Старые черти - Кингсли Эмис

— …и я впервые увидел тебя с тех времен. Раньше, когда я читал о людях, которые почувствовали, как время повернулось вспять, я думал, что это всего лишь слова, просто фантазия. Но все произошло именно так.

Малькольм покосился на нее со слегка безумным видом и сразу же отвел глаза.

— Я знал, что это случится. И не спрашивай откуда, — торопливо добавил он на всякий случай.

Надпись на дорожном указателе гласила: «Стагамбер 1, Питерстоу 2 S». В Питерстоу они с Малькольмом собирались пообедать. Сколько это минут? Пять? Минута с четвертью? Рианнон скрестила пальцы на левой руке. Конечно, ужасно, что она так думает, но пока ситуация не безнадежная. Конечно, Малькольм уже много чего наговорил, даже по-трезвому; видимо, осмелел из-за того, что ведет машину и не смотрит в глаза, но ничего серьезного он не сказал — может, все и обойдется.

Машина въехала на вершину холма; футах в ста внизу виднелась деревушка Стагамбер. Все в ней, от безграничной глади моря справа до густой зелени слева, было ровно таким же, как много лет назад.

— Конечно, я имел в виду не только то, что ты внешне такая же, — произнес Малькольм, уничтожив надежду, которая и без того едва теплилась. — Даже слепой бы это заметил. — Он замолчал, чтобы перевести дух. — Я хотел сказать, что ты не изменилась изнутри. Хотя изнутри мало кто меняется, как ты думаешь?

Рианнон немного подумала.

— Да, наверное, ты прав.

— Я знаю, что сильно изменился внешне. Стал дряхлым стариком. Нет, я не жалуюсь, просто констатирую факт.

Он сокрушенно покачал головой.

— Сейчас же прекрати! — с негодованием воскликнула Рианнон. — Никакой ты не дряхлый! Ты в прекрасной форме, отлично выглядишь и даже не полысел. Ты выглядишь… э-э… значительно моложе своих лет.

Комплименты Малькольм всегда принимал с нескрываемым удовольствием, и в этом отношении он нисколько не изменился. Впрочем, не изменился он и в том, что по-прежнему давал понять, когда ждет похвалы и какой примерно, а потом от души радовался, услышав добрые слова в свой адрес.

— Ой, ну что ты, Ри, — повторил он несколько раз. — Но я хочу сказать, что внутренне я почти не изменился.

«Там-парарам-пам-пам изнутри», — думала она про себя, ожидая, когда последует «там-парарам-пам-пам снаружи», но на всякий случай скрестила пальцы. Малькольм по-прежнему гнул свою линию, немного настойчивее: «Неисправимый романтик… всегда ждал от жизни слишком многого… чуточку завидовал практичным людям, которые мирились с тем, что есть… победа надежды над жизненным опытом… неисправимый романтик… стараюсь во всем искать хорошее… так легче жить… никогда не хотел быть приземленным типом, который довольствуется синицей в руках… слишком стар, чтобы меняться», — закончил он твердо. Дело начало принимать скверный оборот, когда Малькольм признался, что с нетерпением ждал этой встречи и по-прежнему надеется на будущее. Впрочем, выражался он довольно туманно и вскоре замолчал. «Если повезет, то со вступлением закончено», — подумала Рианнон.

Они въехали в Стагамбер и почти сразу же выехали, успев заметить лишь мешанину флагов, афиш и рекламных плакатов самых разных цветов: салатового, желтого, красного, черного и белого. Машина повернула налево вдоль края долины, и их взору предстал еще один дорожный указатель, из новых, темно-зеленый, с нарисованным вигвамом и тонкой белой надписью, довольно разборчивой вблизи. Согласно ей, до Питерстоу оставалось всего восемьсот метров, и если двигаться по стрелке, непременно туда доберешься.

Рианнон надеялась, что узнает это место, но ошиблась. В деревне обнаружилась лужайка с разбросанными по ней серо-белыми валунами, а еще — старинный питьевой фонтанчик в склоне горы, вернее, руины каменной кладки с креплением, где когда-то висела кружка на цепочке. Рядом была мемориальная доска с четырьмя или пятью фамилиями, и Рианнон поняла, что перед ней местный памятник жертвам войны. Кое-где за невысокими белыми воротами виднелись внушительные коттеджи из темного камня или кирпича, поодаль располагалось здание побольше, с мощными балками и черепичной крышей. Вывеска гласила: «Герб Поуиса»[29] — и обещала лучший выбор старинных элей и сидров. Во дворе стояли машины, но у передней двери еще можно было припарковаться.

Малькольм потянул рычаг ручного тормоза и притормозил с эффектным скрежетом.

— Ну вот мы и добрались, — сказал он, обратив к Рианнон улыбающееся лицо; в уголках его глаз залегли морщинки.

Он вел себя так, словно вручил ей дорогой подарок, и только сам Малькольм, с его чувствительностью, мог этот подарок выбрать. Он сидел выпрямившись и выглядел таким душкой, что Рианнон захотелось дать ему подзатыльник.

— Чудесно, — ответила она.

Малькольм выбрался из своего кресла и поспешил на помощь Рианнон. Он двигался довольно быстро, но Рианнон его опередила. Она не любила, когда ей «помогали», если только не строила из себя матрону, что случалось довольно редко. Малькольм подбежал через секунду после того, как она обеими ногами встала на землю, но успел напомнить о сумочке, которую Рианнон уже собиралась взять. Они направились к пабу, и Малькольм подхватил ее под руку, будто опасался, что Рианнон упадет или врежется в стену. Рианнон почти вспомнила этот хозяйский жест: Малькольм держал ее так много лет назад, когда она раза два согласилась с ним встретиться. Вот и сегодня он не дал Рианнон войти в паб сразу: задержал ее перед входом и произнес:

— Здесь почти все как прежде.

— Да, похоже, мало что изменилось.

— Только крышу отремонтировали, сделали пристройку и забетонировали место, где был старый колодец. Еще, по-моему, в том углу была времянка, помнишь?

Рианнон не помнила, и потому медленно кивнула и что-то промямлила в ответ.

— И, конечно, столики. Но, в сущности, здесь все как раньше.

— М-м-м…

— Урны для мусора не очень красивые, зато практичные.

Окинув напоследок двор довольным взглядом, Малькольм попытался завести Рианнон в паб, но она быстро прошла вперед, вспомнив заодно, что давно не слышала от мужчин: «За тобой не угнаться!» Войдя внутрь, она огляделась с деланным интересом. Рианнон понятия не имела, изменилось ли что-нибудь в зале. По крайней мере пока там было малолюдно и тихо. На некоторых столах она приметила невысокие медные перильца или поручни — видимо, чтобы посетители спьяну не смахивали на пол посуду… «Нет, чепуха, — подумала Рианнон, — десять к одному, что они с корабля, наверняка и Малькольм мне сейчас это скажет». Однако он ничего не сказал, просто заметил, что не знает, по-прежнему ли тут хорошо готовят. Рианнон подумала, что никогда не слышала такой наглой лжи.

Как выяснилось, готовили тут вполне прилично, но в случае Малькольма это оказался единственный плюс. Из всех знакомых Рианнон именно он был тем человеком, на которого не обращают внимания в баре, сажают за столик у кухонной двери, приносят первое блюдо, когда остальные посетители, включая тех, кто пришел позже, уже пьют кофе, и вдобавок обсчитывают. Тем не менее обед прошел нормально: Малькольм всего лишь уронил сливочное масло себе на галстук. В самом конце Рианнон, потягивая из рюмочки свой любимый зеленый шартрез, почти перестала волноваться. Некоторые моменты — вроде того как Малькольм обнаружил пятнышко на бокале и долго махал, чтобы посуду заменили, или как он потребовал принести «нормальную» перечницу, а потом следил, пока ее не принесли, — снабдили Рианнон материалом для пересказа Розмари, но застольная беседа (говорил в основном Малькольм) была невыносимо скучной. Рианнон забыла все свои опасения, пока он рассказывал ей о людях, которых она не знала. Они даже поболтали об Уэльсе, а потом и об Англии, куда перебрались некоторые их общие друзья. При словах Малькольма о том, что не стоит говорить об упадке Уэльса, если не хочешь оказаться в меньшинстве, Рианнон сразу же вспомнила, как ему разбили нос в тревильском баре. Сейчас нос выглядел вполне нормально, хоть и не ближе ко рту, чем раньше.

Покончив наконец с Уэльсом, Малькольм объявил, что еще рано, без особой спешки заказал еще кофе и попросил Рианнон рассказать о себе. Она поведала ему об Алуне и девочках. О дочерях Рианнон говорила с осторожностью, в основном из-за того, что Гвен рассказывала об их с Малькольмом двух сыновьях, которым было уже за тридцать, вернее, из-за того, о чем Гвен умолчала. Может, Малькольму и было чем поделиться, но изливать душу он не стал, только слушал вежливо. Спустя несколько минут Рианнон поняла, что взяла неверный курс.

— Еще рюмочку этой липкой штуковины? — предложил он, едва она замолчала.

— Нет, милый, спасибо.

— Судя по твоим словам, ты сейчас вполне довольна жизнью.

— О да, куда больше, чем в те времена.

— Правда?