Молодые и сильные выживут (сборник) - Олег Дивов

– Во-первых, я ее едва-едва нащупал, – сказал доктор извиняющимся тоном. – А во-вторых, мне страшно подумать, что будет, если она в моей голове оформится до конца. Это будет самый жуткий инструмент порабощения за всю историю человечества. Страшнее легендарного психотронного оружия.

– У вероятного противника эта методика есть, – заметил Гош.

– Была, – поправил Сан Сеич. – Я думаю, что у вероятного противника неприятности покруче наших.

– Судя по газетам, они жили во сто крат более сыто. А газеты за годы перестройки научились не врать про заграницу.

– Это неважно, как они жили, – невесело усмехнулся Сан Сеич. – Мне трудно придумать страну, более приспособленную к выживанию в нынешних условиях, чем Россия. Средний американец, европеец, японец – раб высоких технологий. Без них он просто обречен.

– Ближний Восток, – напомнил Гош.

– Сомневаюсь. Мы сильнее всех.

– Ага… Мы сильные, мы русские, мы победим.

– Без сомнения.

– Это цитата, – сказал Гош с плохо скрываемым отвращением. – Патриотический стиль девятьсот четырнадцатого года. Проклятье, док, ну где у пострадавших кнопка, а? Сильно повышенная внушаемость? Почему тогда они меня не слушаются, прирожденного лидера? Дайте же ключ!

– Регуляторы, в седло, – напомнил Сан Сеич. – Тебя слушаются. Ты просто сам не хочешь заметить, как.

– Я убеждал «тупых». Упрашивал. Давил на них. Стрелял в них. Без толку.

– Регуляторы, в седло, – повторил Сан Сеич. – Кто такие?..

– Не скажу, – отрезал Гош, сплюнул под ноги, круто повернулся и ушел в дом.

– …и насколько я смог понять, жизнь как раз начала более или менее налаживаться, – закончил Гош. – Только вы учтите, парни, я за что купил, за то и продаю. Газеты. Обидно – я сделал неплохой конспект, целую тетрадищу исписал на девяносто шесть листов. Новейший Завет получился, мягко говоря. Всемирная история последних лет человечества. И тоже впустую. Когда «тупые» меня в лесу зажали, сами понимаете, было не до барахла. Спасибо хоть автомат с собой уволок.

– Надо же – безработица! – высказался Цыган. – Демонстрации протеста…

– Танки в городе, – напомнил Костя. – Хорошо зажили, ничего не скажешь. И сколько эта бодяга продолжалась?

– По моим прикидкам, лет пятнадцать. Мои воспоминания четко застопорились на восемьдесят седьмом году. А сейчас на дворе приблизительно две тысячи первый. Или второй.

– Значит, нам где-то около тридцати, – резюмировал Цыган. – Обидно. Полжизни коту под хвост. Знаешь, Гоша, я тебе поначалу завидовал, а теперь прямо и не знаю. Есть такое ощущение, что я гор-раздо счастливее тебя. Извини, конечно…

– А есть некоторые гораздо счастливее нас, – подал голос Белый.

– Это ты о ком? – спросил Цыган подозрительно. – Думаешь, найдется кто-то и с активным сознанием, и с полным объемом памяти? Так ему вообще…

– Ты не понял, – коротко остановил его размышления Белый и отвернулся к стене.

– А-а… – кивнул Цыган. – Ты про «тупых». Да, я не понял. Ваше мнение, Сан Сеич?

Пожилой мужчина отнял ладонь от лица. Он прикрыл глаза, как только Гош дошел в своем рассказе до начала девяностых, и так до самого конца и просидел.

– Ну, в принципе… – начал он, закашлялся и снова надолго умолк. Белый налил ему воды. Сан Сеич благодарно кивнул, сделал несколько глотков, отставил стакан в сторону и о чем-то задумался. Объездчики и Гош безмолвно ждали. – В принципе мои выкладки подтверждаются. У Георгия память сопротивляется попыткам шагнуть дальше тринадцати-четырнадцати лет. Как раз тот период, когда в жизни человека начинаются первые серьезные потрясения. У меня, не знаю уж почему, какой-то мощный шок приходится на середину восьмидесятых годов, то есть мне уже было далеко за сорок… Теперь, после Гошиного рассказа, я догадываюсь, в чем дело. Я совершенно не помню этот новый мир, который на страну обрушился. А он, судя по всему, действительно обрушился. И меня, я так думаю, очень сильно придавило. Н-да…

– А меня когда придавило в таком случае? – поинтересовался Белый довольно зло. – В день рождения?

– Расслабься, брат, – посоветовал Костя. – Вокруг полно народу, который придавило еще в утробе матери. Если судить по поведению. Ох-ох-ох, что ж я маленьким не сдох…

Услышав последние слова Кости, Гош нервно дернулся. Все тут же, как по команде, повернулись к нему.

– Зацепило, – резюмировал молчавший до этого Большой.

– Ребята! – сказал Костя очень строго. – Знаменитым поэтом я не был точно.

– Но кто-то ведь был! – заметил Цыган.

– Это что, по-твоему, стихи?

– Не стихи, а как его…

– Частушка, – подсказал Сан Сеич. – Мальчики, а не почитать ли нам на ночь вслух? Как вы думаете, осилим страниц десять Фенимора Купера?

– Вполне, – оживился Белый, встал и направился к книжному шкафу в углу гостиной. – Самая лучшая терапия после откровений нашего заморского гостя.

– Я не нарочно, – притворно обиделся Гош. – Сами уговорили.

– Не валяй дурака, – пробормотал Белый, роясь в книгах. – Ну, чем побалуемся? А может, не Купера? Надоело. Очень уж там все на нашу жизнь смахивает. Давайте полегче. Доктор Белый рекомендует что-нибудь психотерапевтичное. И по возможности познавательное.

– Блюму Вульфовну Зейгарник, – скромно посоветовал Гош.

У Цыгана, Кости и Большого поотпадали челюсти, причем у Большого – с отчетливым хрустом.

– Чего? – не расслышал Белый.

– Есть такая роскошная книга, – объяснил Гош. – Учебное пособие. Называется «Патопсихология». А автор – Зейгарник Блюма Вульфовна.

Объездчики начали ржать. Они хохотали так, будто в жизни не слышали ничего смешнее. В принципе так оно и было. Слышать-то они наверняка что-то слышали, а вот помнить не могли.

– Блюма Вульфовна! – патетически возопил Цыган, воздевая руки к потолку. Задохнулся и, не в силах больше смеяться, принялся надрывно стенать.

Костя выпал из кресла. Большой ревел в три ручья. Белый вдруг резко посуровел, утерся рукавом и сказал:

– Не верю.

– Подумаешь! – надменно сказал Гош. – Людей еще и не так называли. Хорошо, когда у человека хватает сил носить такое заковыристое имечко как орден. А если тебя в детстве из-за него как следует затравят – все, конец света. И вообще, есть куча людей, которые не в силах идентифицировать себя с собственным именем. Нестыковка, и все тут. У нас во дворе ошивались две Леси, одна из которых была Лариса, а другая вообще Ольга, и еще одна Полина, которая тоже была Ольга на самом деле. И где-то, я точно помню, был парень, который себя называл Петя, а потом выяснилось, что он по паспорту Стас. О проблеме самоидентификации целые книги написаны.