Новый Мир ( № 7 2013) - Новый Мир Новый Мир
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Выйдите отсюда, — холодно сказала она, — и пачули свои заберите. o:p/
И сказала это так, что я даже не решился спорить. Молча побросал все обратно в пакет, обреченно поднялся. o:p/
— Это ваша? — вдруг обратилась к ней Алиса. o:p/
— Что? — не поняла женщина. o:p/
— Помада, спрашиваю, ваша? o:p/
— Моя, — неуверенно ответила женщина. o:p/
— Она вам не подходит. o:p/
Ну все, подумал я, сейчас она вызовет милицию. По микрофону. o:p/
— В смысле? — решила уточнить администраторша. o:p/
— Не идет к вашей одежде, — спокойно объяснила Алиса. — Вот глядите. o:p/
Она взяла у меня из рук пакет, достала оттуда пару косметических наборов, подошла к женщине и, вынув из кармана джинсов платочек, нежно стерла с ее губ бледную помаду. После чего нарисовала ей пылкую и тьмяную улыбку. Вышло не слишком ловко, однако женщина все равно завороженно посмотрела на себя в зеркальце, протянутое Алисой. o:p/
— У вас совсем другой тип лица, — говорила малая беззаботно, — и совсем другой цвет обуви. Вы понимаете? o:p/
Та все понимала. o:p/
Выйдя из вокзала, мы пересчитали бабки. o:p/
— Откуда ты знаешь? — спросил я удивленно — Ну, о помаде? o:p/
— У моей мамы такая, — ответила Алиса. — Только она ею не пользуется. У нее и так яркие губы. o:p/
До вечера мы продали еще несколько китайских наборов. o:p/
o:p /o:p
o:p /o:p
18 o:p/
o:p /o:p
Мне всегда было жаль, что они так быстро стареют. Как будто все выглядело по-прежнему, старик даже продолжал ходить в свою контору, где ему давно никто ничего не платил, а мама упрямо поддерживала домашний порядок и пыталась меня воспитывать. Но я видел, как сильно они сдали, как их накрыло невидимой волной, словно они вдруг вступили в темноту, а назад под солнце вышли уже другими — с другим выражением лица, слегка испуганным, что ли. Старость — это и есть прежде всего страх в глазах, излишне суетливые движения, неуверенный голос, безосновательные обвинения. Особенно обидно было за старика. Он храбрился и все время повторял, что это его работа и что ни один капиталист его оттуда не выкинет, что он и дальше будет ходить, поскольку положил на эту работу всю свою жизнь. Сколько раз мне приходилось такое слышать — о недаром прожитой жизни, об оставленной после себя памяти, о друзьях, в любую минуту встающих за тебя стеной. Когда их контора обанкротилась официально, старику не было и шестидесяти. Его это прибило окончательно. Он сидел на кухне и слушал транзистор, который я ему притащил. Выходил только в магазин, и то лишь когда его выгоняла туда мама. Даже футбол слушал по транзистору, хоть в соседней комнате стоял вполне нормальный телевизор. О моих делах почти не расспрашивал, своих у него не было. Стал часто болеть, нервничать и срываться. Наверно, именно тогда я понял, что никакой бизнес не дает тебе уверенности. Никакие активы не защитят тебя от собственной тени, которой ты на самом деле боишься больше всего. И что самое важное — твое желание продираться дальше, не останавливаться, не бояться, не иметь этого страха, который делает нас беспомощными и беззащитными. Забоишься — будешь сидеть, побежденный, вылавливая новости из эфира, как запахи из чужой кухни. Я собрал вещи, снял квартиру в соседнем квартале и стал жить отдельно. Заносил старикам деньги и продукты и старался не рассказывать особо о том, чем занимаюсь. o:p/
Через несколько лет Пашиного брата посадили. Тогда посадили также добрую половину наших одноклассников. А те, кого не посадили, стали милиционерами. Когда я брал баскетбольный мяч и выходил на нашу старую площадку, мне даже играть было не с кем. o:p/
o:p /o:p
19 o:p/
o:p /o:p
— А, друзья покойника, — весело приветствовал нас доктор и сразу же напустил тучу табачного дыма. — Хорошо, что пришли. А то мне тут с утра поговорить не с кем. А цветы для кого? — не понял он. o:p/
Я действительно купил на привокзальной подозрительный букетик, подарю, думал, Анне, войду в доверие. o:p/
— Это для больного, — сказал я. o:p/
— Рано ему еще, — радостно возразил доктор. — На кладбище отнесете, как время придет. o:p/
Он заставил нас сесть возле него, долго травил байки о веселых случаях в операционной, потом достал карты, предложил сыграть с ним на интерес, я отказался, а Алиса согласилась. И выиграла. Дважды. После чего доктору позвонили на мобильный, он озабоченно с кем-то переговорил, выхватил у меня из рук цветы, поблагодарил и исчез в коридорах больницы. Вечернее солнце золотило тяжелые мытые окна, казалось, что там, за переездом, стоит лишь перейти теплые сосновые посадки, непременно исчезают все проблемы. o:p/
Паша и сам понимал, какой безнадежный вид у него в этой пустой палате с несколькими кроватями, что темнели железными пружинами. Казалось, он еще больше впал в свою разочарованность, а поскольку таблетки у него забрали, просто не знал, что делать со свободным временем, которого стало вдруг так много. Угодливо обращался к Алисе, а она холодно прыгала на металлических сетках, не слишком-то балуя нас вниманием. Я начал было рассказывать Паше, какая у него клевая малая, как она меня сегодня выручила, однако Алиса ледяным голосом попросила меня заткнуться и не говорить глупостей. Я удивился и заговорил о чем-то другом. Хоть Паша этого, кажется, не заметил. o:p/
— Может, — говорил он, глядя мимо меня, — я заберу сегодня вещи? Выйдем по-тихому. Никто не увидит. o:p/
— Хорошо, — возражал я, — выйти мы выйдем. Только я тебя тащить на себе не буду. Лежи спокойно. Послезавтра тебя выпишут. o:p/
— Ну а как же малая? — сокрушался Паша. — Я же должен быть с ней, ты понимаешь? o:p/
— Ничего, — отвечал я, — она уже взрослая девочка, переживет эту утрату. o:p/
Но Паша не особо меня слушал. И продолжал ныть, извинялся перед малой, стоявшей на соседней кровати, как цапля, и глядевшей на нас презрительно. Меня эта смена ее настроения несколько удивила, днем она вела себя куда пристойней, но чёрт с тобой, думал я, это не мои проблемы, главное выбраться отсюда, и делайте что хотите. И пока я так размышлял, Паша продолжал просить прощения у малой за испорченный отпуск и умолял меня ничего не говорить Марии, а лучше поговорить с сестрой, чтобы принесла ему вещи, или, еще лучше, поговорить с доктором, чтобы выпустил его на волю, или просил принести ему таблеток, или требовал прикрыть окна, поправить подушку, подать воды. И как-то так незаметно и уснул, даже во сне на что-то жалуясь и чего-то прося. Алиса легко спрыгнула с кровати, пружины печально зазвенели, и мы отправились домой. o:p/
А уже когда заходили в гостиницу, за нашими спинами в вечерних сумерках остановился ментовский газик. И хоть было темно, я увидел, каким недобрым взором глядит нам вслед лейтенант. o:p/
Дверь за рецепцией была открыта, и когда мы проходили мимо, меня позвали. o:p/
— Иди домой, — сказал я малой. — Я сейчас приду. o:p/
Анна стояла, опершись на рабочий стол. В комнате было несколько шкафов с папками, в углу находился небольшой диван. Здесь она, наверно, спит, не сбрасывая униформы, подумал я. Анна действительно была в боевом офисном одеянии — в черной юбке, всю ее охватывавшей и подчеркивавшей, и белой блузе, наглухо застегнутой на темные блестящие пуговицы, похожие на кнопки баяна, на котором никто давно не играл. Вид у нее был немножко усталый, что лишь прибавляло ей строгости. Я подумал, что когда б такой была моя первая учительница, я бы, наверно, отказался ходить в школу. o:p/
— У вас, — сказала она, — на этаже вчера до утра шумели. o:p/
— Серьезно? — удивился я. — Я ничего не слышал. o:p/
— Соседи жаловались, — добавила Анна. o:p/
— Может, это они и шумели? — сделал я допущение. — А потом жаловались. o:p/
— Не говорите глупостей, — попросила Анна. o:p/
— Я против них ничего не имею, — сказал я. — Всякое может быть. Но они ошибаются. o:p/
— Не знаю, не знаю… — сказала на это Анна. — Но прошу вас не шуметь. Я за вами слежу. o:p/
— Я знаю. o:p/
— Что? — не поняла Анна. o:p/
— Все хорошо, — заверил ее я. — Ань, все нормально. У нас режим, мы в девять уже спим. o:p/
— Я не знаю, что там у вас, — сказала Анна с нажимом, — но чтобы такого больше не было. o:p/
Чего она хочет? — подумал я. Зачем она это выдумывает? Просит денег? Я ей уже заплатил. Или правда думает, что я извращенец? Не хватало еще, чтобы вызвала милицию. Милиция тут не особо приветлива. В любом случае нам надо было продержаться еще две ночи. Нужно идти на компромиссы. Хорошо, что цветы не принес, — похвалил я себя, нести цветы такой женщине — то же самое, что нести их на братскую могилу, — спасибо не скажет никто. o:p/
— Ладно, — сказал я примирительно, — такого больше не будет. o:p/
— Ладно, — согласилась в свою очередь она, села за стол, раскрыла какую-то папку и навеки обо мне забыла. o:p/
Малая уже мирно спала. Я выключил свет и вышел в коридор. Было темно, за окнами стояла теплая ночь. Какие-то крики звучали из темноты, какие-то движения угадывались на соседних улицах, как будто жители окружающих домов только и ждали, когда придет ночь, а уже тогда выбирались на улицы, под надежную сень деревьев, узнавая в ночной черноте друзей и знакомых. Хорошо было стоять по эту сторону окна, оставаясь незамеченным и неуязвимым, имея возможность в случае чего вовремя заметить опасность. Опасность тем более тут как раз и явилась. Я услышал шаги по ступенькам, легко отступил к дверям запасного выхода и встал в тень. Кто-то двигался по коридору, чутко крадучись и стараясь не шуметь. Ага, догадался я, Анна идет следить. Когда ж она спит? И сколько ей за это платят? Я уже приготовился крикнуть во тьму что-то суровое и обличительное, однако тени скользнули по двери нашего номера и двинулись дальше. В конце коридора остановились. Долго звенели ключами. В конце концов кто-то включил фонарик на мобильном. Я узнал наших соседей. Мужчина открыл двери, но перед тем, как пропустить женщину внутрь, вдруг схватил ее за руку, и она преданно кинулась к нему, жарко и упоенно целуя. Мне стало неудобно, я правда вел себя как извращенец — стоял и наблюдал, как они тут друг друга зажигают огнем желания. Мужчина забросил в комнату сумку, потом толкнул туда же женщину, а после и сам исчез за закрытой дверью. Людей, которые так отчаянно любят друг друга в служебных командировках, бояться не следует, подумал я. Любовь лишает людей агрессии. И свободного времени тоже. o:p/