В лабиринте пророчеств. Социальное прогнозирование и идеологическая борьба - Эдвард Араб-Оглы

Маркс и Энгельс, как и Ленин, не имели ничего общего с такого рода утопистами, которые охотно распространялись на тему о том, сколько ступенек должно быть во «Дворце справедливости» будущего общества, но не могли сказать, какие промежуточные ступени ведут человечество в это общество из настоящего, которые больше думали о том, как будут жить люди в XXX веке, но не знали, что произойдет завтра. Основоположники марксизма не стремились предвосхищать то, что нельзя было научно предвидеть. Они отвергали всякого рода необоснованные предположения как «праздные гипотезы» и оставляли различные детали далекого будущего на усмотрение тех людей, которые будут жить в нем и «будут не глупее нас с вами».

Современная футурология, оставаясь в стороне от марксистской традиции в социальном предвидении, пренебрегая классовым анализом общественного развития, рискует оказаться столь же незадачливой в своих прогнозах, как и многие утопии прошлого. Никакая самая совершенная техника прогнозирования не способна застраховать футурологов от заблуждений в отношении предстоящего хода событий. И в этой связи как нельзя кстати вспоминается красноречивое признание известного английского ученого и писателя Чарлза Сноу: «Будет горько и обидно, если самой лучшей для нас эпитафией, когда пронесутся исторические битвы, будут слова: „Это были самые мудрые люди, но беда их состояла в том, что они были лишены дара предвидения“».[126]

Современные футурологи во многом напоминают такого рода незадачливых «мудрецов, лишенных дара предвидения», которых немало было в прошлом, начиная хотя бы с ветхозаветных пророков. История общественной мысли в определенном смысле может быть названа также и кладбищем предсказаний и пророчеств. Конечно, сейчас, задним числом, можно обнаружить, что в свое время был высказан целый ряд проницательных мыслей, отчасти предвосхитивших те или иные последующие события, открытия и изобретения. Однако на каждое сбывшееся предсказание в среднем приходятся десятки нелепых и наивных пророчеств. И коль скоро многие предсказания носили в прошлом взаимоисключающий характер, то, с точки зрения теории вероятностей, было бы вообще странно, если бы некоторые из них не подтвердились. Наверное, достоверность прогнозов была бы несравненно выше, если бы их авторы предсказывали будущее, так сказать, «наоборот».

Врожденный порок всех пророков заключается отнюдь не в слабой проницательности человеческого ума, а в социальной обусловленности их предсказаний. Пророкам, как правило, свойственно заблуждаться насчет будущего, ибо они склонны рассматривать его сквозь призму интересов исторически преходящего класса, который стремится подчинить будущее настоящему. А когда к этой социальной ограниченности присоединяется профессиональная близорукость, то появляются удивительные перлы заблуждения, типичные для буржуазного интеллигента. Некоторые из них весьма поучительны. В 20-х годах немецкий ученый Антон Любке написал книгу «Техника и человек в 2000 году». Однако нам нет необходимости дожидаться этой даты, чтобы убедиться в несостоятельности и бесплодности его прогнозов. Чего стоят, например, его рассуждения о характере войны и военной технике в будущем, когда он пишет о проекте «прокладки глубоких окопов с помощью гигантских плугов».[127]

В 30-х годах английский политический деятель граф Биркенхед в книге «Мир в 2030 году» отверг телевидение (находившееся тогда в экспериментальной стадии развития) как бесполезное изобретение. Но, быть может, самым поразительным примером такого рода является мнение Ванневара Буша, видного американского ученого и одного из главных советников американского правительства по вопросам науки в годы второй мировой войны. Когда уже после появления немецких ракет V-1 и V-2 его пригласили в сенат для консультации, он категорически заявил: «Сейчас много говорят о создании ракеты с дальностью действия в 3000 миль. Я считаю, что это вряд ли возможно в ближайшие годы. Те, кто об этом пишут и мне докучают этим, говорят о ракете, способной преодолеть расстояние от одного континента до другого, оснащенной атомной бомбой и обладающей системой наведения такой точности, которая позволяет поразить цель, скажем город. Я, как представитель науки, утверждаю, что мне неизвестен в этом мире человек, который бы знал, как создать такую ракету. Я могу дать гарантию, что еще в течение длительного времени такая ракета создана не будет. Нужно выбросить все это из головы. Я хотел бы, чтобы все американцы выбросили этот вздор из головы».[128] Не прошло и нескольких лет, как оказалось, что Буш прекрасно знал человека, который построил такие ракеты, а затем и сам воочию убедился в том, что они могут попасть в цель не только на другом континенте, но и на Луне.

А ведь ни Любке, ни Биркенхед, ни тем более Буш не уступали по научной компетентности, по интеллекту знаменитым футурологам наших дней. И все же они были именно «мудрецами, лишенными дара предвидения», ибо проецировали в будущее не реальные тенденции настоящего, а свои собственные социальные и профессиональные предрассудки. Но этими же пороками страдают и современные футурологи вроде Кана, Винера, Бжезинского и многих других: они предсказывают, исходя из своих желаний, намерений, предпочтений. А стало быть, мир будущего, изображенный в их сочинениях, заведомо является мертворожденным.

Это искреннее, неосознанное заблуждение футурологов на собственный счет нередко сочетается с намеренным стремлением ввести в заблуждение общественное мнение. В отличие от ветхозаветных пророков, не боявшихся поставить на карту свою репутацию, современные прорицатели, как правило, явно предпочитают осторожную двусмысленность. Изощрённая техника внушения в их прогнозах призвана совместить его внешнюю категоричность с предусмотрительно скрытыми оговорками. Характерной иллюстрацией такой двусмысленности может служить прогноз, приведенный на конференции американских футурологов в Вашингтоне в 1972 году. В 80-х годах согласно этому прогнозу цивилизации угрожает сто смертельных напастей, среди которых всемирный потоп, новое оледенение, порабощение человека роботами, термоядерная война. И хотя вероятность каждой из них 1 к 100, все же поскольку их 100, то тем самым исподволь внушается, будто, по крайней мере, одной из них не миновать. В действительности, однако, вероятность остается та же, имеется ли в подобной футурологической «лотерее» один несчастливый номер на 100 билетов или 100 на 10 тысяч. Больше того, система, которая состоит из 100 элементов, обладающих 99 процентами надежности, — это весьма надежная система, во всяком случае, несравненно надежнее, чем такая, где существует лишь одна опасность — скажем, термоядерная война, но ее вероятность была бы 1 к 10. Формальные ухищрения, разумеется, не могут придать прогнозу достоверность. С их помощью можно внушить определенные представления о будущем, но не приобрести дар предвидения.

Научно-техническая революция, как отмечалось на международном Совещании коммунистических и рабочих партий в Москве (1969 г.), «…стала одним из главных участков исторического соревнования между капитализмом и социализмом…».[129] Это соревнование отнюдь не сводится к тому, у кого будет больше машин и чьи машины будут более совершенными, ибо социалистическое общество призвано историей в первую очередь продемонстрировать миру, что научно-техническая революция может быть целиком поставлена на благо человечества, что достижения науки и техники могут служить благородным, гуманистическим идеалам социальной справедливости, благосостояния народов и всестороннего развития личности.

Даже теперь, в начальный период научно-технической революции, становятся очевидными различные, нередко прямо противоположные ее последствия при капитализме и социализме. Хотя многие социальные проблемы, которые она ставит перед человечеством, в ряде своих аспектов аналогичны — сайентификация производства, интеллектуализация общества, использование свободного времени и т. д., — однако реальные возможности разрешить эти проблемы в условиях социализма и капитализма весьма различны. Вот почему анализ и оценка научно-технической революции с позиции различных классов и мировоззрений становится объектом острой идеологической борьбы, столкновения различных концепций общественного развития.

Технологический переворот и социальные ценности

В свое время Гегель обратил внимание на то, что «…во всемирной истории благодаря действиям людей вообще получаются еще и несколько иные результаты, чем те, к которым они стремятся и которых они достигают, чем те результаты, о которых они непосредственно знают и которых они желают; они добиваются удовлетворения своих интересов, но благодаря этому осуществляется еще и нечто дальнейшее, нечто такое, что скрыто содержится в них, но не сознавалось ими и не входило в их намерения».[130] Эта объективная закономерность, придававшая общественному развитию в течение всей предшествовавшей истории стихийный, независимый от воли и желания людей характер, получила вполне рациональное, материалистическое объяснение в работах основоположников марксизма.