Кровь тамплиеров - Вольфганг Хольбайн

Стелла тоже вылезла из автомобиля и остановилась рядом. С ощущением неуверенности и дискомфорта они пытались хоть что-нибудь разглядеть в темноте.

– Знаешь… здесь я себя тоже не чувствую лучше, – призналась она после небольшой паузы и прижалась к нему.

Давид нашел ее взгляд. Впервые с тех пор, как он узнал, что она жива, они были действительно одни – без шума моторов и без голоса женщины из навигационного прибора.

– Я считал, что фон Метц тебя убил, – прошептал он через несколько секунд.

Стелла энергично встряхнула головой, как бы в доказательство того, что голова у нее крепко сидит на плечах.

Давид наблюдал за каждым ее движением, как за чудесным подарком.

– Что с тобой? – заботливо спросила Стелла еще через несколько секунд, на протяжении которых он просто молчал, смотрел на нее и гладил ладонью ее плечо. – Все о'кей?

– Да, – ответил Давид слишком быстро, чтобы это выглядело правдоподобно. – Я просто думаю, – добавил он немного спокойнее.

Мать послала его на битву, чтобы он убил собственного отца. Десятки мужчин лишились жизни самым жестоким образом. И он во второй раз в течение короткого времени остался без дома, хотя, собственно говоря, «Девину» нельзя было назвать настоящим домом, а всего лишь местом, где его дядя и мать укрывали его с определенной целью. Но Стелла осталась жива.

Давид улыбнулся. Все было о'кей. По крайней мере, в этот момент.

Стелла ответила на его улыбку, и он обнял ее, плотнее прижал к себе. Никогда больше он не оставит ее одну, никогда больше не допустит, чтобы она оказалась в опасности – даже если для этого ему придется остановить все нефтяные насосы планеты, чтобы не заработал ни один мотор, в котором повернули ключ зажигания. Он будет ее охранять, не спустит с нее глаз. Так и будет.

Некоторое время они стояли, крепко обняв друг друга. Наконец Стелла первая мягко высвободилась из его рук и устроилась на подножке машины. Первые минуты, после того, как он присел рядом с ней, Давид сконцентрировался исключительно на том, чтобы не дать заметить свое непроходящее отвращение к кровопролитным событиям этого дня. Но в конце концов Стелла направила его мысли в другую колею, которая, однако, не уменьшила его напряжение и подозрительность.

– Утверждение этих людей, что они твои родители, еще не доказательство, что это правда. Разве не так, Давид? – пробормотала она задумчиво.

Давид кивнул.

– Я знаю. Но я чувствую, что это так.

– И какая проблема у твоих родителей, если она решается с помощью мечей?

Давид отвел взгляд, в то время как с трудом искал подходящие слова для объяснения всех этих абсурдных и пугающих событий, которые новый, хладнокровный Давид, обучавшийся в «Девине» у Ареса искусству борьбы на мечах, наверняка смог бы растолковать без долгих размышлений; однако обычному, разочарованному во всем мире ученику интерната, которым Давид в этот момент снова являлся, все эти объяснения представлялись заразной душевной болезнью с острым синдромом неуязвимости.

– Если я расскажу, ты сочтешь меня сумасшедшим, – ответил он, уклоняясь от прямого ответа.

– Все же попробуй, – настаивала Стелла.

– Моя мать занимается поисками Святого Грааля, потому что он даст ей бесконечно много власти. Мой отец, Великий магистр рыцарского ордена тамплиеров, хочет помешать ей добраться до Святого Грааля, – произнес он нарочито безучастным тоном, чтобы четко дистанцироваться от всего этого религиозного бреда, с которым он впредь никогда больше не хотел иметь никакого дела. Он уже понял, что ему едва ли удастся уйти от ответа. Кроме того, он сможет узнать по ее реакции на его открытое и честное признание, действительно ли она его так безоговорочно любит."

Сначала Стелла не реагировала, а только смотрела на него испытующим взглядом, вероятно, чтобы установить, не причинили ли события прошедших дней какой-нибудь вред его уму, или что он, несмотря на серьезность положения, позволил себе дурацкую шутку, или что (это была последняя возможность, которую она приняла в расчет) он просто говорит правду. Затем она вскочила внезапным движением и вытянулась, как солдат.

– О'кей. Мы уходим, – решительно сказала она и оставила открытым вопрос, к какому решению склоняется относительно его вменяемости.

Давид не тронулся с места. Хотя то, что она сказала, было ему по душе, но куда им идти?

– Давид, ну, пожалуйста! – Она смотрела на него молящими глазами. – Это же сумасшествие! Давай уйдем! Немедленно!

Она не сказала: «Давид, ты сошел с ума. Давай вернемся в интернат и найдем специалиста по таким случаям, потому что я о тебе беспокоюсь». Но он чувствовал, что именно это она имеет в виду, причем для защиты собственного здоровья она воздвигла стену между собой и всеми этими ужасными вещами, которые видела своими глазами.

Давид медленно встал и решительно посмотрел ей в глаза, которые она пыталась закрыть перед реальностью. Было многое, чего он сам не понимал, был целый ряд событий и фактов, которые он также охотнее всего вытеснил бы из своего сознания в надежде, что полное неведение достаточно для того, чтобы сделать все бывшее небывшим. Но невежество может быть губительным. Он уже подверг однажды жизнь Стеллы смертельному риску.

– Драка с Франком… – начал он осторожно, – когда мы были у врача… Ты же видела, как быстро зажила моя рана…

– Да. – Стелла казалась странным образом упрямой и смущенной одновременно. – Как это между собой связано?

«Она просто не хочет меня понимать, – догадался Давид. – Отчаянно пытается убежать назад, в нормальную жизнь, а все, что нельзя или невозможно рассматривать трезво, старается отрицать, превращать в шутку, считать несуществующим или не имеющим значения, ошибочно надеясь, что будни изгонят безумие, которое вдруг напало на монастырь из внешнего мира».

Давиду требовалось доказательство, которое вернуло бы Стеллу на жестокую почву фактов, если он хочет, чтобы они оба все это пережили. Он сел на корточки и достал из ящика для инструментов сапожный нож. Стелла испуганно вздрогнула и остолбенела, наблюдая с открытым ртом и широко раскрытыми глазами, как Давид несколько раз глубоко воткнул небольшое лезвие себе в левую ладонь. Из безобразных порезов обильно потекла темная кровь.

– Ты сошел с ума?! – крикнула Стелла, когда осознала, что ничего не делает, а просто наблюдает, как он себя калечит. Она подбежала к нему и схватила его за запястье. – Что ты делаешь?!

Давид ответил не сразу, но сжал порезанную руку в кулак. Кровь капала на землю к ногам Стеллы.

– Они – другие, – прошептал он наконец и вновь открыл ладонь. – И я как они.

Стелла растерянно смотрела на его раны, уже подсохшие и покрывшиеся сухой коркой. Если бы ее лицо после всех предшествующих мытарств имело хотя бы легкий налет краски, то она бы наверняка побледнела. Но она начала дрожать всем телом.

– Стелла, – прошептал Давид успокаивающим тоном, но девушка быстро выпустила его запястье, как будто трогала раскаленное железо, и отошла на несколько шагов назад.

– Я хочу отсюда уйти. – Она стала тяжело дышать и почти истерически закашлялась.

«Она меня боится», – сообразил Давид, и это его больно задело. Он хотел ей открыть глаза, а она испытывает к нему страх. Это несправедливо! Он же не виноват в том, что он такой, какой есть.

– Не оставляй меня одного, – взмолился он в отчаянии. – Пожалуйста! – Он подошел к ней и потянулся к ее руке, но Стелла отскочила от него, как от двухголового мутанта из космоса. Давид неумолимо последовал за ней и схватил ее за плечи. – Пожалуйста, не бросай меня на произвол судьбы, – повторил он. Слезы полились из его глаз. – Я не справлюсь без тебя.

Стелла не реагировала, а только смотрела на него и дрожала как осиновый лист. Затем страх в ее чертах уступил место выражению беспомощности и, наконец, неприкрытому отчаянию.

Давид привлек ее к себе. Горячие соленые слезы насквозь пропитали его куртку, в то время как она прислонилась к его груди и ее стройное тело сотрясалось от приступов плача.

Лукреция не отменила решения, лишив Ареса в припадке ярости власти заместителя главнокомандующего. «Мастер меча» (он был и оставался «мастером меча», черт их всех побери!) еще никогда не видел сестру в столь диком гневе. Единственное, что удержало его тогда от того, чтобы повернуться и немедленно уйти, – это то, что он истолковал ее ярость как спроецированную на него ненависть к самой себе, которая скоро рассеется, и ей же впоследствии будет за нее стыдно. В конце концов, провал ее миссии действительно не его вина, а результат ее собственной наивности. Вместо того чтобы спорить, он сжал зубы и вместе с Симоном, и Тиросом принялся ломать проклятую стену.

В благодарность, едва появилась дыра, через которую можно было протиснуться, от Лукреции поступило следующее задание, а именно: вернуть его неверного племянника, что уже было достаточно неприятно, далее если указание пришло не от Шарифа.