Толкование сновидений. Введение в психоанализ - Зигмунд Фрейд
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Что снится животным, я не знаю.[40] Немецкая поговорка, на которую обратил внимание один из моих слушателей, по-видимому, осведомленнее меня в этом отношении, так как она на вопрос: «Что снится гусям?» отвечает: «Кукуруза (Маис)». Одна венгерская пословица, приводима Ференци, утверждает более распространенно, что «свиньям снятся желуди, а гусям кукуруза». Еврейская пословица гласит: «Курице просо снится» (Sam-mlung jud. Sprichw. u. Redensarten, herausg. v. Bernstein, 2 Aufl., S. 1160, Nr. 7). Вся теория, утверждающая, что сновидение представляет собою желания, содержится в этих двух фразах. Я далек от того, чтобы утверждать, что до меня ни один автор не связывал сновидение с исполнением желания. (Ср. первые строки следующей главы). Кто обращал внимание на такие указания, тот мог бы сослаться на жившего в древности при Птолемее I врача Герофила, который (по Бюшеншютцу, с. 33) различает три рода сновидений: ниспосланные богом; естественные, возникающие тогда, когда душа представляет себе картины того, что ей полезно и что случится; и смешанные сновидения, которые возникают сами по себе вследствие приближения к образам, когда мы видим то, что мы желаем. Из собрания примеров у Шерне-ра Штерне подчеркивает одно сновидение, которое сам автор считает исполнением желания (с. 239). Шернер говорит: «Фантазия тотчас же исполняет бодрственное желание сновидящей просто потому, что оно было живо в ее душе». Это сновидение относится к «сновидениям о настроении»; близко к ним стоят сновидения о «страстной мужской и женской любви» и о «неприятном настроении». Как видно, здесь нет и речи о том, что Шернер приписывает желанию какое-либо другое значение для сновидения, чем иному душевному состоянию бодрствования, не говоря уже о том, что он не привел желания в связь с сущностью сновидения.
Мы видим, что мы могли бы достичь нашего учения о скрытом смысле сновидения более короткими путем, если бы мы обратились к общеупотребительным оборотам речи. Хотя народная мудрость и отзывается иногда довольно презрительно о сновидениях – полагают, что она считает правильной научную точку зрения, говоря: сновидения – это пена морская (Traume sind Schaume), – но в общеупотребительных оборотах речи сновидение представляется обычно осуществлением заветных желаний. «Мне и во сне этого не снилось», восклицает в восхищении тот, для кого действительность превзошла все ожидания.
IV. Искажающая деятельность сновидения
Если я вздумаю утверждать, что осуществление желаний является смыслом каждого сновидения, то есть что нет других сновидений, кроме как «сновидений о желаниях», то я заранее предвижу самые решительные возражения. Прежде всего мне скажут: «То, что есть сновидения, в которых содержатся осуществления желаний, – это не ново, об этом писали уже многие авторы. (Ср. Радешток, с. 137–138, Фолькельт, с. 110–111, Пуркинье, с. 456, Тиссье, с. 70, М. Симон, с. 42 о голодных сновидениях заключенного барона Тренка и одно место у Гризингера,[41] с. 111). Уже неоплатоник Плотин сказал: «Когда пробуждается желание, тогда приходит фантазия и преподносит нам как бы объект этого желания» (Дю Прель, с. 276). To, однако, что нет других сновидений, кроме как означающих осуществление желаний – это снова одно из тех неправильных обобщений, которое, к счастью, легко может быть опровергнуто. Очень часто встречаются сновидения с самым неприятным содержанием, весьма далекие от какого бы то ни было осуществления желаний». Философ-пессимист Эд. ф. Гартманн[42] категорически восстает против теории осуществления желаний. В своей «Философии бессознательного» (П ч., стереотипное изд. с. 344) он говорит:
«Что касается сновидения, то вместе с ним переносятся в состояние сна все элементы бодрственной жизни. Не переносится лишь одно до некоторой степени примиряющее культурного человека с жизнью: научный интерес и эстетическое наслаждение…» Но и менее недовольные наблюдатели заметили, что сновидение чаще изображает недовольство, чем удовлетворение, как например, Гольц (с. 33), Фолькельт (с. 80) и др. Даже женщины, Сара Уид и Флоранс Галлам, дали цифровое выражение преобладанию в сновидениях чувства недовольства. 58 % сновидений они называют неприятными и лишь 28,6 % – приятными. Помимо сновидений, воспроизводящих продолжение разных неприятных ощущений бодрственной жизни, есть сновидения страха, в которых нас преисполняет это самое тяжелое из всех неприятных ощущений; таким сновидениям страха особенно подвержены дети (ср. у Дебакера Uber den Pavor nocturnus), у которых мы утверждаем преобладающую наличность сновидений о желаниях.
Сновидения о страхе как будто действительно исключают возможность обобщения того заключения, которое мы вывели из примера предыдущей главы, что сновидение является осуществлением желания; утверждение это кажется чуть ли не абсурдом.
Тем не менее не так уж трудно опровергнуть эти мнимо справедливые возражения. Необходимо принять лишь во внимание, что наше учение покоится не на рассмотрении явного содержания сновидений, а касается того внутреннего содержания, которое познается лишь после толкования. Составим явное и скрытое содержание сновидения, Не подлежит никакому сомнению, что есть сновидения, явное содержание которых носит самый неприятный характер. Но попытался ли кто-нибудь истолковать эти сновидения, раскрыть их скрытое внутреннее содержание? Если нет, то оба вышеупомянутых возражения сами собою отпадают. Ввиду этого мы можем предположить, что и неприятные сновидения, и сновидения о страхе после толкования их окажутся осуществлениями желаний. Положительно невероятно, с каким упорством читатели и критики не хотят принять этого во внимание и пренебрегают существенным различием явного и скрытого содержания сновидений. Ярким исключением из общего правила является одно место в статье Дзк. Селли «Сны как откровения», ценность которой не должна быть умалена от того, что я лишь здесь ссылаюсь на нее: «После всего можно понять, что сны это не полная бессмыслица, каковой они должны были бы быть согласно таким авторитетам, как Чосер, Шекспир и Мильтон. Хаотическое нагромождение ночных грез обозначает и объединяется в новое знание. Как некоторые письма, изорванные в клочья, „писания снов“, будучи тщательно исследованы, утрачивают первоначальную картину галиматьи и предстают серьезной и осмысленной вестью. Это напоминает изучение древнего пергамента, палимпсеста, при расчистке которого открывается „нижний слой“ под никчемным внешним текстом, и мы открываем древнее драгоценное сообщение» (с. 364).
В научной работе очень целесообразно в тех случаях, когда разрешение какой-либо проблемы представляет чрезвычайные трудности, привлечь к
