Криминальные будни психиатра - Андрей Шляхов

— Так нельзя! — сказал Савелий.

— Что «нельзя»? — спросила Ирина, усаживаясь на переднее сиденье.

— Нельзя быть красивой такой, — ловко вывернулся Савелий, не желая объяснять истинные предпосылки.

— Оставь! — Ирина поморщилась, но по тому, как оживились ее глаза, было ясно, что комплимент ее порадовал. — Я выгляжу хуже некуда…

— Я, наверное, извращенец, — улыбнулся Савелий, — потому что такое вот «хуже некуда» нравится мне безмерно. Глаза радуются, душа поет и не хочется никуда ехать, а хочется взять тебя на руки и отнести к тебе…

— Нет-нет! — запротестовала Ирина. — Только не ко мне! У меня такой беспорядок. Я уходила такая расстроенная, что даже кровать не застелила.

— Ну и славно! Зачем застилать, если потом расстилать?

— Если продолжить эту мысль дальше, то и умываться не надо, и стричься, и жить вообще не стоит, все равно ж умирать… Сплошной декаданс.

— Человек хорошо защищен от самого себя, от разведок и осады со стороны самого себя: он обыкновенно может распознать только свои внешние укрепления, — процитировал по памяти Савелий. — Сама крепость ему недоступна и даже невидима — разве только друзья и враги сыграют роль предателей и тайными путями введут его самого в нее.

— Сам придумал?

— Это Ницше, «Человек наедине с собой».

— А я думала, что психиатры не читают никого, кроме Фрейда. — Ирина едва заметно улыбнулась.

— И Фрейда, и Юнга, и Ганнушкина, и Гиляровского… — начал перечислять Савелий.

— А Гиляровский тут при чем? — удивилась Ирина.

— Это другой Гиляровский, не тот, который про Москву и москвичей писал, а его однофамилец, психиатр и академик. Тоже, кстати говоря, Алексеевич, только не Владимир, а Василий. Их часто путают.

Савелий решил начать с центра и первым делом поехал на Цветной бульвар.

— Мы ищем что-то конкретное или смотрим, что понравится? — осведомилась Ирина, войдя в прохладное, пахнущее книгами помещение магазина.

— Хочется купить что-нибудь в подарок маме, — Савелий сказал правду, но только не всю — насчет подарка матери он тоже думал, — у нее скоро день рождения…

Мать порадовалась бы каким-нибудь мемуарам, мемуары были ее слабостью и страстью.

Ирина удовлетворилась ответом и больше вопросов не задавала.

Савелий очень давно не посещал букинистические магазины и потому поразился ценам. Плохо сохранившиеся книги девятнадцатого века, вне зависимости от содержания и авторства, стоили запредельных, в его понимании, денег (как же — раритет!), а собрания сочинений, издаваемые в советское время, можно было купить из расчета пятнадцати-двадцати рублей за том.

— Люди освобождают жизненное пространство и переходят на электронные книги, — сказала пожилая продавщица, словно угадав мысли Савелия. — Когда-то библиотеки собирали книгу к книге, а теперь распродают.

С кулинарными книгами здесь было плохо, если не считать известного «Подарка молодым хозяйкам» Елены Молоховец 1917 года издания. Всласть набродившись между стеллажами, Савелий и Ирина вышли на улицу, сели в машину и поехали на Тверскую.

Здесь Савелию пришлось решать квест под названием «припаркуйся по правилам». Суббота, а машину приткнуть некуда. Наконец-то отыскался просвет в переулке. Припарковавшись, Савелий подумал о том, что машину вполне можно было оставить дома и поездить на метро, а где и пешком пройтись. Но делать было нечего, не бросать же машину здесь, вдали от дома. Назвался груздем, то есть водителем… ну, дальше ясно.

Книга о вкусной и здоровой пище явно не пользовалась спросом у москвичей и гостей столицы. Или, напротив, пользовалась таким бешеным спросом, что передавалась по наследству, к букинистам не попадала, а если и попадала, то не задерживалась на прилавках в отличие от Елены Молоховец, произведение которой в разных изданиях наличествовало в каждом из магазинов.

Семь — магическое число. Семь чудес света, семь раз отмерь, один раз, отрежь, семь дней недели, семь холмов, на которых стоит Рим, семь тучных и семь голодных лет, семь бед — один ответ, за семью морями… Выйдя из седьмого магазина, Савелий решительно сказал:

— Все! На сегодня хватит!

Вообще-то у него хватило бы сил еще на десяток магазинов, не меньше, но испытывать дальше Иринино терпение не хотелось.

— Но ты же ничего не нашел… — напомнила Ирина без особого, впрочем, энтузиазма.

— Найду в другой раз! — улыбнулся Савелий. — Время терпит.

Время, конечно, не очень терпело, но поиски начали казаться бесперспективными. Савелий подумал о том, что, наверное, эффективней будет разместить объявление в Интернете. Так, мол, и так, хочу купить «Книгу о вкусной и здоровой пище» пятьдесят четвертого года издания. А вот будет прикол, если на объявление откликнется убийца! Вдруг он патологически скуп и не упускает ни малейшей возможности для наживы? «Устроит ли вас экземпляр, в котором не хватает шести листов?» Конечно же, устроит, только на встречу я приду не один, а с двоюродным братом. Он такой страстный библиофил, что одного меня покупать книги не отпускает…

— Давай прогуляемся, — предложила Ирина. — Сделаем круг и вернемся к машине.

— Давай, — согласился Савелий. — Столько надышались пылью, что пора бы и свежего воздуха глотнуть. Давай двинем вдоль по Пятницкой…

Двинули, но скоро углубились в переулки, где народу и машин было поменьше, воздух казался (да и не просто казался, но и был) посвежее. Какое-то время шли молча. Савелия молчание тяготило, затянувшееся молчание — это всегда напряженность, но он никак не мог найти подходящую тему.

— О чем думаешь? — наконец спросил он.

— О грустном, — ответила Ирина.

— А давай подумаем о веселом! — предложил Савелий. — Вместе.

— Не получится. — Ирина вздохнула и замедлила шаг. — Воспоминания одолели.

— А ты поделись ими со мной! — не сдавался Савелий. — Выговорись, и тебе станет легче. Это я не только как друг, но и как врач говорю. Попробуй и сама убедишься.

— Это такие мерзкие воспоминания. — Ирина зябко передернула плечами. — Не из серии «у меня взяли самокат и не вернули», а гораздо хуже.

— Я пойму, — пообещал Савелий. — Не держи в себе, проговори… Итак, о чем ты вспомнила?

— О том, как меня изнасиловали, — просто, словно речь шла о чем-то будничном, сказала Ирина. — Согласись, не лучшее воспоминание…

— Да уж, пожалуй, — ответил Савелий.

— Не знаю, что со мной случилось и почему потянуло на откровенность… — Ирина избегала смотреть на Савелия, смотрела то вперед, то куда-то в сторону. — Большинству мужчин об этом лучше не рассказывать, могут подумать, что я такая… сама притягиваю и провоцирую.

— Я так не думаю! — поспешил заверить Савелий.

— Надеюсь. Поэтому и рассказываю…

— Может, присядем? — предложил Савелий, указывая рукой на пустую детскую площадку, окруженную по периметру скамейками.

— Присядем, если хочешь, — согласилась Ирина.

Савелию не столько хотелось присесть, сколько не хотелось на ходу говорить о чем-то важном. Они присели на одну из скамеек, что находилась в тени, отбрасываемой ближайшим домом, и Ирина продолжила рассказ:

— Однажды, это было на третьем курсе, в самом начале, мне показалось, что жизнь моя скучна и бесцветна. Так вот, сразу показалось. Проснулась утром и решила, что надо перебороть свою природную застенчивость, потому что живем один раз и все такое…

Ирина искоса взглянула на Савелия и тут же отвела взгляд в сторону.

— Ну, вообще-то живем один раз, это так, — подтвердил Савелий. — Все дальнейшее — за рамками нашего понимания, поэтому можно считать жизнь уникальной, единственной и неповторимой. Правда, лет десять назад одна экзальтированная особа, сестра моего приятеля, нагадала мне по руке, что в прошлой жизни я был стеклодувом и жил в Голландии. Странно, но я не помню ни одного голландского слова, не умею ничего выдувать, лепить, кстати говоря, тоже не умею, и вообще нет во мне ничего голландского. Вот, если бы мне кто сказал, что в прошлой жизни я был актером кино и жил в Киеве, то я бы еще поверил. А то — стеклодув!

— Ты мечтал быть актером?

— Нет, просто кино люблю. Впрочем, не обязательно актером, это я так, к слову. Может — киномехаником. В каком-нибудь летнем кинотеатре. Тиха украинская ночь, небо, звезды, легкий ветерок, а на экране — «День сурка» или «Трамвай „Желание“»…

— Тогда уж «Тарас Бульба», — заметила Ирина. — Украинская ночь и «Тарас Бульба».

— Жуткая книга, — нахмурился Савелий. — Как ее только в школе дети изучают? Сплошные убийства, да вдобавок жестокие. А уж это «я тебя породил…» — вообще ужас.

— Жестокие, да, — согласилась Ирина. — Совсем как у нас на складе.

«Идиот! — обозвал себя Савелий. — Подвел, называется, к теме…» Но Ирина не стала задерживаться на убийствах.