Комната с призраком - Питер Хэйнинг

— Ваше преосвященство, быть может, произносить проповедь будете не вы, а Вайт? Он тоже епископ Винчестерский, — высказал предположение секретарь, отзывавшийся на имя Равенстоун.

— А! Я понял смысл твоих вычислений! Вайт, человек сильный и проницательный, он хочет занять мое место! Послушай меня. Мне кажется, я понял дьявольский план; он стремится все сделать быстрее, возможно, к ближайшей ночи! Вот в чем польза моих сновидений — они предупреждают! Я должен сейчас же уехать из Лондона; я пережду начало июля в Винчестере. Возьми это кольцо с печаткой; когда приговор Бредфорда принесут из суда — поставишь мою печать и вторую подпись: это будет подтверждением.

— Вы думаете, приговор будет вам послан? — с кажущимся спокойствием спросил секретарь и добавил: — И вы уверены, что он будет означать смерть? В беседе с королевой ее фрейлина сказала, что ведьмы потому являются дочерьми ада, что они причиняют вред живущим.

— Тьфу; эта женщина — сама ведьма и к тому же хитрая насмешница, но мы нуждаемся в ее услугах, пока правит Мария Стюарт. Мы умно поступили, пообещав ей владения Жиля Раффорда. С тех пор как он умер, а его наследник перерезал себе горло, мы можем без затруднений передать эти земли Алисе из Хантингтона.

Ни один мускул не дрогнул на лице Равенстоуна, его потемневшие глаза смотрели прямо и спокойно, когда он проговорил:

— Да, это хорошо придумано, ваше преосвященство, если только она верна вам. Когда должны казнить Джона Бредфорда?

— Прикажем коменданту тюрьмы, чтобы он исполнил приговор в четыре часа утра. Бредфорд — великий оратор, как и его тезка, сумасшедший Джон Мюнстер; он даже на раскаленных угольях произнесет проповедь! Сделаешь все, как я тебе приказал, и пошлешь приговор в Ньюгейт. Вот и все… нет, постой, подойди ближе — я забыл сказать тебе важную вещь: в моем кабинете стоит ларец, который я оставил открытым. В нем лежит серебряный кубок, оплетенный червленой цепочкой; прикрепи мою печать к цепочке и запомни то, что ты при этом услышишь; но сделай все это ровно в полночь и так, чтобы ни одна душа не узнала об этом.

Равенстоун обещал все исполнить, и рука его задрожала от радостного волнения, принимая заветное кольцо. Гарднер стоял уже на пороге, когда неожиданно для себя увидел лунную радугу. Это было недобрым предзнаменованием.

— Алиса Хантингтон, — проговорил он, кусая губы, — неужели земель мертвеца не достанет, чтобы удовлетворить голубоглазую колдунью? — Крадучись, епископ выскользнул из залы.

Оставшись в одиночестве, Равенстоун схватился за голову и воскликнул:

— О Провидение! Как же мне осуществить задуманное! Да, мне следует остерегаться этой распутной девки, которая только и может, что брать взятки да лицемерить перед этим тупым изувером. Его взгляд на поэзию достоин грубого и тщеславного трутня! Я слышал и видел людей, изучавших платоновское учение; они живут под горячим солнцем Испании, где воздух кажется дыханием бесплотных существ и воды так светлы и привольны, что хочется поселиться навеки в этой благодатной стране; но жить здесь, на этом сыром и туманном острове — среди невежества и бессердечия!

Молодой Равенстоун заперся в своей комнате; для исполнения его тайных намерений — разузнать все о скрытой деятельности Гарднера — необходимо было принять надлежащий вид. Он накинул поверх камзола мантию, которую обычно надевал епископ Гарднер. Презрительная улыбка не покидала его лица; до сих пор он и в мыслях не предполагал, что ему придется подражать дряхлой и безобразной наружности своего господина. В одиннадцать часов, когда мрак узких улочек Лондона уже не разгоняли едва тлеющие фонари, Равенстоун, воспользовавшись отмычкой, проник в личную резиденцию Гарднера. Там он прошел в кабинет и позвонил в серебряный колокольчик. Когда доверенный слуга епископа вошел, то неожиданно для себя увидел своего господина. По своему обыкновению тот сидел позади плотной занавеси и кутался в широкую мантию. У него был вид, как будто он только что возвратился с консилиума.

— Из суда еще не прибыл посыльный? — спросил мнимый епископ.

— Нет, ваше преосвященство; но есть сообщение от королевы: они серьезно занемогли.

— Если прибудет комендант тюрьмы, не медли — уведоми меня.

Слуга вышел, и Равенстоун остался один. На высокой тумбе рядом с креслом, в котором сидел, он увидел ларец. Внутри него лежал продолговатый серебряный кубок с тонкой цепочкой, прикрепленной к противоположным концам его. Похожие вещицы предназначались для ворожбы или колдовства. Стоило рискнуть и исполнить то, о чем просил Гарднер. Любопытство заставило Равенстоуна продеть цепочку в кольцо; оно мелко задрожало и трижды с мелодичным звоном задело край кубка. Он с тревогой вслушивался, ожидая чудесных явлений. Когда он поднял глаза, перед ним стояла Алиса из Хантингтона.

Эта женщина обладала грацией королевы. На прелестной головке возвышалась сплетенная из светлых волос прическа; подобная мусульманской чалме, она придавала ее осанке благородство и величественность. Платье из тонкой голубой ткани обильными складками ниспадало с ее плеч и придавало ее фигуре изящность и стройность, достойные греческой Дианы.

— Вы меня звали, — сказала она, — я пришла.

Равенстоун, с таким презрением недавно говоривший о суеверии Гарднера, был заметно испуган: кровь замедлила бег в его жилах и темный ужас сковал его. Однако благая цель и сознание собственного притворства вернули ему самообладание; сохраняя осанку, приличествующую епископу, он возвысил голос и спросил:

— Куда подевалось твое колдовское искусство, если ты не знаешь в чем моя надобность?

— Я изучала ход ваших планет, — отвечала Алиса Хантингтонская, — вашим желаниям несть числа, и потому время их исполнения неопределенно; но я прочла судьбу Марии Стюарт, и я знаю, кто из ее вельмож лишится благоволения своей фортуны сегодняшней ночью.

— Не скажешь ли ты, кто он? Каков его облик, Алиса? — отворачивая от Алисы лицо, спросил мнимый епископ.

— У него тонкое, благородное лицо с глубоко посаженными глазами; густые брови и широкие ноздри, все время он как бы принюхивается; у него тонкие губы и большие руки с длинными холеными ногтями; расслабленная походка и природная смуглость — вот его приметные черты. Однако невозможно описать его ум, столь глубок он и многогранен. Знаком ли тебе этот портрет, епископ Винчестерский?

— Полно, женщина! — отвечал Равенстоун. — В том, кого вопрошаешь ты, нет больше веры к ведьме, окрасившей цветом своих глаз лицемерие; отныне бессильна ее льстивость, заставлявшая краснеть мальчиков и верить их в то, что дерево, которое она любила, и источник, которому она улыбалась, — священны. И сейчас она служит двум господам, — один из них обезумел от своих мечтаний, другой — от своих лет! — Произнеся эту тираду, Равенстоун скинул с себя мантию; густые агатовые волосы рассыпались по его плечам; и он предстал перед Алисой грациозный и гибкий, как сама молодость. Алиса оставалась невозмутимой; она не сделала даже попытки отстранить юношу, когда он обнял ее.