Динка прощается с детством (ил. Н. Воробьевой) - Осеева Валентина Александровна
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– А как же ты поедешь, Лень? Ведь у тебя нет денег, а Мышка только завтра получит! – всполошилась Динка.
– Ах да! – вдруг вспомнил Леня и, запустив пальцы в боковой карман гимнастерки, вытащил пачку денег. – Вот! Тут и на поездку, и вам с Мышкой на хозяйство!
– Где ты взял? – всплеснула руками Динка.
– Ну, где? Все там же… Я, конечно, ничего не говорил. Это Степан Никанорович…
– Отец Андрея?
– Ну да. Он сам поставил вопрос обо мне. И про маму спросил, какие от нее вести. Ну, я сказал: так и так, вестей нет, беспокоимся… А Боженко и говорит: «Придется дать ему еще одно поручение. Пошлем его на помощь Марине Леонидовне, женщина она энергичная, но там ей приходится тяжело». Ну и решили, а Степан Никанорович говорит: «У него сестренки одни остаются, ну, да мой Андрей лишний раз навестит…»
– Да? Так и сказал? – удивилась Динка; ей всегда казалось, что отец Андрея недолюбливает ее.
Леня криво улыбнулся и с раздражением сказал:
– Что, обрадовалась? Обрадовалась, что я уезжаю, а твой Хохолок будет приезжать?!
Динка, вспыхнув от обиды, посмотрела ему прямо в глаза.
– Это уже не первый раз… Говори сейчас же, что это значит! Почему ты придираешься к Хохолку? Что он тебе сделал?
Леня засунул руки в карманы и сел, вытянув длинные ноги, на лице его появилось злое и упрямое выражение.
– Андрей ничего не сделал мне, но я ненавижу его приезды, – сказал он с закипающим раздражением. – Я ненавижу его велосипед, на котором вы уезжаете вместе на целые часы. Пусть лучше он не является сюда со своим велосипедом! – в мальчишеской запальчивости выкрикнул Леня.
– Но почему? – топнула ногой Динка. – Он купил этот велосипед для того, чтобы катать меня! Ты не думай, что ему так легко было его купить…
Леня внезапно остыл, черные брови ярче выступили на его побледневшем лице.
– Я не нужен тебе, Макака… И я скоро уеду, совсем уеду… И Андрей тут ни при чем. Он твой друг, хороший человек…
– Что это ты говоришь? Я ничего не понимаю, – с ужасом прошептала Динка.
Леня внимательно посмотрел на нее и жестко сказал:
– В двенадцать лет ты понимала… Но тогда это касалось тебя… Вспомни историю с Зоей. Я никогда не напоминал тебе об этом…
– Историю с Зоей? – морща лоб, прошептала Динка; какое-то давнее неприятное воспоминание смутно всплыло в ее памяти. – История с Зоей… – задумчиво повторила она.
Но Леня махнул рукой:
– Ну бог с ней! Это я зря сказал… Можешь не вспоминать, все равно ничего уже не поправить. Ты даже перестала делиться со мной всеми своими секретами, для этого тебе тоже нужен Андрей, и ты уводишь его подальше, чтоб я не слышал… – с горькой обидой продолжал Леня.
Динка бросилась к нему, зажала ему ладонью рот.
– Перестань, перестань! Это несправедливо! Я все время хочу тебе рассказать, но ты занят то одним, то другим… И мне некому сказать, а у меня тоже спешное дело. А сейчас мы беспокоимся о маме, о папе, и ты снова уезжаешь, не сказав мне ни одного слова, как я должна поступать дальше… – Динка в отчаянии заломила руки. – Я должна решать одна, всегда одна, а потом вы все будете говорить, что я наделала глупостей!..
– Макака! – испуганно сказал Леня. – О чем ты? Мне дорого все, что касается тебя. Почему же ты молчишь? Почему ты скрываешь что-то от меня?
Динка покачала головой:
– Я ничего не скрываю, но я ничего и не говорю, потому что у тебя есть дела важнее моих и получается так, что для меня нет времени…
Леня взял обе ее руки и улыбнулся.
– Ты сама не веришь в то, что говоришь! Ну, давай выкладывай мне все, что у тебя на душе! Ну, прошу тебя, Макака… Сейчас мы одни, нам никто не помешает обсудить все твои дела… Сядем здесь, на крылечке.
Динка послушно села на ступеньку. В голосе Лени ей слышалась снисходительность взрослого человека к ребенку, и на сердце было тяжело. Но она заставила себя говорить… о страшной новости, которую она узнала от Дмитро, о поисках Иоськи, о хате Якова, о клятве, данной перед портретом Катри, и о скрипке в лесу… Она говорила тусклым, безразличным голосом, как о чем-то выстраданном и переболевшем. Но по мере того как она говорила, лицо Лени делалось серым и жестким, как камень, а в глазах его появился страх, смертельный страх человека, теряющего самое дорогое, без чего нельзя жить… Динка увидела этот страх, ей мгновенно вспомнился Хохолок, и, заканчивая свой рассказ, она сказала, натянуто улыбаясь:
– А на обратном пути я зацепилась за ветку и упала на пенек…
Но слова эти не дошли до Лени. Сжав руками голову, он глухо сказал:
– Макака… пощади меня, маму и Мышку. Ты сама не знаешь, что делаешь. Никто из нас не сможет пережить, если с тобой случится что-нибудь ужасное. Дай мне слово, Макака…
«Я уже дала такое слово», – хотела сказать Динка, но не сказала, а только кивнула головой.
– Я во всем помогу тебе. Я буду с тобой всегда и везде, только не скрывай от меня ничего. Ничего и никогда. Слышишь, Макака?
Динка снова кивнула головой. На душе у нее вдруг стало хорошо и спокойно. Почему-то вспомнилась Волга, родной утес и крепкая рука Лени.
* * *Вечером, прочитав телеграмму, Мышка сказала:
– Здесь что-то иносказательное… «Хлопочу больницу». Нет, ехать сейчас нельзя, можно все испортить, тем более что мама сама предупреждает: ждите письма.
О болезни отца Мышка даже не говорила, она не верила в нее, как и все остальные. Решено было ждать письма. Когда усталая от дежурства в госпитале Мышка прилегла отдохнуть, Леня и Динка пошли на луг. Сочная, пестреющая цветами трава доходила до колен; неподалеку свежим холодным ключом бил родник. Между кочками стояла вода, черногусы[3] важно расхаживали по лугу и, запуская в воду свои тонкие клювы, выхватывали лягушек. Динка выбрала посуше кочку и, присев рядом с Леней, продолжила свой рассказ о лесных обитателях хаты Якова, рассказала она и про свою встречу с Жуком на базаре.
– Он торговал зелеными корзинками, Леня. Может, они не воры? – с надеждой сказала она.
Леня сомнительно покачал головой.
– Скажи мне: если ты видишь, как на человека летит поезд, ты бросишься спасать его? – напряженно морща лоб, спросила Динка.
– Конечно, – перебирая ее тонкие пальцы, улыбнулся Леня. – Разве об этом надо спрашивать?
– Значит, ты спасешь человека. А если ребенок попадет к ворам, то разве это не то же самое, разве не нужно спасать его? – волнуясь, спросила Динка.
– Если не поздно и если удастся оторвать его от этой компании… Но ты же сама сказала, что Иоська не пошел с тобой, что он очень привязан к этому Цыгану. Значит, надо начать с Цыгана… – задумчиво сказал Леня и тут же предложил: – Пойдем к ним вместе!
– Это можно только ночью. Но лучше бы предупредить, а то Жук убьет тебя, – взволновалась Динка.
– Убьет? – с интересом переспросил Леня и засмеялся: – За что же он меня убьет?
– Убьет, – упрямо повторила Динка. – Потому что эта хата – их крепость, единственное убежище, о котором не должны знать люди. По ночам они отпугивают всех скрипкой, а Жук не знает тебя, он не знал и меня…
Динка вдруг замолчала, не смея сказать про свою разбитую голову, но Леня, ничего не подозревая, спокойно улыбался.
– В таком случае надо раньше познакомиться, – сказал он. – Позови этого Жука к нам, если снова встретишь его, – предложил он.
Но Динка озабоченно пожала плечами и понизила голос.
– А если они задумали убить Матюшкиных? – с дрожью сказала она, вспомнив базар.
– Так это надо предупредить во что бы то ни стало! Они же сядут в тюрьму, или их растерзают кулаки! – взволновался Леня. – Они глупые мальчишки! Придумали чертовщину какую-то! Легко сказать – убить таких матерых волков! Да разве так надо бороться с кулачьем? Нет! Сегодня же ночью я пойду к ним, и пойду один! Ничего они мне не сделают! – решительно сказал Леня, но Динка отчаянно замотала головой: