НЕ МОЯ ВОЙНА - Вячеслав Миронов

— И ее слезы тоже. Я пойду к ней.

— Ага, давай, пьяный иди. Хочешь, чтобы она тебя выгнала — иди. Утром протрезвеешь и пойдешь. Только не обижай ее. Она мужа недавно потеряла. А тут ты со своей любовью. Ей душой оттаять надо. Время для этого надо.

— Олег, я все это понимаю. Вот поэтому и хочу здесь остаться, чтобы она оттаяла, и поняла, что я действительно люблю ее.

— Не майся дурью. Есть время, думаю, что на пару недель мы еще здесь зависнем, вот и уговаривай ее.

— Я тебе сейчас в морду дам.

— Пардон, неправильно выразился. Не уговаривай, а доказывай, что любишь ее, пусть она тебя полюбит.

— Попробую.

— Ты не пробуй. Одна в Африке попробовала — шестерых родила. Ты сделай так, чтобы она тебя полюбила.

— Это как?

— А вот это уже, брат, только от тебя зависит. Курсантом был, не влюблялся что ли?

— Влюблялся.

— И здесь делай что угодно, главное, болтай побольше, рассказывай о себе, о своей семье, женщины ушами любят. По себе знаю, что когда мужик влюблен, таким дураком становится, что просто диву даешься. Глупостей только не наделай.

— А может все-таки остаться?

— Можешь. Ты еще ислам прими, и с укороченным хером будешь бегать. Дурак! Прости, Господи! — я перекрестился.

— Ладно, убедил. Мужикам сказал, чтобы они на Аиду даже не смотрели?

— Сказал, ты же и прибить можешь от ревности.

— Могу.

— Пойдем к столу, а то могут неправильно истолковать наше отсутствие.

Мы присоединились к нашей новой компании. Офицерская пьянка продолжилась. Потом пришел Ахмед и рассказал, как Гусейнов вызвал муллу и кричал на него. По словам Ахмеда, Гусейнов запретил мулле и близко подходить к нам и молоканам.

— А теперь мыться, — Ахмед подогнал командирскую машину.

И несмотря на то, что уже близилась полночь, вновь прибывших вывезли в Герань на помывку. Отработанная схема. А Витька, влюбленный идиот, поперся к своей мечте — Аиде.

Ее разместили в соседнем подъезде нашего же здания, поста охраны там не было. Окно в ее кабинете горело. Я курил, смотрел, как Витька прихорашивается, причесывается. Хлопает себя по щекам, чтобы разогнать хмель, и чистит зубы, для отбития запаха.

Мне стало интересно, через сколько секунд его спустят с лестницы, и я пошел смотреть на это зрелище. Виктор вошел в подъезд, я присел на скамеечку. Вот он поднялся по лестнице, постучался в дверь. Потом слышно было какое-то бормотание, потом дверь открылась, короткий разговор и хлесткая пощечина. Я посмотрел на часы, три минуты с мелочью. Неплохо, я думал, что все закончится быстрее. Вышел Витька, смущенно потирая щеку.

— Ну и что?

— Сам видишь.

— А ты?

— Пытался поцеловать. Вот и получил по морде.

— Еще раз спрашиваю. А ты?

— Не понял?

— Иди и пробуй еще раз, получишь по морде — ничего страшного. Главное — говори, говори.

Витька вновь пошел. Слышно было лишь его бормотанье под дверью. Пока был монолог, я уже хотел было пойти к себе спать, но тут дверь открылась, было слышно, как щелкнул замок и скрипнула дверь. Моего друга впустили. Я еще немного подождал, он не вылетел из окна, и не скатился по лестнице, значит все хорошо.

Я лег спать. Сквозь сон слышал, как в другую комнату зашли помытые офицеры. Под самое утро меня разбудил Ахмед.

— Олег. Где Виктор?

— Рядом, — ответил я сонно.

— Олег, проснись, где Виктор? Он сбежал?

— Нет. Рядом. По подъему явится.

— Он у Аиды? У доктора?

— Тебе какая разница? У них все серьезно.

— Это хорошо если у них все серьезно, иначе его убьют.

— Тебя приставили нас охранять — так охраняй. А сейчас дай поспать.

Я перевернулся на другой бок и проспал до самого подъема. Когда начал умываться, пришел Витька. Вид у него был совершенно счастливый и ошалелый.

— Как джентльмен, ничего спрашивать не буду, но по-моему, ты счастлив.

— Да, — он откинулся на постели, закурил. — Я самый счастливый человек на свете. Мы говорили, говорили.

— И до чего договорились?

— Она станет моей женой. Мы распишемся, как только выберемся из этого кошмара. Олег, какая она женщина! Умная, восхитительная, красивая, внимательная! У нас будут самые красивые дети на свете!

— Вы уже начали их делать?

— Заткнись, пошляк, даже твои тупые остроты не смогут омрачить мне настроение.

— Охрана утром будила меня, спрашивала, где ты.

— Что сказал?

— Они что, слепые что ли? Теперь будут тебя точно охранять от всяких тупых фанатиков и прочей дряни.

— Что делать?

— Ничего, пусть все идет своим чередом. Только сейчас о любви поменьше думай, надо людей готовить.

— Подготовим.

После завтрака мы построили личный состав, до обеда происходила перегруппировка сил. Ополченцы вели себя как дети, поначалу в первую роту понабилось желающих — дальше некуда. Потом многие передумали, давай проситься назад, и так далее.

Наконец нам удалось сделать перегруппировку сил. Составили списки личного состава, пересчитали по головам.

В первой роте оказалось сто тридцать два человека, во второй — сто сорок, в третьей — сто пятьдесят. "Китайский батальон".

Мы предлагали Гусейнову сделать четыре роты, но он лишь махнул рукой. Мол, не надо. Все молокане, и стар и млад, добровольно пошли в первую штурмовую роту. Мы пытались их отговорить, но бесполезно. Все рвались в бой. Каждый выбирает свою дорогу сам.

Владимир набрал механиков-водителей, нашелся даже один, который ранее служил именно в этой должности, остальные были трактористами. Он увел их в парк, там стояли БМП. Ему работы хватит.

Сашка тоже начал деловито командовать своей ротой. Мы с Витькой не сидели без дела, снова начали то, чем занимались все это время.

Мишка отирался в штабе. Поначалу "три богатыря" не приняли его в свой коллектив, но он был тертый калач, и через три дня он уже вовсю командовал в штабе. Учил Модаева рисовать карты, подписывать их. Нашел в батальоне художника и чертежника, посадил их за работу, сам лишь попивал коньяк с комбатом, да ходил на перевязки к Аиде. Но, зная об их отношениях с Виктором, не позволял себе никаких фривольностей.

Зачастую на всех наших занятиях присутствовал Гусейнов. Тенью за ним стоял Ходжи. Они о чем-то переговаривались, но не вмешивались в процесс обучения.

За целый день мы выматывались так, что падали после ужина и засыпали. Витька был двужильный, он брился, душился где-то найденным одеколоном и шел на свидание.

Однажды, когда мы только откинулись на кровати, а Витька ушел, услышали со двора звуки борьбы и Витькины маты.

Рванули вперед. На улице стоял мулла, а трое здоровенных фанатиков били Витьку ногами. Пришлось вмешаться, мы начали, а охрана доделала свое дело. Теперь они уже били нападавших ногами, а мулла как курица бегал вокруг и, махая руками, на азербайджанском и русском призывал не избивать воинов Аллаха. Даже начинал причитать молитвы на арабском, но охрана не успокаивалась.

Мы тем временем помогли подняться Витьке. Морда в крови, форма в пыли, рукав надорван, глаз заплывает. Видать хороший синяк будет, и плюс ухо распухло.

Он отодвинул нас, вытер кровь с лица тыльной стороной ладони, пошатываясь подошел к развлекающейся охране, раздвинул их и к каждому воину Аллаха приложился от души ботинком.

Потом подошел к мулле, схватил его за руку и потащил в подъезд. Охрана бросила «футбол» и устремилась за ним. Мы встали у них на пути.

— Спокойно, мужики, спокойно. Вы наши телохранители, а Виктор ничего ему не сделает. Просто поговорят, — я закурил.

Сам-то я боялся, что Витька сгоряча может и убить этого тщедушного муллу. Нам потом жизни не дадут. Прирежут дикие фанатики.

Из подъезда казармы доносились крики, но понять толком ничего нельзя было. Лишь только одно Витькино:

— Если ты, старый козел, еще раз посмотришь в сторону доктора, то я тебя, урода, вот этими самыми руками порву на части. И плевать, что будет потом, но ты у меня первый сдохнешь, и охрана не поможет. Ты меня понял, старая обезьяна? Я к тебе не лезу, не лезь ко мне — зашибу. Не был бы ты муллой — давно бы уже кишки на уши намотал! Ты понял, чмортос гребанный?!

Судя по характерному звуку, Витя прикладывал святого отца затылком об стену.

Я не выдержал и крикнул:

— Витя! Хватит, время идет.

Из подъезда вылетел мулла, путаясь в полах халата, раскинув руки, он упал прямо на асфальт, очки слетели с носа и покатились впереди него. Мы подбежали к нему.

На святейшем заду муллы был явственно виден отпечаток от Витькиного солдатского ботинка.

Я стал поднимать муллу и при этом шептал ему на ухо, пока охрана не подошла близко:

— Слышь, ты, святой бегемот, ты все понял, что Витя тебе объяснил? Если не он, так я тебя на ремешки для часов распущу. Все понял, козлина уродливая, свинья постозная? И только пикни.