Девочка, которая объехала Волшебную Страну на самодельном корабле - Кэтрин Валенте
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Глаза Сентябрь изумленно расширились:
– Та девочка-оборотень?!
Акула перевернулась в воде, огромные плавники взмыли вверх и опустились, взрезав волну.
– Все мы просто движемся дальше, Сентябрь. Движемся, пока не остановимся.
Акула умолкла и пробороздила гребень особенно крупной волны, которая окатила Сентябрь с головой. Прежде чем акула нырнула в глубину, Сентябрь успела заметить, как черный хвост, задрожав, раздвоился и превратился в пару ног, исчезающих в фиолетовой толще воды.
Глава XVII
«Столетние»
в которой Сентябрь обнаруживает гору старой мебели и оказывается в очень темном месте с одним только маленьким Фонариком.
* * *В этот раз Сентябрь заметила приближение острова. Он поблескивал на горизонте то зеленым, то золотым, и Сентябрь направила к нему свой корабль. Это было вечером, на пятый день пути. Ей хотелось снова ощутить твердую почву под ногами, попить настоящей воды, поесть хлеба. Девочка с облегчением повалилась на теплый песок и принялась радостно, по-щенячьи кататься. Она нашла несколько кокосов, разбросанных по берегу, и с первого удара разбила один из них о камень.
Море делает девочек сильнее, вот так-то.
Прихлебывая водянистое кокосовое молоко и похрустывая мякотью, Сентябрь сняла с корабля оснастку, оделась, туго завязала на талии пояс пиджака и отправилась в глубь острова на поиски еды поосновательнее. Наверняка она уже недалеко от Одинокой Темницы и может позволить себе потратить немного времени на обед, если только это не означает очередной пытки рыбалкой.
Но в глубине зеленого острова не нашлось ни деревушки, ни уютных домиков, пускавших дым из трубы, ни главной площади, ни звонящих колоколов, вообще ничего. Кроме мусора.
Пляжный песок сменился длинными шуршащими водорослями, и на этой продолговатой поляне валялось множество странных вещей, как будто это была свалка. Старые сандалии, чайники, поломанные зонтики, банки из-под клея, порванные шелковые ширмы, ковбойские шпоры, разбитые часы, фонари, четки, ржавые мечи.
– Есть тут кто-нибудь? – позвала Сентябрь. Никто, кроме ветра, шевелившего траву, ей не ответил. – Как тут безлюдно… Похоже, кто-то забыл за собой убрать, причем довольно давно. Ну хорошо, может, я хотя бы найду новые туфли…
– А вот это вряд ли!
От страха Сентябрь так и подпрыгнула. Она была уже готова бежать к кораблю и никогда больше не вступать в контакт ни с какими островами – но любопытство оказалось сильнее здравого смысла. Она вертела головой и всматривалась в траву, надеясь разглядеть, кому принадлежал голос. Однако увидела лишь пару соломенных сандалий с кожаным ремешком, охватывающим подошву.
Когда она на цыпочках приблизилась к ним, чтобы рассмотреть получше, на пятках сандалий открылись два старческих желтых глаза.
– Кто тебе разрешил меня трогать? Уж точно не я! Мне решать, чьи ноги будут меня плющить с утра до ночи!
– Ой, простите! Я не знала, что вы живые!
– Вы, ногастые, всегда так. Думаете только о себе.
Другие обитатели свалки стали подползать ближе: мечи обнажили длинные стальные лезвия, банки расправили толстые мускулистые ноги. Шелковые ширмы придвигались к ней гармошкой, чайники повернули носики к земле и плевались паром, чтобы подпрыгивать повыше. Над ними, слабо светясь, летал оранжевый китайский фонарь с бахромой, которая развевалась на ветру. Мусор собирался вокруг Сентябрь с грохотом и звоном.
– Мистер Сандалии…
– Меня зовут Ганнибал, с твоего позволения.
– Ганнибал, я прочитала много книг, встречала спригганов, оборотней и даже виверна, но даже представить себе не могу, что же вы такое!
– КТО! – заорали сандалии, подскакивая и трепеща ремешками от возмущения. – Кто, а не что! «Что» говорят о неодушевленных предметах, а я живой! Я – «кто»! Нас называют цукумогами.
Сентябрь неуверенно улыбнулась. Это слово значило для нее не больше, чем «ххтотм» мистера Мапы. Пара шпор, бренча, закрутилась на тонких паучьих ножках.
– Нам сто лет, – сказали они, как будто это все объясняло.
Оранжевый китайский фонарь, поразительно напоминавший Сентябрь тыкву, мигнул, привлекая внимание. На его бумажной поверхности стали медленно появляться изящные, золотые, пламенеющие буквы:
Ты пользуешься вещами в своем доме и совсем не думаешь о них.
От этого нам горько и больно.
Сентябрь уперла руки в бока.
– О, простите! Я не знала! Если дома стоит диван и выглядит как простой диван, откуда мне знать, что это не просто диван?
В том-то и беда.
Когда возраст домашней утвари переваливает за сотню, она просыпается. Она оживает. Она получает имя, у нее появляются заботы, и мечты, и несчастные влюбленности. Все это не всегда проходит бесследно. Порой мы не в силах забыть печали и радости до́ма, в котором жили. А порой не в силах их вспомнить. Цукумогами – столетние вещи. Они проснулись.
– То есть все вещи у меня дома… просто спят до сотого дня рождения? – Сентябрь прикусила губу и в задумчивости посмотрела на редкую траву. – Это странно и грустно. Я часто теряю и ломаю вещи задолго до того, как им исполнится сто. Но… почему же у вас нет своего собственного дома? Или го́рода?
Мы провели век запертыми в коробке из четырех стен и крышки.
Мы боимся замкнутого пространства.
Нам больше нравятся солнце, ветер и море, хоть они и портят тех из нас, кто сделан из металла, и рвут бумажные сердца.
– Сколько тебе лет? – надменно спросил Ганнибал – соломенные сандалии.
– Двенадцать, сэр.
Поднялась ужасная суматоха: чайники засвистели, мечи зазвенели, башмаки затопали.
– Это никуда не годится! – воскликнул Ганнибал. – Нельзя доверять тем, кому меньше ста! – Толпа цукумогами одобрительно зашумела. – Боюсь, тебе придется уйти. Малолеток, еще не доживших до ста, и носить-то невозможно – они еще совсем незрелые. Они не видели, как рождаются внуки, как они вырастают и покидают дом; их не оставляли пылиться зимой, пока семья нежится в отпуске у теплого моря! Они непредсказуемы! Они могут слететь с вас в любую секунду. Им лишь бы шляться где попало. Только о себе и думают!
– Двенадцать! – фыркнули шпоры. – Даже не пятьдесят!
– Совсем не пятьдесят, – бросила ширма, – и даже не двадцать. Она, наверное, революционерка! Молодежь склонна к подобным вещам.
Оранжевый фонарь вспыхнул:
Если бы она была революционеркой, у нее была бы винтовка…
Но никто не обратил на него внимания.
– Я не хочу вас беспокоить, – пробормотала Сентябрь. – Конечно, я уйду. Только не найдется ли у вас чего-нибудь поесть? В море приходится нелегко…
– Нет! – завизжал Ганнибал, щелкая своими ремешками. – Убирайся! Кретинка малолетняя!
Сентябрь умела понимать, когда ей не рады. По крайней мере когда кто-то кричит тебе «убирайся», догадаться нетрудно. Однако она была уязвлена. Ведь прежде столько существ в Волшебной Стране были к ней добры. Ее лицо пылало перед немигающими взорами старой мебели. Возможно, в этой глуши, на диких островах Маркиза просто еще не успела заставить их быть милыми и приветливыми. Она развернулась, чтобы уйти, и… о! не стоило ей поворачиваться к цукумогами спиной! Но, может быть, в этом не было ее вины. Может, все дело было во внезапном порыве непослушного ветра, который налетел и разделил траву – и черные туфли Сентябрь сверкнули между стеблей.
Несколько поломанных колокольчиков забренчали тревогу, и Ганнибал, топоча, как овцебык, ринулся в погоню за Сентябрь. Он пихнул ее в спину, и Сентябрь упала лицом вперед.
– Туфли! – закаркал он, сидя верхом на Сентябрь. – Черные туфли, э-ге-гей!
– А ну слазь! – закричала Сентябрь, извиваясь под сандалиями и пытаясь дотянуться до них и сбросить с себя.
– Я же говорил, говорил! Даже девяностодевятилетние под подозрением, не то что двенадцатилетние! От этих уж точно добра не жди!
– А от меня жди! Я хочу спасти своих друзей!
– Нам все равно, все равно! – вопили сандалии. – Мечи, хватайте ее! Можете не церемониться! Бросим ее в колодец!
Холодные, острые руки схватили ее за плечи. Пар из чайников ошпарил ей ноги. Она закричала, пытаясь встать, – но острия мечей впились ей в руки и поволокли по траве, а Ганнибал с соплеменниками радостно хихикали и распевали победные песни.
– Она вознаградит нас, вот увидите! – уверял он приятелей. – У нас будут собственные юные чайнички для чая, и не нужно больше самим заваривать «Эрл грей» в старушке Милдред!
– «Она?» – воскликнула Сентябрь. – Кто велел вам это сделать? Маркиза?
– Не обсуждаем государственные тайны с недорослями!
Толпа неожиданно остановилась, а в земле открылось круглое отверстие. Стены в нем были выложены камнем и спускались глубоко вниз. Дна видно не было, но Сентябрь показалось, что она слышит там, внизу, в темноте, плеск моря.
