Дети ночи - Дэн Симмонс

– Ранен? – переспросила Кейт. – Лейтенант, в этого человека стреляли три раза в упор из ружья!

– «Ремингтон» двенадцатого калибра, заряженный патронами с шестым зарядом, – сухо уточнил Том.

– Из ружья, – продолжала Кейт, стараясь, чтобы ее голос звучал ровно и убедительно. Ей это удалось. – При первом выстреле он получил обширное ранение грудной полости и серьезные повреждения шеи и челюсти. Вторым выстрелом ему почти оторвало руку и обнажило ребра. Лейтенант, я своими глазами видела эти ранения. Одному Богу известно, что с ним стало после третьего выстрела… и падения. Вы же сами видели, что скала там почти отвесная.

Детектив кивнул и окинул ее тяжелым взглядом. Кейт знала женщин, считавших такой утомленный взгляд из-под нависших век, свойственный некоторым мужчинам, возбуждающим… но она всегда понимала, что за этим не кроется ничего, кроме глупости.

– И что? – спросил лейтенант.

– Почему тогда мы говорим, что он ранен? – жестко поинтересовалась Кейт. – Почему не возникает вопроса, кто унес тело и зачем?

Лейтенант вздохнул с видом человека, бесконечно уставшего от дилетантских рассуждений.

Прежде чем Кейт успела сказать что-нибудь злое, Том ладонью накрыл ее руку.

– Почему вы называете его грабителем? – негромко спросил он. – Почему речь не идет о попытке похищения ребенка?

Лейтенант медленно поднял на него глаза.

– Нет доказательств того, что этот человек пытался совершить похищение.

– Но ведь он был в детской! – закричала Кейт. – Он тянулся к ребенку!

Молодой полицейский безучастно смотрел на нее.

– Послушайте, – заговорил Том, явно старавшийся избежать дальнейшего обострения беседы, – мы понимаем, что отпечатков пальцев нет, поскольку он был в перчатках. Его портрета в вашем компьютере тоже нет. Но ведь у вас имеются образцы крови с камней и растений в расщелине… обрывки одежды, оставленные во время падения… Разве это никак нельзя использовать? Или передать ФБР?

Лейтенант моргнул.

– А почему вы считаете, что ФБР должно заняться делом местного значения?

Кейт скрипнула зубами.

– А разве ФБР не занимается похищениями или попытками похищений?

Лейтенант уже не моргал.

– Но, доктор Нойман, у нас нет доказательств того, что мы имеем дело с попыткой похищения. Вы живете в благополучном районе. У вас в доме много дорогих произведений искусства, электроники, серебра… Очевидно, это и было целью…

– Пойдем, Кейт, – сказал Том, поднимаясь и беря ее за руку. – У тебя закончился перерыв, а у меня – терпение. Лейтенант, если появится что новое, дайте нам знать, хорошо?

Лейтенант Петерсон наградил их взглядом в лучших традициях Дона Джонсона.

Когда они уже ехали к ЦКЗ, Том открыл бардачок и подал Кейт небольшую деревянную коробочку.

– Открой, – сказал он.

Она открыла и молча посмотрела на бывшего мужа.

– Девятимиллиметровый полуавтоматический браунинг, – пояснил Том. – Я раздобыл его у Неда в спортивном магазине. Завтра после работы мы куда-нибудь отъедем и потренируемся. С сегодняшнего дня он всегда должен быть в тумбочке возле твоей кровати.

Кейт ничего не сказала. Она вдруг увидела перед собой бледное лицо и черные глаза и – наверное, уже в сотый раз с того воскресного утра – с трудом подавила дрожь.

Сьюзен Маккей Чандра появилась в Боулдере в четверг и особой радости по этому поводу не испытывала. Кейт всегда считала ее красавицей: от отца-индуса Чандра унаследовала миниатюрную фигуру, кожу кофейного оттенка и иссиня-черные волосы, но ярко-голубые глаза и вспыльчивый характер ей достались от матери-шотландки. Получасовая поездка от денверского аэропорта «Степл-тон» до Боулдера довела ее почти до точки кипения.

– Нойман, вы не представляете, какое значение имеет моя работа в Атланте по ВИЧ, – бросила она Кейт, которая сказала водителю, что сама подвезет вирусолога.

– Представляю, – мягко возразила Кейт. – Я слежу за всеми вашими материалами, что проходят по сети, и читаю отрывки из бюллетеней еще до того, как их отпечатают на бумаге.

Чандра скрестила руки. Лесть нисколько ее не тронула.

– Тогда вы должны понимать, что это настоящий идиотизм – вытаскивать меня оттуда для какого-то паршивого проекта, в то время как каждая неделя моего отсутствия там может стоить жизни тысячам людей.

Кейт медленно кивнула.

– Послушайте, – сказала она. – Дайте мне всего два часа. Нет… пусть будет полтора часа. Если я не смогу вас ни в чем убедить до полудня, то тогда кормлю обедом в «Флэгстаф-Хаус», беру билет первого класса на трехчасовой рейс «Дельты» обратно в Атланту и сама отвожу в аэропорт.

Враждебности в голубых глазах Чандры не было, одна лишь непреклонность.

– Круто сказано, Нойман. Но вы зря теряете время. Боюсь, убедить меня оторваться от моей команды может только что-нибудь не меньшего значения, чем Второе пришествие.

Знакомство с материалами в офисе Кейт заняло у нее меньше часа.

– Господи Иисусе!.. – только и смогла прошептать Чандра, когда они закрыли последнюю папку. – Этот ребенок может оказаться биологическим аналогом Розетт-ского камня.

По рукам Кейт пробежали мурашки.

– Ну что, останетесь? По крайней мере до тех пор, пока мы не придумаем способ выделить этот ретрови-рус?

– Останусь ли я? – расхохоталась Чандра. – Да попробуйте теперь от меня избавиться, Нойман. Когда мы можем попасть в лабораторию класса VI?

Кейт взглянула на часы.

– Через десять минут будет не слишком поздно? Чандра на мгновение задержалась у окна, глядя на

Флатироны.

– Пожалуй, можно отложить часа на полтора. Я думаю пригласить вас на обед в «Флэгстаф-Хаус». Теперь нам, возможно, не скоро удастся нормально поесть.

Через четыре дня пришло письмо от Лучана. Кейт прочитала его, вернувшись с работы в полдесятого вечера. У нее еле хватило сил зайти – в заново покрашенную детскую проведать Джошуа. Потом она приняла душ, пожелала спокойной ночи Джули, прошла в кабинет, где Том готовил список для похода по каньону, и перебрала почту. При виде письма от Лучана она почувствовала, как у нее неожиданно и непривычно похолодело в груди. Письмо было послано по международной федеральной почте.

«Дорогие Кейт и малыш Джош!

Лето в Бухаресте продолжается, рынки после вашего отъезда стали еще беднее, жара здесь ужасная, и я тоже остаюсь здесь. Стажировки в Америке не будет – во всяком случае, этой осенью. Мой дядюшка и его семья не в состоянии ссудить меня средствами, а у отца имеется только поэтическая слава, но совсем нет денег (как же иначе! ведь он поэт!), и ни один американский университет не предложил мне стипендии, несмотря на твое убедительное (хорошо, если искреннее) рекомендательное письмо, где ты меня представила величайшей находкой для медицины после Джонаса Солка.