Чероки - Жан Эшноз

— Проклятая развалина, — сказал он. — Вот так и дымит с самого Парижа, беспрерывно, — можете себе представить эту поездочку.

— Надо было сделать техосмотр, — с отеческой заботой посоветовал Гильвинек, — и все проверить, прежде чем пускаться в дорогу.

— Не успел, мчался как на пожар, — ответил юрисконсульт. — Да еще моя жена, больница… — пробормотал он. — В общем, я совсем выдохся. Так что у вас тут происходит?

— Ну, по словам мадемуазель, — начал Кремье, вслед за чем методично изложил то, чем поделилась с ним Вероника. Он говорил размеренно, будто рапорт печатал, обдумывая каждую фразу, перед тем как ее озвучить, старательно подбирая каждое слово, а потом и каждую букву этого слова, как будто искал их на клавиатуре своей громоздкой машинки. К удивлению Вероники, он дополнил рассказ молодой женщины собственными подробностями; ее удивление возросло, когда она поняла, что подробности эти вполне верны. Двое других слушали Кремье, мерно кивая, и, когда он завершил свой отчет, все взглянули на колониальный дворец. Однако там ровно ничего не происходило: дом по-прежнему казался пустым и безнадежно мертвым, как высохшая раковина.

— С этой стороны нам ничего не светит, — продолжал Кремье, указав на фасад. — Если и существует другой проход внутрь, то только сзади (и он указал на скалу). Она (и он указал на Веронику) выбралась вон оттуда (и он указал на застекленное окно). Значит, где-то там должен быть лаз или что-нибудь в том же роде. Поскольку нас мало, мы потратим много часов, пока найдем его. Нас мало, — глухо повторил он (и указал на себя самого). — Нужно бы сообщить местным коллегам и в префектуру, но им понадобится не меньше часа, чтобы приехать.

И он начал усиленно тереть глаза. Бенедетти слушал его, машинально полируя рукавом лобовое стекло «Мерседеса». Гильвинек следил за мелким ястребом, парившим в белом небе. Вероника оглядела всех троих мужчин, повернулась и решительно зашагала к дому.

— Эй, вы куда это отправились? — окликнул ее Гильвинек.

— Молчи, — сказал Кремье. — Забудь хоть на минуту, что ты сыщик. Ладно, уговорили! — крикнул он молодой женщине, — давайте попробуем. Вернитесь, сейчас пойдем все вместе. Слышите, что я говорю, вернитесь, мы идем с вами.

Она вернулась. Кремье указал остальным на узкую тропу, петлявшую вдали справа по скале; тропа вела наверх, к плоской вершине, где рос падуб, — дерево находилось как раз над окнами, пробитыми в камне.

— Пройдем по ней, — сказал он. — Сверху будет виднее. Вполне возможно, что оттуда можно забраться внутрь. Однажды летом мы с женой отдыхали в Греции и видели похожий дом, разве что не такой шикарный. Интересно, прямо пещера троглодитов, не иначе. И там было полно таких вот ходов.

Они вскарабкались по тропе на площадку; рядом с падубом раскинулся пышный можжевеловый куст. Ловушка на дроздов, сделанная из большого камня, некогда опиравшегося краем на две шаткие жердочки, указывала на то, что здесь время от времени бывали люди. Камень упал, а лежавшая под ним приманка — гнилые ягоды можжевельника — и окаменелый птичий скелетик свидетельствовали о том, что люди сюда давным-давно не наведывались. Все молча постояли перед камнем. Бенедетти снова принялся массировать лодыжку. Кремье внимательно изучал окружающую местность.

— Минуточку, — вдруг произнес он.

И с неожиданной энергией начал взбираться по почти отвесной скале к небольшому слоистому выступу, расположенному выше площадки и по форме напоминавшему плоский клюв. Несколько раз его ноги соскальзывали с камня, и он судорожно цеплялся за малейшие бугорки, вставал на кусты, вырывая их с корнями из расщелин («Как вы там, шеф? Как вы там?» — кричал Гильвинек), однако вскоре все увидели, что он добрался до «клюва», встал во весь рост, посмотрел вниз, себе под ноги, и крикнул: «Здесь есть что-то похожее на лаз». Остальные тоже вскарабкались туда, кто как мог.

Это был не проход, а круглое отверстие в скале, нечто вроде узкого бездонного колодца. Они окружили его, Гильвинек лег на живот и заглянул внутрь. Затем поднял голову и объявил, что ничего не видно. «Смотри получше», — сказал Кремье. Гильвинек снова сунул голову в дыру и через минуту сказал: «Да, вроде там что-то маячит». Его лицо так побагровело от натуги, что на нем трудно было различить отдельные кровеносные жилки. «Мало что видно, — уточнил он. — Какой-то неясный свет на самом дне и всё».

— Через этот лаз нам внутрь не забраться, — устало констатировал Кремье, — это исключено.

— И что будем делать? — спросил Гильвинек, отряхивая от пыли свой синий костюм под плащом.

— Ждать, — ответил Кремье.

— Это вы уже недавно говорили, — заметила Вероника.

И тут снизу, из глубины дыры, к ним донесся протяжный вопль, многократно усиленный эхом колодца, как будто его исторгала сама скала; впрочем, это был не столько вопль, сколько нескончаемо долгий, высокий звук, жалобный, завораживающий и воинственный: они слышали голос Прекрасной Сестры.

— Спускаемся обратно, — приказал Кремье.

30

Фред не угрожал Жоржу своим оружием. Оно тяжело лежало в его руке, не принося практической пользы, но служа простым знаком или напоминанием о том, на чьей стороне сила, — если кого-то вдруг заинтересует этот вопрос.

Вначале они не обменялись ни единым словом. Фред слегка улыбался, но без особой приязни, только во взгляде его горел веселый хитроватый огонек. Трое бритоголовых мужчин у него за спиной явно готовились к схватке. В коридоре послышался шум; в комнату вбежал четвертый жрец.

— Они психуют, — нервно объявил он, — нужно, чтобы кто-то к ним вышел.

— Пускай девчонка уговорит их подождать, — приказал Фред. — Что ей стоит покричать еще немного.

— Да она и кричит, — ответил бритый, — кричит как оглашенная, делает все что может. Но это уже не действует. Их больше не удается сдерживать.

Фред повернулся к Гиббсу.

— Тогда вы идите туда, толкните небольшую речь, заговорите им зубы.

— Но это не было предусмотрено, — возразил англичанин. — И что я должен им рассказывать, как вы себе это представляете?

— Откуда я знаю, — рявкнул Фред, — придумайте что-нибудь. Ага, вот что: раздайте им овощи, они всегда до смерти рады, когда им раздают овощи. Это входит в программу представления. Вообще-то, я всегда оставляю это на самый конец, но, черт с ними, один раз не в счет.

— Да я понятия не имею, как это делается, — пролепетал рыжий.

— Ох, и надоели же вы мне, Фергюсон! — закричал Фред. — Даже на такую малость и то неспособны. Хотите, чтобы дело пошло, приложите хоть минимум усилий. Спросите, наконец, у массажиста или просто следите за ним и делайте то же самое, вот и все. Да идите же наконец!

Англичанин выпрямился, глубоко вздохнул и выпятил челюсть, пытаясь принять решительный вид.

— Ладно, побеседую с ними, — сказал он срывающимся голосом. — Я иду.

И он вышел в сопровождении бритоголового. Фред обернулся к Жоржу, снова улыбнулся, подмигнул и возвел глаза к потолку, словно беззлобно сетовал на слугу или на хозяина:

— Всё здесь на мне, абсолютно всё. Любую мелочь им нужно разжевать и в рот положить.

Он знаком велел троим телохранителям выйти в коридор, прикрыл за ними дверь и подошел к высокому, массивному шкафу, стоявшему в глубине комнаты; боковое отделение шкафа сверху донизу состояло из ящиков. Сунув револьвер в один из них, он вынул из другого бутылку бурбона Barclay и пару бокалов, а из третьего — крошечный черно-серый японский транзистор с большой ярко-красной кнопкой сверху. Наполнив бокалы и поставив их на пол, он уселся на табурет, спиной к стене, указал Жоржу подбородком на один из бокалов, а сам принялся настраивать приемничек, из которого полилась фортепианная музыка, а именно «Sweet and Lovely» в исполнении трио Уинтона Келли[48]. Потом вытянул антенну, отрегулировал громкость, поставил транзистор рядом с собой и поднял бокал в безмолвном тосте, обращенном к Жоржу, который взбалтывал желтый напиток на донышке своего бокала. Они выпили.

— Слушай, — сказал наконец Жорж, — так дальше не может продолжаться. Что это за история?

— Ну вот, я вижу, ты мне не доверяешь, — огорченно констатировал Фред. — Не волнуйся, до сих пор ты делал все как надо и прекрасно сыграл свою роль. Даже твое сегодняшнее бегство оказалось очень кстати, ты отвлек их внимание в самый ключевой момент.

— О чем ты говоришь, какая роль? — нервно спросил Жорж.

— Та, которую ты должен был исполнить в моих интересах. Тебе вовсе не обязательно знать, в чем она состоит, — наоборот, даже лучше, что ты ничего не понимаешь. Вот и не пытайся понять, просто делай, что я скажу, и все будет о’кей. Поверь мне, эта история тебе только на руку, скоро сам увидишь (и он осушил свой бокал). Ну а как вообще твои дела? Мы ведь давненько не виделись. Правда, ты не очень изменился.