Оракул - А. Веста

— Так был Алексей Толстой масоном или не был? — убитым голосом спросил Сельдерей.

— Сложный вопрос… — почему-то смутилась Стелла. — В «Приключениях Буратино» он явно насмехается над масонскими посвящениями и показывает их обладателей в нелепом и жалком виде. Так творить мог только человек, очень любящий жизнь и ее преходящий блеск, человек мудрый, но с детской солнечной душой. Но включать в участие в масонских играх ничего не подозревающих читателей, тем более детей, дело неблаговидное.

Честный ответ Стеллы немного успокоил полковника и даже пролил некоторый свет. Теснота и темень в черепном бункере с некоторых пор всерьез беспокоили Сельдерея. Слишком крепкий череп и неповоротливое тело когда-то погубили цивилизацию бронированных ящеров, и Сельдерей вовсе не хотел оказаться этим последним динозавром. Полковник тяжелым взглядом впился в Стеллу и дальше слушал не перебивая.

— Программа по числовой дешифровке выявила несколько общих узлов, — невинным голоском продолжала Звездочка. — Первый я назвала «Тридцать три подзатыльника»… Число «тридцать три» конспирологи называют «паролем мастера». В общедоступной литературе по масонству можно прочитать, что в масонской ложе зажигают тридцать три фонаря. На входе кандидата поджидают тридцать три ступени, поскольку все члены масонской организации разделены по градусам от первого до тридцать третьего, высшего градуса. Ввиду особой важности число «тридцать три» еще называют «числом Бекона».

— Бекон — это ветчина? — заинтересовался Скиф.

— Не совсем верно, хотя и близко к истине, — язвительно парировала Стелла. — Френсис Бэкон, не ветчина, а яркий ум эпохи Просвещения, политик, законодатель, философ, и… тайный кормчий розенкрейцеровской ладьи. Конспирологи уверены, что свои самые важные мысли и пометки розенкрейцеры помещали на тридцать третьей странице своих книг при условии оригинальной гарнитуры, и Парнасову было известно это правило. — Стелла указала взглядом на последнюю книгу Германа Михайловича с особыми отметками на тридцать третьей странице.

— Ну и где это число у француза этого, как бишь его, Сент-Экзюпери? Что за имечко выдумали! — ворчал Сельдерей.

— Если честно, в истории о «Маленьком принце» я его не нашла, — чуть смущенно призналась Стелла.

— Ага! — воспрянул духом Сельдерей, предвкушая скромное торжество опыта над разумом.

— Если бы не одно «но». Книга была впервые издана в СССР в 1963 году тиражом триста тридцать тысяч экземпляров и стоила всего… 33 копейки, — невозмутимо продолжала Стелла.

— Значит… — Сельдерей не верил самому себе, — был кто-то еще, кто знал ее секрет?

— Не только знал секрет, но и владел кодами!

— Последний розенкрейцер! — обрадовался Скиф. — Помните, у Ильфа и Петрова последний розенкрейцер загорал на пляже одетым среди голых граждан!

— Этому последнему розенкрейцеру было, что скрывать. В сталинской России масонство и тайные общества находились под запретом. В 1937 году был разгромлен орден Московских тамплиеров, та же участь постигла российских розенкрейцеров. Может быть, ободряющий привет от «Буратино» был адресован последним уцелевшим братьям? В сказке полным-полно тайных кодов и розенкрейцеровских намеков. К примеру, по одному из законов братства, оно должно оставаться неизвестным в течение ста лет. По розенкрейцеровской легенде, основатель общества, Отец Христиан Розенкрейц, прожил ровно сто лет и умер не от старости или болезни, а по зову Бога. И число сто просто обязано появиться в литературных шифровках, отмеченных печатью «Розы и Креста». Ровно сто страниц в первом оригинальном издании «Маленького принца» с авторскими рисунками. Сто лет охранял заветную дверцу старый сверчок у Толстого. «Голос у сверчка был старый и слегка обиженный, потому что Говорящему Сверчку в свое время все же попало по голове молотком…» — прочла Стелла и продолжила с мягкой улыбкой, — да и сам ночной певец с его кротким увещеваньем «ходить в школу» может служить символом просветительского белого масонства.

Ведь тайные общества учат исключительно добру без всякой надежды быть услышанными. «Мир — это школа» — сказано в одном из серьезных масонских поучений. Тем временем Толстой шалит, как мальчишка, но его юмор понятен только тем, у кого в кармане «золотой ключ».

— Мало! Мало доказательств связи Буратино с масонским центром! Все сор какой-то… — нахмурил густые брови полковник.

— Это еще не все. К примеру, есть удивительная розенкрейцерская легенда о том, как было обнаружено нетленное тело Отца Розенкрейца. Один из братьев, сведущий в архитектуре, решил перестроить дом Святого Духа. Для этого он снял со стены доску с именами усопших братьев. Под ней обнаружился вход в подземелье, где в округлой комнате, освещенной таинственным светом, льющимся с потолка, лежало нетленное тело основателя ордена. Кстати, волшебная находка в сказке о Золотом ключике обнаружена при схожих обстоятельствах: Карло отдирает дырявый холст иллюзий при помощи молотка и обнаруживает подземный ход. «Первое, что они увидели, когда пролезли в отверстие, — это расходящиеся лучи солнца. Они падали со сводчатого потолка сквозь круглое окно» — нарочно не придумаешь. Надо было спуститься в подземелье, чтобы увидеть загадочное солнце! «Широкие лучи с танцующими в них пылинками освещали круглую комнату из желтоватого мрамора». Эта картинка напоминает описание символического черепа Посвященного с родником света, льющимся через теменное отверстие. Еще одна шифровка! Вот такая перекличка «сказочников» через города и веси!

— Ну а нам-то зачем эти могильные легенды? — уныло поинтересовался Сельдерей.

— Зачем стадам плоды свободы? Их нужно резать или стричь! — запальчиво прочла Стелла. — Это Пушкин, соратники… Знание — один из даров свободы. В ближайшее время глобальный центр перейдет на цифровое управление человечеством, точнее стадами человечества. Представьте, электромагнитные импульсы или световые волны модулируются в звуковые сигналы и составляют последовательность цифр, которые мозг декодирует в буквы и слова команд. В близком будущем глобальный центр будет управлять миром и всеми событиями современной истории с помощью цифровых команд, которых человек просто не замечает, особенно если его мозг отравлен никотином или алкоголем. Достаточно вывести эти знаки на уличный экран, и толпа футбольных фанатов обратится в буйный зверинец или послушное стадо. Такие опыты уже проводились во всех главных столицах мира. А вы говорите «сказки»? «Приключения Буратино» — это не просто шифровка! Буратино когда-то приветствовал рождение гомо советикуса, лишенного истоков и корней, выпрыгнувшего из кукольной мастерской, поступившего со склада болванок или выращенного в алхимической реторте. Марионетка, подброшенная в гроб Парнасова, сигнализирует о следующем витке истории. Тайные общества бросают вызов!

— Круто! — с восхищением выдохнул Скиф. — Я всегда чувствовал, что в этой сказочке какая-то подлянка зашита!

Книга 2

Навьи чары

Глава 1

Кот в сабо

Смотрю на тающую глыбу,

На отблеск розовых зарниц,

А умный кот мой ловит рыбу

И в сеть заманивает птиц.

Ну что ж, настала пора приоткрыть карты. Герман Парнасов, автор нашумевших романов и громких разоблачений, был жив, точнее, едва жив, хотя пребывал значительно ниже уровня земли. Пользуясь неограниченным досугом: на допросы его вызывали редко и ограничивались лишь одним вопросом: «Где бумаги прячешь, сука», он размышлял о своей горестной судьбе и с упорством собаки, учуявшей крота, искал истоки своих сегодняшних бед в дне вчерашнем. И он наконец нашел этого слепого землекопа, подкопавшего корни его райской яблоньки… Это было нетрудно, ибо вся роковая биография писателя уместилась в несколько лет триумфа и полгода одиночного заключения. С чего все началось? Да, пожалуй, с очередного симпозиума в писательской VIP-сауне.

За несколько месяцев до странных похорон.

В облаках душистого пара и банных благовоний плавали призрачные и обманчиво невесомые тела маститых литераторов. Полки сауны напоминали ступени литературного Олимпа, и чем выше поднимался по этой лестнице писатель, тем более крепкий градус принимали его тело и душа. Скрытую в тумане вершину парилки по праву занимал Герман Парнасов. Человек-тайна нежился на самшитовой лежанке и загорал в лучах невидимого солнца, солнца славы. Ступени пониже облюбовали «птицы» помельче, если иметь в виду литературную, а не природную комплекцию.

Утомленные блаженством литераторы уже давно перешли с производственных и цеховых тем на личные.