Смерть на рыбалке - Евгений Константинов

– Давайте-ка немного попозируем.

Он встал рядом с Инессой, держа знамя перед ней и собой. Мишель Боровиков тут же сделал несколько снимков. Затем взялся за видеокамеру.

– А теперь знамя должно занять подобающее ему место. Пойдемте-ка, госпожа Вабичевич, поможете его привязать своими музыкальными пальчиками.

Они привязывали и поднимали флаг вместе, и все это время вокруг крутился Мишель. Когда полотнище оказалось на самом верху и Инесса немного отошла назад, чтобы оценить работу, она с удивлением обнаружила, что спиной к двум другим флагштокам стоят парень и девушка; их руки заведены за столбы и связаны, а рты заклеены широким лентами серого скотча.

– Ну а теперь в честь поднятия нашего знамени надо произвести салют, – сказал Волохов, обнимая Инессу за талию.

Однако он не столько ее обнимал, сколько удерживал. Она догадалась об этом чуть позже. И поняла, что на то была причина. Пока Волохов совершенно будничным тоном объяснял ей, что у флагштоков сейчас стоят двое судей – Павел Корниенко и Валентина Рыбкина, которые отказались от повиновения «Высшей справедливости», двое в форме и масках встали метрах в десяти напротив привязанного парня и, подчиняясь командам третьего (в котором Инесса узнала Антошу), вскинули карабины, передернули затворы, прицелились и одновременно выстрелили. Корниенко дернулся всем телом, голова его упала на грудь, ноги подкосились, и безжизненное тело съехало вниз по столбу.

Первое, что пришло Инессе на ум, было то, что ей показывают хорошо разыгрываемый спектакль. Она уже собралась не без иронии спросить об этом Волохова, но ее опередили:

– Вы что здесь, кино снимаете?

Инесса Станиславовна увидела растрепанную девушку, одетую по-домашнему – в шлепанцы на босу ногу и халат. Видно было, что чувствует она себя здесь полноправной хозяйкой. Но хозяином в этой ситуации был другой человек.

– Да, – сказал Волохов. – Этот фильм будет называться «Высшая справедливость», и вы сыграете в нем свою роль.

– Роль? – удивилась Людмила Якимова. – Вы хотите сказать…

– Да. Вы сыграете роль опытной и ненасытной минетчицы!

Вообще-то, справив нужду, Эдуард Лещевский собирался вновь завалиться спать. Но тут, где-то в районе с гостиницей раздались два резких выстрела.

«Интересно, кто это додумался на территории базы охотиться? – подумал он. – И на кого? Не будут же утки прямо над домами летать! Но два выстрела подряд…»

Будучи охотником, Лещевский знал, что по неподвижной мишени с таким коротким интервалом стрелять нет смысла; вот по летящим тарелочкам – другое дело. Но для стрельбы по тарелочкам должен быть специальный аппарат. А может, это директор базы на ворон патроны тратит?

Размышляя так, Лещевский не полез обратно в окно, а двинулся в обход гостиницы, чтобы узнать, кто там палит почем зря. И первым кого увидел, повернув за угол, был Николай Якимов, директор базы. Лещевский замер, надеясь, что не успел привлечь к себе внимания.

Николай выглядел, мягко говоря, необычно: из одежды – только трусы и белая футболка, похоже, забрызганная кровью; нос тоже разбит в кровь; руки заведены за спину и, кажется, связаны… Он шел, нагнувшись и что-то неразборчиво бормоча, а за ним с карабином в руках шел человек в камуфляже и маске.

«За что это его ОМОН повязал? А может, Николай со своей женой что-нибудь сотворил за вчерашнее?! Не дай-то бог! Но вот же она, Людочка, жива и здорова. Только… Почему-то у нее тоже руки связаны за спиной…»

Вокруг Людмилы тоже стояли люди в масках. Впрочем, двое были без масок – давние соперники Лещевского в рыболовно-политической борьбе Хрущев и Цыплаков.

«Так, значит, Людочку вместе с мужем повязали, – сделал он вывод. – А Хруща с Цыпой как свидетелей, или понятых омоновцы привлекли. Пускай свидетельствуют. Мне же этот гимор совсем ни к чему».

Лещевский решил было ретироваться, но тут увидел, как коренастый омоновец подошел вплотную к Людочке и, надавив на плечи, заставил ее опуститься на колени. После чего расстегнул ширинку на своих брюках. Еще один омоновец засуетился вокруг них с видеокамерой. Хрущев и Цыплаков стояли поблизости, ничего не предпринимая.

Выглядывая из-за угла гостиницы, Лещевский не мог видеть, что происходит напротив входа в гостиницу. Он не видел, что на среднем флагштоке вместо государственного флага висит полотнище с серебристой волчьей мордой; не видел Валентину Рыбкину, безуспешно пытающуюся ослабить веревку, связывающую ее руки, и Павла Корниенко с расплывшимся по разодранной рубашке кровавым пятном; не видел, как Николая Якимова подвели к крыльцу гостиницы, заставили встать на табуретку и накинули на шею веревочную петлю, другой конец которой был привязан сверху к балке…

И слов, которые «омоновец» говорил Людочке, стоявшей перед ним на коленях, Лещевский тоже не мог разобрать. А тот что-то говорил и говорил, нависая над ней, но Людочка отстранялась, отрицательно мотая головой, которая была уже чуть ли не между его ног.

Лещевский вспомнил, как вчера Людочка фактически сама бросилась делать ему минет. И вот теперь… Теперь она вдруг резко отклонилась еще дальше назад и боднула лбом в пах нависшего над ней мужчину. Крякнув, тот скрючился, держась за ушибленное место, но почти сразу распрямился и, оглянувшись, отдал какую-то команду.

Никогда раньше Лещевский не слышал, чтобы кричали так, как закричала Людочка. От такого крика внутри все похолодело, по коже побежали мурашки. Стоявший поблизости от девушки Хрущев, сорвался с места, но не сделал и трех шагов, как прыгнувший сзади Цыплаков повалил его на землю, завязалась борьба. Людочка продолжала кричать до тех пор, пока коренастый со всего размаху не ударил ее ногой в грудь. Девушка завалилась на бок.

Это было слишком! Сжав кулаки, Лещевский выскочил из укрытия и бросился к коренастому, но на пути у него оказались двое в масках с направленными ему в грудь карабинами. Он бросил взгляд направо-налево и с ужасом увидел, что на балке под крыльцом висит, судорожно дергаясь всем телом, Николай Якимов!

– А вот вам, госпожа Вабичевич, и тот самый Эдуард Лещевский, – услышал он знакомый голос. – Прошу любить и жаловать. То есть я не то хотел сказать. О какой любви может идти речь? Разве что о любви палача к жертве…

Туман полз по воде неровными кусками: то, сгущаясь, то исчезая на определенном участке. Рассеивался. Марат даже подумал, что Вовик напрасно перестраховывается, плывя в непосредственной близости от берега, теряя из-за этого время. Некоторые лодки, державшие курс по прямой, наверняка уже достигли хороших, клевых мест. Если, конечно, не заблудились…

Где-то впереди по ходу движения в очередной раз прогремел выстрел. Стреляли в это утро довольно много. Марат поравнялся с лодкой Владимирского, и теперь они плыли параллельно друг другу.

– Жаль, что у нас рации и мобильники отобрали, – сказал Вовик. – Сейчас бы Игорь Иванович уже успел бы доложить, что поймал десяток окуней…

– Может, мы зря с ним вместе не поплыли?

– Правильно, что не поплыли. В районе моста трем спиннингистам делать нечего, – уверенно сказал Владимирский. – Пусть он там своих окуней ворочает, а мы свою рыбу ловить будем.

– Ага, – в очередной раз, оглянувшись, Марат различил в светло-зеленой стене прибрежной тростника более темное пятно.

– Если это шалаш, а в нем охотник, то просим прощения, что помешали! – на всякий случай громко сказал он, когда лодки оказались напротив пятна.

Ответа не последовало, хотя Марату показалось в шалаше какое-то шевеление, отчего стало слегка не по себе.

– Эх, – вздохнул Владимирский, когда шалаш скрылся в тумане. – Честно тебе, Марат, скажу, с удовольствием бы сейчас поохотился, вместо того чтобы соревноваться. Этот шалаш специально на длинном узком мысу поставили, чтобы утки на него со всех сторон налетали. Самое козырное место…

– Тише! – прервал его Марат, прекращая грести.

– Что такое? – не понял Владимирский, тоже, суша весла.

– Кажется, я слышал крики.

До них и в самом деле донеслись неразборчивые голоса, похоже, кто-то дал волю эмоциям.

– Наверняка, один спортсмен другого подрезал, или дистанцию нарушил, – предположил Владимирский. – Только чего орать-то на весь водоем?

Но у кричавших были на это причины. Не прошло и трех минут, как Марат и Вовик, продолжившие движение вдоль берега, увидели плывущую им навстречу лодку под номером «20», в которой почему-то было двое: на веслах сидел Крутов, а на корме – Марина, почему-то вся мокрая и дрожащая от холода.

– Палач, что случилось? – ничего не понимая, спросил Владимирский.

– Что – что! – Крутов притормозил. – Обстреляли нас браконьеры-охотнички! Из лодки Маришкиной решето сделали! Чуть ее саму не убили, сволочи!

– Так где ее лодка-то? Откуда стреляли? – одновременно спросили Вовик и Марат.