Ярость благородная. «Наши мертвые нас не оставят в беде» (сборник) - Коллектив авторов

Цель: станица Верхне-Баканская, россыпь коробок-домиков, рассеченная блестящей стальной ниткой железной дороги, показалась впереди через двадцать минут. От комэска – ни звука, только у края неба, если вглядеться, скорее угадывалось, чем виделось, суматошное мельтешение черточек. Дрался там капитан, уведя за собой вражеский патруль, или кто-то другой – сейчас это никакого значения не имело. Небо над целью было чистым – вот что сейчас было важно, единственное, что сейчас было важно.

– «Сосна», уходите наверх, ждите нас, – донесся сквозь треск помех голос лидера группы. – «Березкам»… р-р-работаем!

Лейтенант плавно взял на себя ручку, и самолет, послушно приподняв нос, принялся карабкаться вверх. Ведомый повторил его маневр. Под ними «петляковы» разомкнули строй, увеличивая дистанцию между самолетами. Почти сразу же вокруг них начали вспухать облачка разрывов – ударили зенитки.

«Все-таки нам проще, – тоскливо подумал Пашка, – много проще. В воздушном бою от нас хоть что-то зависит, а заход в зону зенитного огня – голая статистика. И чтобы держать бомбардировщик на боевом курсе, когда по тебе лупят десятки стволов, машину ежесекундно трясет от близких разрывов, осколки рвут плоскости, дырявят фюзеляж, а самолет ведущего только что превратился в огненный шар от прямого попадания, для этого нужно больше, чем просто смелость. Для этого нужно верить в свое бессмертие».

Он увел свою пару на семь тысяч, когда там, под ними, медленно ползущие среди вспыхивающих облачков «пешки» одна за другой принялись нырять вниз. Вот на земле вспух первый грибок, с высоты казавшийся игрушечным, совсем не страшным – и спустя долгие секунды до него низким, на грани слышимости, «ах-х-х» донесся грохот. И еще один, и еще!

Там, внизу, фугасные пятисотки перемешивали небо с землей, оставляя на месте заставленных вагонами путей лишь череду дымящихся воронок.

Прошла, казалось, вечность, пока бомбардировщики вновь стали различимы на фоне земли – освободившись от бомб, они быстро набирали высоту и скорость. Три… пять… шесть… семь! Двух машин не хватало!

Нет!

Перевернувшись, он спикировал вниз и, пристроившись чуть выше «пешек», принялся до рези в глазах всматриваться в номера. Так и есть, «пятьдесятдвойки», Таниного самолета, не было в укоротившемся строю.

Лейтенант с трудом подавил желание завыть, до крови прикусил губу, оглянулся назад – и увидел на фоне темных столбов над разбомбленной станцией силуэт еще одной «пешки». Та медленно карабкалась вверх, за левым крылом тянулся дымный след.

Это была «пятьдесятдвойка». Левый мотор горел, фюзеляж и плоскости были в густой ряби осколочных дыр, в блистере стрелка – стрелка! – было пусто, но самолет упрямо тянул, пытаясь нагнать быстро уходящую на восток группу.

И совсем не было времени думать, просчитывать варианты. Сейчас, на отходе, немцы наверняка навалятся всей толпой, какую только смогут стянуть, и одинокий, да еще без стрелка, бомбер будет расстрелян за пару секунд первым же «мессером». Но семеро одного не ждут, на войне – особенно. Здесь один, там семь, жестокая в своей простоте арифметика боя…

– Володька, уходи к основной группе.

– Ковбой, ты чего?

– Уходи, я приказываю!

– Пашка, ты что, рехнулся!?

– Уходи. Втроем вы справитесь, а я доведу подбитый.

– Пашка! – ведомый, казалось, вложил в этот крик всю свою рвущуюся напополам душу. – Пашка, не дури! Один ты ничего не сможешь, тебя сожрут, ну, е-мое! Серегина пара справится, они ж идут все вместе, на крайняк, отмахаются пулеметами!

– Володька… – лейтенант сглотнул подступивший к горлу ком. – Уходи. Не хрен вдвоем под трибунал подставляться. Уходи… я прошу тебя… как друга, лучшего друга, какой у меня в жизни был. Уходи.

Сквозь треск помех он расслышал какой-то неясный звук, но так и не понял, что это плачет его ведомый – в кабине истребителя некого стесняться, и сержант плакал, утирая слезы затянутым в перчатку кулаком. Он ушел вперед, нагоняя основную группу, и Пашка с «пятьдесятдвойкой» остались позади. Остались одни.

Это было, как наваждение, но, глядя на уходящий строй, лейтенант вдруг увидел хвост длинного каравана, а рядом – одинокий отставший фургон, верх из выцветшего на солнце полотна, лошадь хромает, и держащая поводья девчонка закусила губу. А на поясе два «кольта», карабин в руках, и патрон уже дослан – плевать, что на этой равнине по индейцу за каждым кустом!

Откуда оно взялось? Черт его знает… может, каким-то мистическим образом передалось из далекой страны за океаном, вместе с тонкой пачкой долларов, которые старик с выдубленным ветром и солнцем лицом передал в ихний фонд обороны – и вошло в дюраль на заводе Кертисса, вместе с заклепками. А потом дальняя дорога: в порт, морем через кишащую «волчьими стаями» Атлантику, вокруг Африки, «южный маршрут», выгрузка в иранском Хорремшехре, сборка в Абадане, дальше уже своим ходом до Азербайджана. Ну или, может, просто пришло ниоткуда. Кто знает…

Лейтенант и не пытался думать – его внимание уже полностью заняли черные точки, быстро приближавшиеся справа. Черт, сколько же их? Шесть? Восемь? Нет, шесть. А может, все-таки пролетят мимо? Нет, точки, уже ставшие крестиками, сменили курс, подходя ближе. Спустились до семи… сбавили скорость, присматриваясь к будущей добыче. Торопиться им было некуда, а значит, можно спокойно, со вкусом спланировать атаку – зная, что у тех, внизу, каждое мгновение этого растянутого ожидания смерти сжигает нервы не хуже форсажного режима. Смерти ведь боятся все, вернее, почти все. Только бывают моменты, когда отдельные представители рода человеческого просто забывают о ней, по разным причинам, но чаще всего заранее списав себя со всех счетов, потому что не так уж важно на самом деле, сколько минут, дней или десятилетий ты коптил небо. Важно лишь то, что ты успеешь сделать.

«Ну давайте же, давайте, – лихорадочно шептал лейтенант, облизывая враз пересохшие губы. – Вот он я, «сидячая утка», давайте, бейте! Бомбер уже подбит, он от вас никуда не денется, с ним вы успеете разобраться после. Ну же!»

Он даже боялся поворачивать до конца голову, лишь краем глаза следя за немцами – и потому едва не пропустил момент, когда ведущая пара «худых» разом завалилась набок, заходя в атаку на одинокий русский истребитель. Ближе, ближе… пора!

Закусив губу, он рванул ручку – «аллисон» обиженно взвыл, откашлявшись дымом, самолет рванулся вперед и сразу же накренился: Павел закрутил нисходящую бочку, небо поменялось местами с землей. Немецкая пара проскочила вперед, и лейтенант, выводя машину обратно в горизонталь, поймал наползшие на прицел узкие силуэты и вдавил гашетку – длинно, щедро расходуя боекомплект. Красная сшестеренная «гребенка» ушла вперед, и там, впереди, то ли законы вероятности, а скорее всего – немыслимая шальная удача свели несколько крупнокалиберных пуль и «стодевятый» в одной точке пространства. Ведомый немецкой пары дернулся, просел, вытягивая за собой белый шлейф из пробитого бака, и лейтенант, совсем по-детски восторженно взвизгнув, подался вперед, наваливаясь на ручку – достать, достать, добить гада! Но почти в тот же миг перед ним почти впритирку прошли дымные нити трасс. Вторая пара «худых», падавшая сверху, издалека открыла огонь, отсекая чертового «ивана» от подбитого товарища. Быстро опомнились твари, ничего не скажешь, «эксперты», мать их н-на…