Женщины да Винчи - Анна Берсенева

– Садись, – сказала она. – Ты кто?

– Операционная сестра, – ответила Зина, садясь на стул у кровати. – Зина Филипьева.

– Я Полина. Это правда, что я чуть не умерла?

– Ты ведь не здешняя? – вместо ответа спросила Зина.

Она не хотела отвечать на Полинин вопрос. Сейчас больной совсем не время думать о таких тяжелых вещах, как граница жизни и смерти.

– Не здешняя, – ответила Полина.

– Из Москвы?

– Можно считать, так.

Что означает этот Полинин ответ, было не очень понятно. Но в конце концов, это не имело значения, Зина никогда не страдала пустым любопытством.

– Ну, выздоравливай, – сказала она, вставая. – Я на минуточку зашла, просто посмотреть, как у тебя дела. Спи побольше, это для тебя сейчас очень важно.

«Надо ей брусники моченой принести, – подумала Зина. – Витамины – это тоже важно, не только сон».

Непонятно, чем эта Полина так привлекла ее внимание. Одной только красотой – едва ли. Но вот бывает же, что чувствуешь значительность какого-то человека, а почему, и сам объяснить не можешь. Без видимых причин.

– Зина, – вдруг окликнула Полина, когда она уже подошла к двери. – Помоги мне отсюда выбраться.

– В каком смысле? – не поняла Зина.

– В прямом. Мне надо уйти из больницы незаметно. И вообще скрыться. Чтобы никто не знал, где я. Можешь мне помочь?

– Но как же?.. – растерялась Зина. – Ты же совсем больная еще… Да глупости ты говоришь! Ты же умереть можешь!

Полинины слова были произнесены таким тоном, который не оставлял сомнений в том, что она осуществит свое странное намерение. Конечно, Зина испугалась.

– Это сейчас не главное, – сказала Полина. – Мне надо скрыться. Это необходимо.

В том, как она сказала, что возможность ее смерти сейчас не главное, не чувствовалось и тени нарочитости или рисовки. Зато чувствовалась та воля, которую называют железной. Зина знала таких людей. На фронте она их видела и теперь могла узнать с полуслова, как только они хоть чуть-чуть позволяли себе проявить свою натуру. Стальные ножи это, а не люди. Вот почему Полина сразу показалась ей такой недюжинной, наконец Зина поняла причину.

– А… когда тебе надо скрыться? – спросила она.

– Чем скорее, тем лучше. Желательно прямо сейчас.

– Прямо сейчас нельзя. Ты просто не поднимешься.

– Поднимусь.

– Ладно, пусть поднимешься. Но потом у тебя сепсис начнется. Хорошо это будет? Давай до завтра погодим, а? – Тут Зина вспомнила про начальника столичного вида и догадливо добавила: – На ночь-то вряд ли кто-нибудь к тебе сюда явится, да и не пустят никого. А завтра спокойно рассудим.

Она с удивлением заметила, что уже объединяет себя с этой девушкой, ставит свои действия в зависимость от ее решений.

– Он мне лекарство привез, – сказала Полина. – Английское. Сказал, это как раз от сепсиса. Может, уколешь?

– А я знаю, какое это лекарство! – обрадовалась Зина. – Леонид Семенович про него рассказывал. Что англичане во время войны изобрели и что для раненых это просто панацея. От гангрены спасает и от сепсиса.

– Ну так уколи мне, раз панацея, – сказала Полина. – Вон на тумбочке коробка.

– Я не могу просто так колоть, – покачала головой Зина. – Должен врач назначить.

– Ерунда. Там наверняка инструкция в коробке, и все написано, как колоть. Дай-ка ее мне.

Зина взяла с тумбочки и протянула Полине коробку с ампулами. Та распечатала ее, достала вкладыш, всмотрелась в английские буквы и с досадой сказала:

– В глазах все плывет! Наркоз не отошел.

Зина взяла у нее из рук листок с английским текстом и быстро его просмотрела.

– Действительно расписано, – сказала она. – Вся схема.

Полина удивленно взглянула на нее.

– Ты по-английски читаешь?

Зина улыбнулась. Она привыкла к тому, что ее владение английским языком удивляет всех, и ей даже нравилось наблюдать за этим удивлением у новых людей. Свои-то в санитарном поезде все уже знали, что она с легкостью читает инструкции к лекарствам, поставляемым по лендлизу из Америки.

– У нас в школе учительница по английскому очень хорошая была, – объяснила Зина. – Софья Робертовна Блэк. Она Оксфорд закончила.

– Оксфорд? А здесь она что делала?

– У нас тут таких много. Из Ленинграда, из Москвы. Кого выслали, кто сам приехал.

– В глушь, в леса? – кивнула Полина. – Разумно. Ну вот и не спрашивай, зачем мне скрыться надо. Помоги, и всё.

О причинах, по которым Полине надо было скрыться, Зина как раз спрашивать и не собиралась. Ссыльных в Кирове было немногим меньше, чем заключенных в окрестных лагерях, и если кто-нибудь думал, что все эти люди преступники или враги, то Зина такого не думала точно.

Ей было лет восемь, когда она впервые обратила внимание, что на торцах бревен-топляков, которые плавают в реке, где купаются все дети с их улицы, вырезаны или выжжены какие-то имена и даты. Она спросила маму, что это за надписи такие, и та ответила:

– Лагерники пишут. Для родных, может. Списать бы да родным бы их и сообщить, так кому сообщать-то, они фамилии боятся ведь указывать.

– А они почему в лагерях сидят? – спросила тогда Зина. – Потому что кого-нибудь убили?

– Глупостей-то за дураками не повторяй, – поморщилась мама. – Кто убил, а кто и нет, нам отсюда не разобрать. Ну и нечего зря на людей наговаривать. Отца вон твоего тоже было посадили. А за что? Пары рукавиц недосчитались на складе, никто и разбираться не стал, живо крайнего нашли. Так и сгинул бы в лагере, если б я его не выкупила.

Историю про то, как мама ходила выкупать своего мужа из лагеря, Зина узнала позже, лет в четырнадцать.

– Пошла ночью к лагерю, охранника вызвала, сказала, мол, мужа хочу выкупить. Он, дурень, спрашивает: «А что дашь?» Я ему: «А ты не мужик, что ли?» Ну и выкупила, – ответила она на вопрос дочери. – Тебе тогда два года уж было.

Так что лишних вопросов Зина задавать была не приучена.

– Сейчас шприц принесу, – сказала она.

– И подумай, куда мне отсюда уйти, – напомнила Полина.

Это Зина уже обдумала. Просто удивительно, как она сразу стала выполнять Полинины указания! Ведь никогда не была слабовольной мямлей. Но тут, видимо, дело было не в отсутствии собственной воли, а в силе Полининой и воли, и убежденности.

Ну и в стечении обстоятельств тоже. Именно вчера Зинина одноклассница Валя Лазарева отдала ей ключ от своей комнаты и попросила раз в три дня поливать цветы, пока она съездит в Саратов к любимому, с которым познакомилась через журнал «Огонек», куда он писал умные и интересные письма по разным вопросам, потому что был неравнодушным человеком, что в нем ее и привлекло. Валя, та точно была неравнодушная, она еще в школе была очень увлекающаяся, и одним из ее увлечений являлись цветы, она даже лимонное деревце у себя в комнате вырастила. Когда оно цвело, то комната наполнялась ароматом, который все подружки бегали нюхать, а с крошечными лимонами можно было по-настоящему пить чай, вот как!