Броненосец - Уильям Бойд

Я стал делать глубокие вдохи, а комната и все, что внутри, стала совершенно белой — все желтые оттенки исчезли, а затем вдруг все замерцало и стало переливаться электрическими желчно-зеленоватыми тонами.

— Боже мой, — тихо сказала Джойс. — О-го-го.

— Фантастика, правда? — воскликнул Синбад.

Я слышал, как у меня кровь отливает от головы — со страшным пенящимся шумом, будто вода, устремляющаяся в узкую воронку. Джойс дрожащими пальцами дотянулась до меня через стол и крепко вцепилась в мою руку. Джанко встала и раскачивалась, стоя посреди комнаты, словно на палубе одной из своих рыбацких лодок. А потом мне показалось, что Шона пролилась — будто расплавившись или сделавшись бескостной — со стула и превратилась на полу в тугой шар-эмбрион. Она громко плакала от безысходного отчаяния.

— Блеск, — высказался Синбад. — Красота!

У меня же перед глазами зеленый цвет уступил место межзвездной синеве и черноте, а еще я замечал, как на стенах и потолке кухни проступают какие-то грибообразные очертания.

— Мне надо выбраться отсюда, пока я не умер, — сказал я Джойс спокойно и рассудительно. — Я иду в прихожую.

— Пожалуйста, возьми и меня с собой, — попросила она. — Пожалуйста, не бросай меня здесь.

Мы вышли и покинули остальных — Шону, Джанко, Лахлана и Синбада. Теперь Синбад смеялся, закрыв глаза и выпятив слюнявые губы; руки его теребили ширинку.

На улице нам стало получше: холод, резкий свет уличных фонарей помогли нам успокоиться. Обнявшись, мы минут десять ждали автобуса, почти не разговаривая, тесно прижавшись друг к другу, как влюбленные перед разлукой. Я чувствовал себя расчлененным, придушенным; цвета продолжали меняться, пропадать, блекнуть, вновь становились ярче, но я как-то держался. Джойс, по-видимому, совсем ушла в себя и только тихонько издавала какие-то кошачьи, мяукающие звуки. Когда подошел автобус, все звуки будто вырубились, и больше я ничего не слышал — ни Джойс, ни гуденья мотора, ни шипенья сжатого воздуха, когда открывались двери, ни ветра, гнувшего деревья. Будто во всем мире воцарились полнейший покой и тишина.

Книга преображения

Лоример был вынужден признать: в неряшливой и угрюмой девице, открывшей ему дверь офиса «Ди-Дабл-Ю Менеджмент лимитед» на Шарлотт-стрит, было все-таки что-то привлекательное. Может, все дело в ее крайней молодости (на вид лет восемнадцать-девятнадцать), а может, в ее коротко стриженных волосах, нарочно неравномерно осветленных перекисью водорода; или, может, в облегающей футболке с набивным узором из леопардовых пятен, или в трех медных кольцах, пронзивших левую бровь, — или все объяснялось тем, что она курила и жевала резинку одновременно? Как бы то ни было, от нее исходило некое дешевое, преходящее обаяние, которое ненадолго взволновало Лоримера, как, впрочем, и сочетание затаенной агрессии со смертельной усталостью. Сейчас они вступят в долгую перепалку, почувствовал он; здесь подействует только ответная агрессия — всякий политес и обходительность только помешают.

— Вам кого? — спросила девушка.

— Энрико Мерфи. — Лоример придал своему выговору некоторую городскую гнусавость.

— Его нет.

— Это ведь «Ди-Дабл-Ю Менеджмент», верно?

— Уже не работаем. Я собираюсь уходить.

Лоример огляделся по сторонам, стараясь не показывать удивления: он-то думал, что здесь будет полный кавардак, но посреди кавардака он постепенно различал признаки порядка — какие-то стопки документов, какие-то цветы в горшках, засунутые в картонную коробку.

— Ну, давай, — сказал Лоример, глядя ей прямо в глаза. — Выкладывай, в чем дело.

— Все отлично, — ответила девушка, направляясь к секретарскому столу. — Дэвид уволил его в прошлую субботу.

Все получают по заднице, подумал Лоример.

— Так где же все-таки Энрико?

— На Гавайях. — Она бросила окурок в полистироловый стаканчик, в котором на донышке еще оставалось немного холодного чая.

— Везет же некоторым, а?

Она теребила тонкую золотую цепочку на шее.

— Наверно, он тут побывал в выходные — забрал кучу папок, платиновые диски. — Она указала на обитые дерюгой стены. — Даже телефон вонючий и тот не работает.

— А кто это сделал — Энрико?

— Да нет, Дэвид. Думал, наверное, я их стащу. Между прочим, он мне за этот месяц еще не заплатил.

— А кто тогда новый менеджер?

— Теперь он сам всеми делами занимается, у себя дома.

Лоример подумал: наверное, существуют и другие пути, но этот — пожалуй, самый быстрый. Он вынул из бумажника пять двадцатифунтовых купюр и положил их перед ней на стол, потом достал ручку и бумажный квадратик из блокнота и положил их поверх денег.

— Мне нужен только номер его телефона, большое спасибо.

Она склонила голову, чтобы записать ряд цифр на клочке бумаги, и он взглянул на темный пробор в ее осветленных волосах. Он попытался представить себе жизнь этой девушки. Что привело ее сюда, по какому пути пойдет она теперь? А потом попытался представить, чем сегодня занимается Флавия Малинверно.

8. Страхование. Страхование существует для того, чтобы заменить собой разумное предвидение и уверенность в мире, которым правят слепой случай и опасения. В этом — его высшая ценность для общества.

Книга преображения

Когда он в тот вечер пришел домой, на автоответчике было несколько сообщений. Первое: «Лоример, это Торквил… Алло, ты здесь? Возьми трубку, если ты дома. Это Торквил». Вместо второго сообщения было несколько секунд мирного сопения, а потом щелчок. Третье: «Лоример, это Торквил. Произошло нечто ужасное. Ты можешь мне перезвонить?.. Нет, я сам перезвоню». Четвертое оставил инспектор Раппапорт: «Мистер Блэк, мы назначили дату дознания». Затем он сообщил дату и час, а также оставил различные инструкции, относившиеся к его присутствию в коронерском суде Хорнси. Пятое звучало буквально так: «Это еще не все, Блэк, это еще не все». Ринтаул. Черт, подумал Лоример, возможно, тут действительно понадобится «смазка рыбьим жиром». А шестое сообщение заставило его затаить дыхание: «Лоример Блэк. Я хочу, чтобы ты пригласил меня на обед. „Соле-ди-Наполи“, Чок-Фарм. Я заказала столик. В среду».

Он вставил «Ангцирти» в проигрыватель, а примерно через девяносто секунд нажал на «стоп» и извлек диск. У Дэвида Уоттса оказался пронзительный монотонный, хотя и мелодичный голос без особого характера, а тексты песен отталкивали своей пошлой претенциозностью. Совершенно гладкое, будто отполированное звучание — заслуга самых дорогих в мире студий звукозаписи — лишало эту музыку всякой подлинности. Лоример понимал — подобная реакция оставляла его в мизерном меньшинстве, свидетельствовала о чуть ли не извращенном отклонении с его стороны, но он ничего не мог с этим поделать: похоже, он лишился одного из основных чувств, вроде обоняния, осязания или слуха, — но он органически не переносил никакой британской, американской или европейской рок-музыки последних десятилетий. Она казалась ему страшной фальшивкой — пустышкой без души и страсти, результатом какого-то заговора, чьих-то манипуляций вкусами и причудами — и умелого маркетинга. Вместо Дэвида Уоттса он поставил Императора Бола Осанджо и его ансамбль «Вива Африка» и откинулся на спинку кресла, пытаясь совладать с невероятным чувством ликования, которое начало нарастать внутри него. Он представлял себе прекрасное лицо Флавии Малинверно, ее взгляд; вспоминал ее полувызывающее, полупровоцирующее поведение… Сомнений нет, она, очевидно…

Раздался звонок в дверь. Он снял трубку домофона, внезапно ощутив тревогу: а вдруг это Ринтаул?

— Кто там?

— Слава богу, ты дома! Это Торквил.

Поставив чемодан на пол, Торквил с искренним восхищением оглядывал квартиру Лоримера.

— Классное жилье, — сказал он. — Все так опрятно, так солидно — ну, ты понимаешь. А он настоящий?

— Древнегреческий, — ответил Лоример, осторожно вынимая шлем из больших рук Торквила. — Ему около трех тысяч лет.

— У тебя есть бухло какое-нибудь? — спросил Торквил. — Позарез выпить надо. Чертовки херовый день сегодня. А ты хоть представляешь, сколько стоит такси от Монкен-Хадли досюда? Сорок семь фунтов. Чудовищно. Виски, если можно.

Лоример щедро плеснул Торквилу шотландского виски, а себе — чуть скромнее — водки. Когда он вернулся с кухни, неся стаканы, Торквил уже закурил и развалился на Лоримеровом диване, задрав ногу на ногу, так что повыше носка показалась полоска голой плоти.

— Черт побери, а что это за дрянь ты слушаешь?

Лоример выключил музыку.

— Я слышал о том, что сегодня случилось, — начал он утешающим тоном. — Вот не повезло, так не повезло.

Чванливая развязность на миг покинула Торквила, теперь он казался обескураженным и подавленным. Он потер лицо ладонью и надолго припал к стакану.