подругой.

Не дождавшись новых комментариев, Анна продолжила:

– А теперь о самих ребятах. В заявлении городу, если вы еще не слышали, шериф Хоук объяснил, что аварийное состояние Безымянного здания чудом оставило Лили в живых. Парни впервые дали ей первенство, обычно все следуют за Алексом, они изредка менялись. Дэвид нам не соврал, они на самом деле не зря ходили туда и нашли сносную часть для подъема, но слишком узкую – оступился один и, упав, потащил за собой остальных. Лили кое-как спустилась вниз, сама едва не сорвавшись пару раз, а после сразу вызвала скорую и полицию.

Хоровод из мрачных мыслей и подозрений закружил меня по новому кругу, но сказать было нечего.

Кто-то коснулся моих плеч, я резко обернулась.

– Здравствуйте, мисс Блэк, – поздоровались девочки.

Мама кивнула и обратилась ко мне:

– Жду тебя в машине. Я тут подумала… поедем на набережную, к маяку. Я захватила одеяло с пледом, взяла круассаны и разлила имбирный чай по термосам. Тебе нужно приходить в себя.

После чего я только смотрела, как мамина стройная фигура удаляется к дороге. Ее изящный силуэт казался нарисованным.

– Если быть мамой, то только такой, как твоя, – с восхищением, не присущим ее голосу, сказала Моника.

С трудом оторвав взгляд от спины матери, я согласно кивнула.

Мы крепко обнялись, я их всех расцеловала и пошла к машине. Когда мы заворачивали за угол, я наконец-то поняла, в чем был подвох: Алекс на самом деле был хорошим парнем, и он действительно питал ко мне чувства, проблема в том, что всему этому не было суждено продлиться по причине его ранней смерти.

Похороны «французов» оставили во мне, помимо скорби, непонятный осадок. Я видела там того же шерифа Хоука, директора Вульфа и всю школу Эмброуза, всех, с кем сталкивала меня жизнь в городе. Но сегодня на кладбище собралось огромное количество людей, которые были чужаками. Чужаками со знакомыми лицами. Что-то явно не так. Глаза часто врут, однако чувства грешат таким редко.

…Одного взгляда хватило, чтобы понять, что набережная словно создана для одиночества: пустынный берег навевал неясное чувство мрачного удовольствия, когда собственная грусть почему-то греет душу. Свежий бриз Лунного озера отрезвлял от безысходности, но взамен навевал что-то вроде темного дежавю. Тяжелые тучи над головой электризовали поднявшийся ветер – сезон дождей наступит скоро. Я смотрела, как развеваются волосы мамы, падая на смуглое лицо. Странно, но все вокруг ей очень шло, делая еще красивее. В паре сотен метров от нас возвышался над причалом красно-белый маяк, который притягивал и отталкивал внимание одновременно. Он должен был стать одной из самых характерных достопримечательностей Эмброуза, но почему-то люди даже упоминают его редко.

Чисто формально набережная уже не являлась частью города, маяк – как та самая граница, что не давала пересекать себя просто так.

Мы с мамой расстелили покрывало и, укутавшись в плед, пили имбирный чай, за разговорами забыв про круассаны. Вдалеке за озером виднелся Изумрудный лес – это был всего лишь край его владений, но на нашем берегу ничто не могло с ним сравниться.

– Как тебе здесь? – спросила мама, поправляя плед на моих ногах.

– Атмосферно, хотя какое-то странное место ты выбрала для того, чтобы я приходила в себя.

– Поверь, набережная, как никакое другое место, помогает справиться с собой.

Вдалеке слышались крики чаек. Я старалась избегать взглядов в сторону маяка. Мысль о том, что он являлся главным антагонистом происходящего много лет назад, вызывала мелкую дрожь.

Мама первая нарушила безмолвие:

– Когда убили Эмбер, я видела, как ты скорбела. Это доказывало, что все идет своим чередом, рано или поздно трагическое событие станет привидением из прошлого, а воспоминания о белокурой девушке будут вызывать теплые чувства с примесью грусти. Но вот разбились «французы», и ты теряешь себя в том, чему не было суждено сбыться. Я вижу, я знаю, что ты больше горюешь по тому, что не случилось, чем по тому, что было. И даже это давишь в глубинах своего сознания. Убиваешься изнутри, боишься, что слезы будут означать согласие и принятие его. Элисон, я не утверждаю, что когда-то в твоей жизни появится человек, к которому ты будешь питать те же чувства, что и к Алексу. Но однажды кто-то новый и знаковый ворвется в твою жизнь, а ты рискуешь его пропустить, мысленно связав свою судьбу с Алексом.

– А ты? Ты когда-нибудь теряла дорогого человека? Хоронила подругу?

Мама как-то тоскливо прикрыла глаза, я услышала, как сбилось ее дыхание. Совсем как Моника, она выровняла его глубокими вдохами, сказав:

– В старшей школе у меня были подруги, но мы пошли по слишком разным жизненным путям, чтобы сохранить связь. А парень… был один, чувства к которому я поняла слишком поздно. Упустила момент. Но так и должно было быть. Я встретила твоего отца, и все стало на свои места.

– Только ты так его и не отпустила, когда он ушел. И вот уже сколько лет одинока. Может, это мне стоит объяснить тебе, что стоит жить дальше? – Я укоризненно смотрела на маму – она глядела на серебряный песок.

Тень улыбки прошлась по ее лицу.

– Я тебе вот что пытаюсь доказать: судьба придет, когда меньше всего будешь ждать. Вот я, считай, была сиротой. Тайком убегала в музыкальную школу, благо никому не было до меня дела. Подглядывала за тем, как юные девушки, сами не понимая своего счастья, учатся играть на рояле. Когда мистер Вульф стал новым директором, меня тут же поймали, но вместо того, чтобы сдать полиции, он дал мне шанс проявить себя и открыл специальные уроки для тех, кто не мог себе этого позволить. Я обучилась всему за рекордные сроки, зарекомендовала себя как одна из самых способных учениц, параллельно выяснив, что моя самая большая страсть – пение. Я могла часами изучать свой голос, убегая от унылой и порой невыносимой реальности. Кстати, именно это подтолкнуло меня привести туда Монику – живя с такими родителями, ей нужно место, где можно побыть самой собой. Поверь, именно поэтому она в школьные будни пропадает там с утра до ночи – музыка исцеляет от равнодушия семьи Джонс.

Я же… когда в шестнадцать лет получила право отправиться в свободное плаванье,