У метро, у «Сокола» - Вячеслав Николаевич Курицын
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— А у этой женщины есть машина? — спросил Покровский.
— Есть, жигуль, тоже стоит во дворе. Так и стоит. Рядом с «Волгой», как шерочка с машерочкой.
— Ах ты стервец! На чем-то еще уехал.
— Может, вообще не уехал…
Засек Гогу Пирамидина и ушкандыбал на своих двоих вершить дела по Калинину. Или решил Гогу Пирамидина проучить, как раньше Фридмана. Или не засек, но дела настолько важные, что просто перестраховался.
Покровский позвонил в Куйбышевский РОВД (три места покушений относились к Фрунзенскому району, а Чуксин тупик к Куйбышевскому), попросил организовать участкового и понятых, поехал в квартиру Ширшиковой. Сидел с рецептами — и рукописные, и вырезки из журналов, газет и даже из «Книги о вкусной и здоровой пище», хотя зачем ее разрезать, такую красивую. Коммунальные квитанции, древние больничные листы, инструкция к сифону, документы на ордена и медали, письменная благодарность от командования Брянским фронтом, плотный пакет с облигациями… В пачке с письмами и открытками обнаружил сложенную пополам купюру в сто рублей. Показал ее понятым.
— Сотка! — крякнул понятой.
— Он мог не показать, в карман сунуть, — буркнула понятая, выражаясь почему-то о Покровском в третьем лице, будто его тут не было.
Интонация при этом была осуждающая: дурак, сотку мимо кармана пронес.
Долго читал открытки, большей частью поздравительные, и письма, несколько раз встретил упоминание Панасенко в неожиданном контексте. «Связала Гришеньке шарф, а он не носит».
Понятые смотрели телевизор, передачу про знамя, которое снова в строю. Потом пошел фильм про композитора Глинку.
Часа через два наткнулся на упоминания садового участка. Софья Макаровна, бог знает кто такая, писала Нине Ивановне из Петропавловска-Камчатского: «Вспоминаю твой садовый участочек. Райское местечко».
Райское местечко — всегда интересно. Документов на него нет. Про документы на квартиру Панасенко в прошлый раз сказал, что они у него, и документы на участочек наверняка у него.
Спросил соседку, та сразу вспомнила, что да, знает об участочке Нины Ивановны, только она им не пользовалась, предпочитая отдыхать на даче племянника, а участочек тот где-то под Коноплевым… Ага! Коноплево — к Калинину ближе, чем к Москве, хотя область еще Московская.
Покровский поехал на Петровку. Лена Гвоздилина мило ворковала в холле с новым майором из ОБХСС, Покровский не знал его фамилии. Лицо мясистое в форме кукиша. В столовой несусветная очередь, ладно. Заглянул к экспертам. Кривокапа, подвязав бороду, чтоб не свисала, смотрел в микроскоп, кричал:
— Четырнадцать! Шестнадцать! Четырнадцать! Двадцать семь! Четырнадцать! Тридцать!
Шурочка Беляева записывала. Кривокапа сделал паузу, заметил Покровского:
— Чего тебе?
— Тебе журнал ведь приносили сегодня?
— Какой, к черту, журнал?
— «Новый мир» с подмокшей обложкой. Там цифры, может, удастся разобрать.
— Завтра.
— Там цифр-то две штуки…
— Завтра.
— А асфальт, новые куски?
Кривокапа отвернулся к микроскопу. Покровский знал, когда можно канючить, а когда нет. Что-то дернуло взять у Шурочки «Новый мир», пока он все равно не в работе, сел полистать тут же в холле. И, возможно, не зря. В первой же повести — «Обелиск» Василя Быкова, известного фронтового писателя — два фрагмента обведено карандашом. Покровский начал читать по диагонали, чтобы общую коллизию уловить. Увлекся, читал полтора часа — суховато, но энергично. Не до конца, конечно, прочел, но смысл подчеркнутых фрагментов уловил. В одном из них была выведена полячка-стукачка, которая главного героя, учителя Алеся Мороза, обвиняла, что он не держит перед учениками авторитета и не выполняет программ наркомата. Во втором Мороз, когда Сельцо заняли немцы, не ушел в партизаны, а продолжал с разрешения немцев учить детей — его даже заподозрили в предательстве.
На самом деле Мороз был партизанским связным. Потом он погиб, защищая учеников, а в документах оказался в результате разных пертурбаций помечен как попавший в плен, из-за чего его имя не поставили на обелиск с героями войны.
Напоминает вторая история ситуацию самой Варвары Сергеевны. Плен, несправедливое наказание… И литературный герой, и реальная Кроевская пострадали и от чужих, и от своих.
Приехал Кравцов, рассказал, что выведал. В ЖЭК Раиса Абаулина будто бы обратилась с просьбой прописать несчастную племянницу поперек регулярных правил, то есть это не «будто бы», а действительно обратилась, а начальник ЖЭКа имеет такое право «в порядке исключения».
— Сказал, что чисто по-человечески стало племянницу жалко? — спросил Покровский.
— А вот и нет, — ответил Кравцов. — Показал письма с просьбами поддержать просьбу — от колхоза-орденоносца, из Министерства сельского хозяйства. И еще говорит, звонки были, помимо писем.
Ладно.
В ресторан «На Беговой» Кравцов приехал с временным удостоверением инспектора по кадрам, которое взял в ресторанном тресте. Чтобы на Раису пока лишнего прожектора не направлять, поговорил с директором и бухгалтером о кадровой ситуации и о коллективе в целом, изучил документы. По всему выходило, что в час убийства Кроевской Рая Абаулина была плотно занята на обслуживании банкета.
— Абаулина характеризуется очень положительно, — сказал Кравцов. — Они, конечно, всех сотрудников характеризуют положительно, но Абаулина, я понял, действительно крепко стоит, а потом я еще говорил с сотрудницей, и есть слух, что Абаулина может стать аж замдиректора… А совсем ведь молодая.
— Не до убийств ей то есть, — кивнул Покровский. — Есть чем заняться.
— Мы и не думали, что она сама, — напомнил Кравцов. — Если и замешана, то чужими руками.
Про хахалей Раисы выведать не удалось. Прямой вопрос был исключен, а беседа не вывернула. И у ресторана, и у дома на Красноармейской выставлены силами местных отделений посты, если кто-то Раю Абаулину привезет или увезет, номер машины сразу прилетит на Петровку. Но пока пусто.
— Хорошо, — сказал Покровский. — Ты вот что — езжай к жене Панасенко и узнай, в каком садовом товариществе у покойной Ширшиковой был участок. Где-то под Коноплевом.
Кравцов сразу покраснел. Он-то не узнал про участок, а Покровский как-то выведал.
Жунев что-то быстро писал. Увидев Покровского, закрыл папку — совсем тоненькую, с каким-то новым делом. Тут же вытащил другую. Покровский показал журнал с подчеркнутыми фрагментами, пояснил, о чем в них речь.
— И что? — спросил Жунев.
— Хрен знает, — сказал Покровский. — На себя, может быть, примеряла. Но мы ищем связи Кроевской, а журнал у нее явно от кого-то.
— Может быть, и не она подчеркивала, а хозяин журнала. Ты верни пока экспертам, может найдут что.
— Ясный пень…
Жунев, оказывается, уже получил от Семшова-Сенцова, который был, да только что ушел, подробный отчет о
