Смерть на Параде Победы - Андрей Кузнецов

— Вот, это один из наших наладчиков! — обрадовался Иван Семенович и обратился к мужчине в кепке: — Константин, а я к вам пожарного инспектора веду…

Константин узнал Алтунина первым. Ни сказав ни слова, развернулся и побежал к высокому глухому забору, огораживавшему заводскую территорию. Бежал он быстро, большими скачками, да еще и вилял на ходу то влево, то вправо, чтобы попасть по нему было сложнее.

У Алтунина первым делом сработал рефлекс «догони убегающего», и лишь припустив за Константином, он вспомнил, что видел его в столовой, в тот день, когда ездил на Преображенский рынок по делу об ограблении торговцев, и даже разговаривал с ним…

Бегать после ранения и плеврита было тяжело, метров через сто Алтунин начал задыхаться. Константин или как его там, фашистова сына, уже подбежал к высокому деревянному забору. Вот он подпрыгнул, чтобы ухватиться за верх и подтянуться, но впопыхах не допрыгнул.

— Стой! — прерывисто крикнул на бегу Алтунин, доставая из наплечной кобуры табельный ТТ. — Стой, гад!

Гад припустил вперед вдоль забора. Не иначе, как оценил скорость бега Алтунина и решил увеличить дистанцию, чтобы без помех перелезть через забор. Или же просто сообразил, вражина, что лучше прыгать с забора не на Складочную улицу, а к железной дороге. Там проще будет скрыться, и догонять там сложнее, ни машина, ни мотоцикл не проедут, только на своих двоих, а гад резв и прыток, хоть уже и не мальчишка…

Жадно хватая ртом воздух, словно выброшенная на берег рыба, Алтунин бежал за Константином, который продолжал петлять по-заячьи, но, увы, от этого расстояние между ними не сокращалось. Стрелять не было никакой возможности, разве что в воздух, потому что после пробежки о прицельной стрельбе, да еще по такой сложной в смысле поражения цели, не могло быть и речи. Но в воздух Алтунин пальнул на бегу два раза, привлекая внимание, а шесть патронов благоразумно оставил для дела.

Константин на выстрелы за спиной никак не отреагировал. Бежал себе и бежал, а потом остановился у забора и подпрыгнул… Алтунин, поняв, что враг сейчас уйдет, взвыл от ярости и прямо на бегу выстрелил по нему шесть раз подряд. Пан или пропал, то есть — или попал, или не попал, а стрелять надо, потому что догнать уже не получится.

Брал Алтунин ниже пояса, потому что мертвому врагу грош цена, одно моральное удовлетворение, а раненому цена рупь-целковый, потому что раненый враг непременно что-нибудь да расскажет. Пять раз промазал, а на шестой раз попал. Чудом. И так удачно попал — в мякоть правой руки, сантиметров на десять выше локтя, не задев ни плечевой кости, ни артерии. Захочешь, так не попадешь.

Константин упал не сразу, а повисел секунду-другую на левой руке, но сил не хватило, и он упал на землю. Застонал от боли, попытался подняться, но не смог. Когда-то, очень давно, дай бог памяти в каком это году, Алтунин играл в футбол в нападении. С тех пор многое изменилось, но удар с обеих ног получался у него замечательно, особенно с разбега. Да если еще вместо легкой бутсы на ноге увесистый сапог, то после такого удара сопротивление уже невозможно. Константин потерял сознание. Алтунин первым делом убедился в том, что рана на задержанном одна, и она не опасная, затем и перевязал гаду руку поверх рукава пиджака своим собственным носовым платком, а затем связал ему руки спереди его ремнем, не свой же на это пускать, хватит с врага и носового платка капитана Алтунина.

Сбежавшиеся рабочие окружили их плотным полукольцом.

— Милицию уже вызвали, — доложил кто-то.

Алтунин подумал, что счет пока не в его пользу.

Одного врага удалось задержать, а четверо подались в бега. Не успело повезти, как опять не повезло. Ясное дело — Константин, или как его там, узнал в пожарном инспекторе человека из столовой, решил, что это не совпадение, хотя это было чистейшей воды совпадение из тех, что бывает одно на миллион, и попытался убежать. Кто мог подумать? Кто мог предугадать?

Алтунин поднялся с колен, отряхнулся и сказал рабочим:

— Волоките этого типа в заводоуправление.

Стоило встряхнуть задержанного, как он пришел в себя. Посмотрел на Алтунина, дернул щекой, изображая презрение, и процедил сквозь зубы:

— Холуй!

— Сам ты холуй! — ответил ему Алтунин. — Гитлеровская шавка!

— Так это шпион?! — заволновались рабочие. — Не вор?!

Задержанный получил несколько увесистых тумаков.

— Попр-р-рошу без самосуда, гр-р-раждане! — раскатисто рявкнул Алтунин, вставляя в ТТ полную обойму. — Он свое получит, не волнуйтесь.

18

Остальных диверсантов искала сборная команда из прибежавших на выстрелы милиционеров девятнадцатого райотдела, в котором раньше служил Семенцов, заводской охраны и рабочих. Алтунин в поисках участия не принимал — сторожил задержанного. Лучше синица в руках, чем журавль в небе (синица-то такая резвая, что, глядишь, и с подбитым крылом упорхнет), да и не осталось на заводе никого из диверсантов — ушли после первого выстрела.

Обыскав задержанного, Алтунин нашел паспорт на имя Коростылева Константина Ивановича, 1908 года рождения, прописанного в подмосковном Подольске на Комсомольской улице. Национальность — русский, социальное положение — рабочий, невоеннообязанный. Паспорт Алтунин рассмотрел очень внимательно, каждую страничку на свет, фотографию ногтем подковырнул и признал, что фальшивка (а это была несомненная фальшивка) изготовлена великолепно. Комар носа не подточит. И выглядел паспорт согласно дате выдачи — августу 1944 года — не потрепанным, но и не очень новым. В паспорт была вложена сложенная вчетверо справка с печатью Московского областного научно-исследовательского клинического института. Согласно справке, датированной мартом этого года, Константин Иванович Коростылев страдал заболеванием с мудреным названием. Алтунин разобрал только слово «эпилепсия». Молодцы, знают свое дело, все у них по уму. Раз невоеннообязанный, то в паспорте справочка. Во избежание лишних вопросов.

Оружия при задержанном не оказалось. Старый складной нож с клеймом ХТЗ [40]хоть и был остро наточен, но для рукопашного боя не годился, потому что лезвие не фиксировалось в раскрытом состоянии. Хлеб таким резать можно, противника — нет.

«Вот остановил бы я для проверки документов такого гражданина, и чего? — подумал Алтунин, раскрывая и складывая нож. — И ничего. Говорит по-русски без акцента, выглядит как все, документы в полном порядке, прописан в Подольске, ни ствола, ни финки при нем нет…»

Не все диверсанты были столь предусмотрительны, особенно на фронте. Начав отступать, фашисты занервничали и изменили подход к подготовке разведкадров. Раньше он у них был прямо-таки ленинским, «лучше меньше, да лучше», на подготовку ни времени, ни сил не жалели, а тут начали массово засылать едва-едва обученных дилетантов. Совсем до смешного доходило — обыщешь бойца, возвращающегося в свою часть из госпиталя, и найдешь у него в вещмешке складной немецкий стропорез, нож парашютиста. Спросишь «откуда?», а в ответ: «Сосед по палате подарил на выписку». Ага, сейчас…

Кроме документов и ножа, Алтунин нашел початую пачку Казбека, коробок спичек и химический карандаш. Папиросы безжалостно разломал, но ничего, кроме табака, в них не нашел. Хорошо зная вражеские повадки, прощупал воротник рубашки задержанного, а также воротник и лацканы его пиджака, но безрезультатно — ампул с ядом там не было.

Пока местная фельдшерица перевязывала ему руку, задержанный молчал. Когда же девушка ушла, посмотрел на улыбающегося Алтунина и снова начал обзываться.

— Радуешься, холуй? Ну-ну, радуйся. Только помни, что цыплят по осени считают.

Сидели они в Красном уголке. Алтунин на стуле у двери, спиной к ней, а задержанный — в углу, на тяжелом кондовом табурете, к которому Алтунин привязал его ноги. Веревку кто-то из заводских принес крепкую, не разорвешь, да и вязать Алтунин умел, но ТТ на всякий случай держал в руке наготове. Задержанного предупредил, чтобы тот не рыпался не только с целью побега, но и с целью самоубийства, потому что пулю тогда он получит не в лоб, а в колено. Короче говоря, — на трибунале все равно присутствовать придется, но, возможно, с одной ногой вместо двух. Задержанный в ответ посмотрел на Алтунина как солдат на вошь (иными словами порцию презрения, плескавшуюся в его взгляде, описать было нельзя) и некультурно сплюнул на пол вязкой тягучей слюной.

— Так ведь сейчас самая осень, хоть и лето на дворе! — еще шире улыбнулся Алтунин. — Наша взяла, вашей больше нет. Как же не радоваться? И я не «холуй», а капитан милиции. Ясно тебе, предатель?

— Я никого никогда не предавал! — огрызнулся задержанный.

— Неужели? — не поверил Алтунин. — Я, к твоему сведению, во время войны в разведке был, да в СМЕРШе. У что-что, а немца, в совершенстве знающего русский, от нашего шкурника сразу отличу. Ты — самый настоящий предатель.