Арена. Политический детектив. Выпуск 3 [сборник] - Николай Черкашин

— О, в таком случае я мог бы предложить версии куда более «дикие» и при этом отнюдь не беспочвенные.

— Я весь внимание…

— Откуда нам известно, что бомбу, или что там у него в мастерской взорвалось, подложил не Плаггенмейер? Или другой вариант: Бут опасается за свой честолюбивый проект, курортный центр «Бад-Браммер-моор»[25],— это если подозрение падает на доктора Карпано. И он позаботился о том, чтобы Блеквель отправился к праотцам: при случае убийство Фогес можно свалить на него, а репутация Карпано останется незапятнанной.

— Пест! Не так громко! Вы говорите такие вещи…

— …я рассуждаю вслух, только и всего, — ответил Корцелиус. — Но в одном могу вас заверить и готов сожрать собственную шляпу, если окажусь не прав: что бы с Блеквелем ни произошло — несчастный случай, самоубийство или убийство, — хозяева Брамме не преминут использовать его уход из жизни в своих целях.

Плаггенмейер начал нервничать, не догадываясь о причинах внезапной суеты во дворе гимназии. Что произошло? Почему Бут, Кемена, Ланкенау и другие так оживленно переговариваются? Задумали взять здание гимназии штурмом? Или кто-нибудь придумал, как его одурачить, чтобы он не взорвал бомбу?

Он заметил еще, что Ентчурека и школьников тоже заразила нервная обстановка во дворе — они начали переругиваться.

Кишник рассуждал вслух:

— А зачем Ентчурек постоянно распинался о том, что апартеид — вещь стоящая и что надо всеми средствами поддерживать португальцев в Мозамбике и Анголе? Гунхильд, конечно, передала это Плаггенмейеру, и он, ясное дело, обозлился.

— Заткнись, болван! — прошипел кто-то сзади, но Гунхильд слова Иммо расслышала и сразу стала на дыбы.

— Очумел ты, что ли, сваливаешь всю вину на меня? Не хватает еще, чтобы ты сказал, будто я даже просила Берти прийти именно в наш класс!

— Как знать! — пробормотал Кишник. — А почему тогда он хотел тебя отпустить?

— Иммо! — резко прервал его Ентчурек. — Вы уже несколько лет сеете в нашем классе смуту. Постарайтесь образумиться хотя бы в столь тяжкий час!

Плаггенмейер наблюдал за происходящим безучастно и хладнокровно, словно сидя в комнате Коринны перед телевизором, по которому шла передача «Журналисты спрашивают — политики отвечают». Ему не хуже других было известно, почему Иммо и доктор Ентчурек открывают военные действия друг против друга при любой подходящей возможности: отец Кишника открыто заявил перед городским собранием, что готов всемерно поддержать принятие закона о радикалах, но, прежде чем город Брамме получит моральное право не допускать на государственную службу представителя ГКП, необходимо уволить с нее людей вроде доктора Ентчурека.

Словесное фехтование продолжалось. Класс разделился на три партии. Первая группировка сделала козлом отпущения Ентчурека. Смысл их аргументов заключался в том, что неоднократные расистские высказывания Ентчурека спровоцировали появление Плаггенмейера в 13-м «А».

— Разве не так? — вопрошал Кишник.

Плаггенмейер не знал, как ему себя держать. Как рассчитать наперед, что произойдет, если он с ними согласится? Так что он промолчал. Но услышал еще, как Иммо прошептал своим соседям:

— Надо предложить ему отпустить нас и оставить в заложниках одного Ентчурека.

Это побудило вторую группу дать отпор Кишнику. Они обвинили Иммо в том, что он понапрасну злит и нервирует Плаггенмейера. В действительности же они просто побаивались Ентчурека. Если им суждено выйти отсюда живыми, он их на выпускных экзаменах еще заставит поплясать, а кое-кого и провалит!

— Господин доктор Ентчурек никогда о вас пренебрежительно не высказывался, — сказала Дёрте, прибившаяся к этой группе.

Плаггенмейер кивнул. Какое ему до всего этого дело? Его не интересовало, что здесь перед ним сидели люди. Для него они всего-навсего инструмент, средство для достижения цели. Ну, может быть, за исключением Гунхильд. Остальные никогда не относились к нему по-человечески, как равные к равному. Значит, и для него они не люди, а нелюди.

Третья группа собралась вокруг Гунхильд; поначалу все они оставались нейтральными в надежде на то, что ей, самой яркой и талантливой выпускнице гимназии за многие годы, и на сей раз с легкостью удастся добиться своего, что она убедит Плаггенмейера отказаться от своих намерений.

— Убийца Коринны будет найден и наказан, — сказала Гунхильд. — Но это потребует еще какого-то времени. Скажи, чтобы нам принесли чего-нибудь поесть, Берти, и, главное, чего-нибудь попить. Не то Хейдрун, Дирк и Эльке еще потеряют сознание.

Плаггенмейер оглядел класс, так, словно видел их всех впервые. Он им завидовал. Почему ему не дано быть одним из них? «Боже, боже, — думал он, — позволь мне поменяться с одним из них местами. Пусть Иммо превратится в Плаггенмейера, а я в Иммо. Я с удовольствием пересяду на его место и несколько часов буду дрожать за свою шкуру. Зато, когда я выйду, у меня будет все, что нужно».

Ему было горько ощущать, что вся его сила на самом-то деле — бессилие. Убить их — в его власти, да, но стать такими, как они, он никогда не станет. Что бы ни делал «контерганный» [26] ребенок, ручки ему не прирастишь… Что с того, если руки и ноги у него здоровые, в другом отношении он такой же калека, как и они.

Он устал, все стало безразличным. Больше всего ему хотелось медленно заснуть, как человеку, вскрывшему свои вены, опустившему руки в воду и незаметно истекающему кровью.

Почему он не положит всему конец, не нажмет на кнопку?

Он уже был близок к тому, чтобы повиноваться этому темному призыву, когда увидел Кемену, приближавшегося с поднятыми руками к окну класса. В правой он держал листок белой бумаги.

— Господин Плаггенмейер! — крикнул он. — У нас для вас новость!

Слегка приподняв руки, к окну, перед которым остановился Кемена, двинулся Ентчурек, которому кивнул перед этим Плаггенмейер. Кончиками пальцев своей здоровой руки Ентчурек принял листок с такой подчеркнутой осторожностью, будто опасался, что он пропитан высокотоксичиым контактным ядом. Пока Кемена возвращался в укрытие за мешками с песком, а Плаггенмейер гадал, какая хитроумная отвлекающая операция за этим кроется, доктор Ентчурек ломал себе голову, как передать Плаггенмейеру полученную информацию, не слишком приближаясь к нему, чтобы не вызвать нежелательной ответной реакции.

Плаггенмейер, правильно истолковавший колебания Ентчурека, сказал:

— Наколите листок на указку и передайте мне…

Ентчурек сделал, что ему было велено, и несколько секунд спустя Плаггенмейер прочел написанное разборчивыми печатными буквами сообщение:

МЫ ТОЛЬКО ЧТО УЗНАЛИ, ЧТО В РЕЗУЛЬТАТЕ ВЗРЫВА В БАРАКЕ ПОГИБ ГОСПОДИН БЛЕКВЕЛЬ. ПО ВСЕМ ДАННЫМ ИМЕЛО МЕСТО САМОУБИЙСТВО. ЭТО СЛЕДУЕТ СЧЕСТЬ ПРИЗНАНИЕМ ЕГО ВИНЫ В КАТАСТРОФЕ НА ШОССЕ. ПРОСИМ ВАС В СВЯЗИ С ЭТИМ ПЕРЕСМОТРЕТЬ ВАШУ ПОЗИЦИЮ!

Кемена.

Плаггенмейеру пришлось несколько раз перечитать записку, пока до него дошел смысл, который его по-настоящему потряс.

На него вдруг словно озарение снизошло, он понял, что явился в этот класс, не имея, в сущности, никакого плана действий. Была идея заставить убийцу Коринны признаться, угрожая в противном случае взорвать весь класс, но и только. Всего его хитроумия хватило лишь на то, чтобы снять псе деньги со сберкнижки, продать свой приемник и часы, книги, оставленные у него Коринной, и на вырученные деньги купить в Гамбурге пистолет. Что из химпрепаратов требовалось подкупить для двух бомб-самоделок, подсказал ему один парень, с которым они вместе сидели в тюрьме для несовершеннолетних, тот был просто помешан на взрывчатке.

Он настолько закрутился со всем этим, что на то, чтобы разработать мало-мальски сносную тактику для достижения цели — не говоря уже о возможных вариантах и отклонениях, — У него просто не осталось времени. Он рассуждал так: «Иди в гимназию, захвати класс, а потом уже дави на Блеквеля и Карпано как угодно…»

А вот как он представлял себе последующие события. На дворе гимназии появляются обломки памятника бургомистру. Сам он сидит в классе, держит руку на взрывателе и предъявляет свои требования. Люди выстраиваются перед ним, как команды на футбольном поле. В первом ряду Кемена, Бут и Ланкенау. Затем появляются Блеквель с Карпано, между ними начинается перепалка. Один обвиняет другого. А родители, трепещущие от страха за своих наследников, кричат: пусть, мол, убийца признается наконец, не то они линчуют обоих. У одного все-таки нервы не выдерживают, и он признается в содеянном. К нему подходит Кемена с наручниками в руках: «Именем закона — вы арестованы!» И все, точка. Да, еще вот что: «Я поздравляю вас, господин Плаггенмейер — вы раскрыли самое сложное преступление из всех случившихся в Брамме. Убытки, которые вы понесли, будут возмещены, мы отнесем их на наш счет…» — это опять-таки Кемена.