Ночи Корусканта 1: Сумерки джедаев - Майкл Ривз

Через мгновение Джакс снова повернулся к ним:

– Я не нашел ничего, что указывало бы на обман. Он выдает четкую проекцию в Силе.

И–5 «моргнул», явно пораженный его словами.

– Но… его физиологические реакции… – тут он замолчал в недоумении, потом подавленно продолжил. – Новые результаты считывания: функции вегетативной нервной системы приблизились к норме.

Паван не удостоил его ответом. Ни к чему было.

«Замечательно, – подумал Ден. – Раз уж И–5 начал сдавать, значит, мы и правда нырнули из огня ядерных реакций да в полымя сверхновой».

А скиммер продолжал свой путь сквозь освещенную неоном ночь.

Глава 31

– Чем закончился розыск, Ринанн? – обращение Вейдера было, как всегда, вежливым и сдержанным, с едва уловимой ноткой угрозы, вплетенной в общий тон речи. – Майор Росту уже встретился с Паваном?

– По всей видимости, да, повелитель, – ответил эломин срывающимся – вопреки всем стараниям – голосом. – Я жду подтверждения.

– Как только получишь, – сказал Вейдер, – распорядись о выделении штурмовиков в количестве, достаточном для доставки пленного живым. Не подведи меня, Ринанн.

Ринанн чувствовал себя так, будто все четыре его желудка провалились в бездонную пропасть. Он в прямом смысле лишился языка; тот словно примерз к нёбу. Все же каким–то чудом ему удалось выдавить из себя ответ и удалиться прочь с глаз Вейдера, не упав при этом в обморок от страха.

«Не подведи меня, Ринанн». Даже сейчас, в относительной безопасности клетушки, эти слова эхом преследовали его. Ринанн разве что не ощущал их зрительно – висящим в воздухе и грозно вздувающимся текстом. Если бы эти слова были произнесены кем–то другим, их можно было бы расценивать как сдержанное предупреждение о возможных последствиях. В устах Дарта Вейдера они были равнозначны смертельной угрозе.

Нужно было что–то делать.

Ринанн знал, что долго под давлением такого страха и безысходности не протянет. Ему начало казаться, что еще вот–вот, и не избежать ему полостного кровоизлияния, а ведь он был еще слишком молод для подобного: каких–то восемьдесят девять стандартных лет.

Убийственная работа. Если точнее – страх погибнуть от руки Дарта Вейдера убивал сам по себе. Ринанн где–то как–то осознавал, что пора удирать – не только со своего поста во дворце, но и с Корусканта и даже вообще из Ядра. Обширные просторы галактики, наполненные множеством вызывающе варварских планет и прежде бывшие слишком пугающими, чтобы даже подумать об их посещении, вдруг сместились на второй план в том двуглавом пантеоне зла, в который Ринанн столь свято верил. Верховным божеством теперь был Дарт Вейдер, второстепенным – весь остальной мир.

«Но как отсюда выбраться?» – размышлял эломин, расчесывая зудящую сыпь на шее. Межзвездный перелет стоил кредитов – причем немалого их количества, учитывая, что в безопасности он будет себя чувствовать только когда между ним и Вейдером будет пролегать как минимум полгалактики, даже если конечным пунктом окажется скопление Минос или Далонбианский сектор. Сбережения Ринанна такие траты и близко не покроют. Он обеспокоено запыхтел, отчего его клыки даже клацнули на высокой ноте. Удирай, не удирай; где она, та безопасность? Когда даже сама тьма страшится персонификации вселенского зла, каким является Дарт Вейдер?

Ринанн встал перед огромной транспаристальной стеной, открывавшей вид на город. Вот Галактический оперный театр, вот ботанический сад «Небосвод», а поодаль – и Западный порт с посадочными площадками для атмосферной техники. Прямо перед его глазами в небо неспешно уходил фрегат — «Пиконосец». Через мгновение с другой площадки огромного космопорта поднялся еще один пассажирский транспорт и, провожаемый взглядом Ринанна, пропал в ясной синеве. Как же попасть на один из этих кораблей?

Ответа он не знал, но был уверен, что так или иначе найдет способ, причем уже скоро.

Сидя на заднем пассажирском сидении скиммера, летящего через узкие сумрачные улицы Черных Трущоб, Джакс Паван размышлял о своей жизни.

Стоило признать, что были эти размышления не радужными.

Раньше он был рыцарем–джедаем, состоял в древнем Ордене, стоявшем на страже мира и следящим за соблюдением обычаев цивилизованного общества. Призванным исправлять зло и бороться с несправедливостью.

В Ордене, который не мог существовать вне Силы.

Вот это и было самым тяжким. Было и раньше, будет и потом. Как Джакс ни старался, но был вынужден признать, что джедайская выучка не принесла душевного мира и покоя, которых он искал с тех пор, как стал достаточно взрослым, чтобы осознавать, чего хочет от жизни.

Он полагал, что дефект крылся где–то в нем самом. Принципы Ордена оттачивались тысячелетиями, служа путеводной нитью для бесчисленного множества живых существ на протяжении всего пути от младенчества к становлению рыцарей и мастеров, которые с готовностью и умением защищали высокие идеалы справедливости. Которые использовали ресурсы Силы для искоренения любых проявлений зла. И если этот маячок не горел в нем так же ярко, как в его товарищах, то причина была не в пробелах воспитания. А в самом воспитаннике.

– Ты огорчен. Почему? – прервал поток воспоминаний голос дроида, тошнотворно спокойный, как и всегда.

– Почему? Мой народ и вся привычная мне жизнь прекратили существование, я скрываюсь от властей, и самая опасная личность галактики с чего–то вдруг объявила мне персональную вендетту. А так, ничего – причин для огорчения нет.

И–5 обратил на него взгляд, умудрившись при этом каким–то образом придать выразительность ничего не выражающему металлическому лицу.

– Как видно, ген саркастичности перешел напрямую от отца к сыну.

– Что будет, – спросил Джакс, – если я прикажу тебе выпрыгнуть из скиммера?

И–5 как будто бы задумался.

– Я не знаю, – наконец выдал он.

– Меня так и подмывает проверить.

– Сомневаюсь, что получится. Я уже упоминал, что мое программное обеспечение имеет свои особенности. У меня нет блокираторов креативности и поведенческих ингибиторов.

– И кому это в голову пришла столь блестящая идея?

– Твоему отцу, – в голосе дроида послышалась едва уловимая усмешка, от которой Джакс чуть не скрипнул зубами. – Он удалил блокираторы и часть программ, – продолжал И–5, – что весьма повысило вероятность проявления свободной воли, и все остальное я проделал уже самостоятельно. А потом, при содействии Дена, внес в систему еще больше модификаций.

Слегка отодвинувшись, Джакс смерил дроида взглядом.

– Не утверждаешь ли ты, что обладаешь самосознанием?

И–5 снова задумался.

– Я и сам часто задавался этим вопросом. Должен признать, что когда–то мне было затруднительно исследовать его до логически неизбежного вывода. Но с течением времени и с помощью друзей – в числе которых я могу назвать джедая Оффи – я пришел к выводу, что сама способность задаться таким вопросом содержит в себе положительный ответ на него же.

– Посмотрим, правильно ли я понял, – проговорил Ник, по всей видимости, услышавший их разговор. – Ты утверждаешь, что не подвержен эксплуатационным ограничениям стандартного протокольного дроида. Так или нет?

– В точности так. Я сам себя программирую, до известного предела. Этот предел весьма обширен, хотя в галактике существуют и другие, более–менее походящие на меня.

Новость Джакса не порадовала.

– Ты так уверенно об этом говоришь, – заметила Ларант. – Ты встречал таких дроидов?

– На каком–то этапе нашего кружного путешествия к Корусканту Ден выдавал себя за торговца оружием, а я, само собой, был его прислугой. До внешних границ Ядра нас подвозил один из кораблей — «блокадопрорывателей». На его борту мы видели протокольного дроида, который водил дружбу с астромехаником. Нам показалось, что поведение протокольного дроида носило осознанный характер, а астромеханик проявлял хорошо развитое чувство самоаутентичности – в большей степени, чем у многих встреченных мной живых организмов. И тот, и другой беспокоились о благополучии своего владельца – капитана корабля – а также о себе самих. Факт в том, что протокольный дроид был невыносимым нытиком.

Джакс считал себя человеком широких взглядов. Поскольку он был джедаем, от него ожидали равно уважительного отношения ко всем разумным существам. Ясно, что единой шкалы для их оценки нет и не будет – ведь интеллект, моральные нормы, физическое развитие и множество прочих присущих индивидам черт варьировались даже в рамках одной расы, не говоря уж о межрасовом сравнении. Однако равноправие для всех оставалось непреложным требованием – по крайней мере, во времена Республики.