Дети ржавчины - Михаил Тырин

Я думал, что все кончилось хорошо. Я был уверен, что сейчас мы расхохочемся и бросимся поздравлять друг друга с победой. Иное и представить себе было невозможно.

Но Подорожник, не успев даже сунуть тесак за пояс, бросился ко мне. Просто так, не сменив выражения лица, без всякого перехода от войны к миру. Я в первую секунду подумал, что он малость тронулся и собирается покончить со мной.

–  Слушай, ты! – закричал он и, схватив меня за шиворот, начал трясти, будто куклу. – От тебя один вред. Это все из‑за тебя. Если бы не твоя железка, мы бы ускакали от них, как кузнечики. Из‑за тебя у нас нет ни иглострела, ни лошади!

Я молчал. Мне нечего было сказать.

–  Я знаю, надо просто вышвырнуть тебя одного на дорогу , чтобы ты больше не мешал нам! – продолжал кричать погонщик, не отпуская меня. – Ты ни на что не годен!

Это был явный перебор. Я отстранил его руку от своего воротника и отступил назад. Подорожник так же неожиданно замолчал, угрюмо уставившись в землю.

Свистун возился с Медвежатником. Тот сидел, облокотившись о колесо повозки, и трогал руками лицо, которое с одной стороны опухло и посинело. Ему хорошо досталось палкой. Но, похоже, этим все и обошлось.

–  Мертвую лошадь повезем с собой, – сказал Подорожник. – Мясо тоже кое‑чего стоит. А эту твою ерунду выбросим прямо сейчас. Ты уже можешь готовиться к работе на дальних огородах. Там самое место таким, как ты.

Медвежатник и Свистун бросали на меня косые взгляды, но ничего не говорили. Едва Медвежатник нашел силы подняться, они добили лошадку и принялись выпутывать ее из упряжки. Атмосфера была тягостная. Подорожник отошел в сторону и прикончил двоих раненых, которые еще стонали, шевелились и действовали ему на нервы. Я нашел в пыли свой нож, вытер его о клок соломы и сунул за пояс.

–  А это брось, где взял, – крикнул мне Подорожник, показав на трофейный тесак. – А то новых бед накличешь.

–  Зачем его бросать? – угрюмо отозвался я. – Он лучше, длиннее.

–  Вот насколько он длиннее, – зло прищурился погонщик, – настолько тебе укоротят руку, когда попадешься старостам. Длинное оружие нельзя носить без особого разрешения.

–  А этим можно? – я кивнул на мертвого бандита.

–  А эти ни у кого не спрашивают. Брось, тебе сказали! Надоело мне тебе объяснять.

Я разжал пальцы, тесак упал, звякнув о придорожные камни. Подорожник ходил вокруг повозки и обрубал веревки, которыми мы привязали контейнер. Я приблизился, перехватил его руку.

–  Черт с вами, – негромко сказал я, выдерживая его испепеляющий взгляд. – Не хотел я этого здесь делать, но придется. Сами заставили.

–  Что ты мелешь? – прошипел Подорожник.

–  Во‑первых, я не мелю. Я покажу вам, для чего взял эту бочку.

–  Можешь оставаться здесь вместе со своей бочкой. Нам это уже неинтересно.

–  Пусть покажет, – проворчал Свистун. – Если что‑то полезное – будет чем расплатиться за лошадь.

Они все остановились и выжидательно смотрели на меня.

–  Только не здесь, – я решительно покачал головой. – Не с этими мертвяками.

–  Надо же, какой нежный! Или показывай сейчас, или мы вываливаем твою бочку на дорогу.

Я посмотрел каждому в глаза. Они явно не были настроены на утомительные споры. Пожалуй, так и сделают, как обещали… Я подошел к повозке. Цилиндр покрывали щербинки и царапины – его наверняка пытались вскрыть до меня. Но, к счастью, создатели сделали его с расчетом на куда большие нагрузки.

С помощью ножа я открыл щиток. Табло, три шарика‑кнопки и два кольца‑манипулятора. Пальцы помнили, что надо делать. Набрать простую комбинацию и с помощью манипуляторов удерживать на нужном уровне энергию, справляясь по показаниям табло. Все предельно просто. Лишь бы хватило остатка энергии, истощившейся за несколько столетий. Вполне возможно, ее слишком мало, и термоконтейнер давно мертв. Если так – то и я, можно считать, мертв…

Табло вспыхнуло, и вслед за этим послышался тонкий тихий свист, словно бы откуда‑то выходил воздух. Погонщики, сгрудившиеся было за моей спиной, отпрянули.

–  Отойдем‑ка за камень, – проговорил Подорожник. – А то, пожалуй, он нас всех угробит.

Реплика, произнесенная язвительным тоном, была рассчитана на меня. Но я лишь пожал плечами.

–  Как хотите.

Никто не ушел. Контейнер продолжал свистеть, а я стоял рядом, опустив руки, и смотрел на него. Это продолжалось довольно долго. Так долго, что кто‑то за моей спиной зароптал: «Нечего сказать, хорошую вещь мы взяли за иглострел. Так и я шипеть могу…»

Я ждал, удерживая нетерпение. Только бы получилось, только бы сработало, как надо… Мне наплевать, что скажут или подумают обо мне погонщики, потому что сейчас решается куда более важный вопрос. В моих руках – шанс. Такого может не повториться.

Как знать, многие из старых вещей этого мира могли бы дать мне подобный шанс. Но судьбе было угодно, чтобы именно этот железный цилиндр заставил меня остановиться среди груд древних сокровищ в хранилище. Именно его шершавые стены вдруг пробудили в моих пальцах старую память, заставив их действовать, как надо.

Крррак!

Вдоль по цилиндру пробежала ровная трещина. Вернее, щель. Корпус начал раздваиваться, расходиться, как раковина устрицы. Свист пошел на убыль. Погонщики замолкли, не отрывая взгляда от растущей прямой щели. Любопытство пересилило желание поязвить.

Через несколько минут в щель уже можно было просунуть ладонь. Из недр контейнера побежали струйки пара, подсвеченные мягким зеленоватым светом. Это хорошо. Это означает, что процесс идет правильно.

В последующие минуты не происходило ничего. Ни звука, ни движения. Я решил, что процесс завершен.

–  Помогите мне, – довольно решительно заявил я, забираясь на повозку. – Возьмите крышку за все четыре угла и осторожно поднимайте вверх.

Крышка была тяжелой. Я боялся, что у кого‑то разожмутся пальцы и она полетит обратно, ломая и круша все под собой. Но пальцы выдержали. Крышка тяжело упала на дорогу, разбросав мелкие камни.

–  Это надо же!.. – вырвалось у Медвежатника, который мигом позабыл про свои синяки и повреждения.

В контейнере была девушка. Невероятно худая, белая, как бумага, но, кажется, живая. Она лежала на упругой, неизвестно из чего сделанной поверхности, которая излучала все тот же зеленоватый свет, уже слабеющий.

Глаза не открывались. Лишь немного дрожали веки и кончики пальцев.

–  Ее, пожалуй, месяц не кормили, – проворчал Свистун.

–  Не месяц, – я покачал головой. – Ее не кормили лет двести. Может, больше.

–  Двести… – хмыкнул Подорожник. – Дать ей, что ли, мяса? Вдруг оживет?

–  Не мяса, – проговорил я. – Надо молока. Козьего лучше – оно жирное. Где бы взять?

В контейнере в особых углублениях лежали флаконы с какими‑то жидкостями и приспособлениями для инъекций и вливаний, но я совершенно не представлял, как и в какой последовательности ими пользоваться.

–  Достанем молока, – произнес Медвежатник. – По пути деревня будет – купим.

–  Одежка хорошая какая, – подивился Свистун, потрогав комбинезон из серо‑голубой блестящей ткани. – А она скажет чего‑нибудь?

–  Скажет. Потом. Она несколько сотен лет провела в этой бочке. Ей тяжело не то что говорить, а даже дышать. Ей нужно помочь.

–  Не понимаю… – проворчал Подорожник, во все глаза разглядывая девушку. – Двести лет никто не может прожить.

«Вот так рождаются сказки о спящих красавицах», – подумал я.

Она, впрочем, была далеко не красавица. Невероятная худоба сделала ее скорее уродом. Настолько, насколько может быть уродлив насквозь больной человек. Она была больна многолетней неподвижностью.

И вдруг я заметил, что погонщики смотрят на нее с теплотой, не свойственной их колючим глазам. Словно присутствуют при рождении младенца. Вообще, картина получалась пронзительная: четверо озверевших от дикой бойни мужчин, вдрызг вымотанных и забрызганных кровью, вдруг обрели нежность к возрождающейся на их глазах жизни. Здесь, на пустынной дороге, среди остывающих мертвецов это чувствовалось особенно остро.

–  Безымянный, – вполне мирно проговорил Подорожник, – ты же знаешь, кто она. Скажи нам.

–  Она… – мне вдруг захотелось сказать им что‑то сильное. Такое, чтобы сразить всех троих наповал. Чтобы заставить их забыть о погибшей лошади и бестолковом иглостреле. – Она из тех, кто знает, как победить Пылающую прорву.

НАДЕЖДА

– Это еще не все, – проговорил Подорожник, пересыпая на руку деревенскому старосте горсть малых клинков. – Там, где в реку впадает сразу два ручья, мы оставили свежую мертвую лошадь. Мы спрятали ее прямо под мостом, закидав ветками. Ее вы тоже можете брать себе. Ешьте на здоровье, только устройте нашего человека так, чтобы он не жаловался. Мы скоро поедем обратно – проверим.

Староста – сутулый пожилой мужик с заостренной деревянной палкой – так усиленно кивал, что тряслись его дряблые щеки. Уши его были направлены на Подорожника, а глаза – на собственную ладонь, в которой поблескивало невиданное по здешним меркам богатство – клинки.