Волчья ягода - Анна Данилова

– Я понимаю, что это не мое дело, но я сейчас же позвоню вашему мужу и сообщу, где вы, чтобы он приехал…

– Гм… А как вы думаете, чем сейчас занимаюсь я? Звоню всюду, где он может находиться, но его нигде нет…

– Я вижу, что у вас что-то произошло… Вы можете полностью положиться на меня, я давно работаю с вашим мужем, и если вам сейчас требуется помощь, то я готов..

– Нет, спасибо, это не тот случай… И все же по ее виду он понял, что она почти решилась рассказать ему что-то.

– Ладно, входите… – Севостьянова распахнула дверь и, прижимая к груди ладонь, словно у нее заболело сердце, впустила его в дом. – Извините за беспорядок…

Глава 9

Анна вошла в редакцию газеты, в которой когда-то официально числилась фотокором Мила, и удивилась, обнаружив, как много изменилось здесь за последнее время. Во-первых, ремонт. Все вокруг, начиная со стен и кончая новенькими светильниками и жалюзи, сверкало. Быть может, еще потому, что на улице светило солнце…

Был теплый осенний день. Зима отступила, и Анне подумалось, что природа – скучная дама, раз ей ни разу не пришло в голову повернуть времена года вспять… Вот бы сейчас снова наступило лето!

Она шла по коридору, заглядывая в кабинеты, в которых за компьютерами сидели и тихо пощелкивали пальцами по клавишам журналисты, редакторы, корректоры и прочие работники редакции, и ей не верилось, что прежде здесь на десяток журналистов было по одному “Роботрону”, а Миле приходилось по два месяца ждать выплаты ее скудных гонораров…

Перед дверью с табличкой “Главный редактор” Анна остановилась и постучала.

– Войдите.

Молодой мужчина в светлой кашемировой сорочке что-то сосредоточенно писал, делая вид, что страшно занят.

– Я сестра Милы Рыженковой… Я приехала из Лондона специально, чтобы узнать, что с моей сестрой и живали она…

Анна говорила громко, четко, стараясь не только обратить на себя внимание, но и произвести впечатление. Она знала, что волшебное слово “Лондон” заставит этого пижона забыть обо всех своих делах: нечасто в этих стенах можно услышать подобные вещи…

– Анна Рыженкова? Надо же… – Главный редактор, имя и фамилию которого Анна даже не удосужилась узнать, хмыкнул и пожал плечами. – А разве Анна Рыженкова не умерла? Мне кажется, что обе Рыженковы умерли… Вы извините, может быть, я что-то перепугал, но у меня была одноклассница, Аня Рыженкова… Ну да, конечно… – Он потер глаза, словно плохо видел стоящую перед ним Анну. – И у нее была сестра Мила, она работала у нас фотокорреспондентом… А вы, собственно, кто?

– Говорю же: я ее сестра, Анна. Я не умерла, я уезжала и долгое время жила в Англии. Я здесь по делам, а заодно решила навестить сестру… Но в той квартире, где мы раньше с ней жили, сейчас живут совершенно другие люди… Вот я и спрашиваю…

– Очнулись, значит… А сюда – по делам? Интересно как-то у вас получается. Разве вы не знаете, что ваша сестра Мила погибла?

– Нет, – голос ее дрогнул. Сейчас она услышит душещипательную историю о том, как Милу сбила машина. – Как это случилось?

– Да вы присядьте… Хотите сигарету?

– Хочу, спасибо, но у меня есть… – Она достала пачку и закурила. – Так что с ней произошло? Понимаете, мы с ней не ладили…

– Понятно. Ну, что ж, я расскажу. Милу изнасиловали и убили. Ее нашли в посадках за городом. Ходили слухи, что это сделали солдаты, там неподалеку воинская часть… Но точно я вам ничего сказать не могу.

– А как ее убили?

– Разбили голову чем-то тяжелым.

– Вы были на похоронах?

– Я лично нет, но наши ребята ходили, мы даже собирали на венок…

Она вышла на улицу и подивилась, как это можно, чтобы вот так по-летнему светило солнце. На душе было муторно.

Позавтракать Анна зашла в кафе, где заказала себе две вазочки с консервированными персиками под взбитыми сливками и двойной кофе. Теплые булочки она завернула и положила в сумку. Ей предстояла долгая дорога на кладбище.

Но на полпути она сошла с автобуса и отправилась к крестной матери Милы – тете Вале. Та жила на самой окраине города в маленькой квартирке в одноэтажном, полуразвалившемся доме.

Достав из сумки носовой платок, Анна зажала им нос, чтобы защититься от этих отвратительных запахов старого грязного жилища, этой чудовищной вони, смрада…

Обшарпанная дверь с заржавевшей табличкой “Колоскова В.И.”.

Она позвонила, нажав пальцем ЧЕРЕЗ ПЛАТОК, чтобы не испачкаться, на кнопку звонка.

Ей долго не открывали. Затем послышались шаркающие шаги, звон ключей, и через минуту, когда дверь открылась, вместо пенсионерки тети Вали Анна увидела перед собой парня лет двадцати пяти в отвислых спортивных штанах и красной майке. Он смотрел на нее злым, колючим взглядом.

– Здравствуйте, – сказала Анна, которой сразу стало как-то не по себе от одного вида этого грязного и противного парня. – Мне надо поговорить с тетей Валей, Валентиной Колосковой…

– Ну, входи… Только ее сейчас нет дома. Она ушла за хлебом.

– Надолго?

Ей почему-то не хотелось входить в этот темный, пропитанный запахом керосина коридор, заставленный разным хламом, за которым виднелась желтая от тусклой лампы (и это днем!) кухня…

– Да сейчас придет…

Парень смотрел на нее как-то странно, словно пытался хорошенько запомнить ее лицо. У него было немного припухшее лицо, из чего она поняла, что он, наверное, спал перед тем, как она позвонила в дверь.

– Я вас разбудила…

Он ей ничего не ответил. Она почувствовала, как он берет ее за локоть и ведет к кухне.

– Знакомься, это мои друзья – Санек, Павлик и Андрюха… А я – Вениамин.

Она увидела мужчин, сидящих за круглым столом и поедающих прямо со сковороды яичницу с луком. Тут же стояли стаканы с желтоватой жидкостью и темно-зеленая большая бутылка из-под импортного вермута.

"Уголовники. Пьют самогон”.

Она хотела повернуть обратно, но Вениамин преградил ей дорогу.

– Попалась, птичка? Тетя Валя здесь уже сто лет как не живет, понятно? А у тебя денежки есть?

Он спокойно взял сумку Анны, открыл ее и достал оттуда конверт, в котором лежали все ее деньги.

– Мужики, живем! У нее тут куча баксов! Санек, беги в магазин, а ты, Паша, к Гаврику за “травкой”…

– Возьмите деньги, только выпустите меня отсюда… – взмолилась она, чувствуя, как ее начинает колотить дрожь. – Здесь много денег, отпустите меня…

Вениамин подошел к ней вплотную и вдохнул в себя воздух.

– От тебя слишком хорошо пахнет. Хоть ты и старая, а все равно пахнет бабой… Хочешь выпить?

"Они были пьяные. Все четверо. Они пили и курили до самой ночи и заставляли пить меня. Гады, как же я их ненавидела и ненавижу… Они растравляли друг друга разными солеными словами, непристойными движениями… От них плохо пахло, и каждый старался унизить меня тем или иным образом. Им это доставляло удовольствие еще большее, чем то, которое они получали, насилуя меня. И если в обычной жизни они ничего из себя не представляли и наверняка не нравились женщинам, то там, доведенные до безумия выпивкой и какой-то дрянной травой, которую они, измельчив, скручивали в “козью ножку” и курили, они воображали, что каждый из них просто само совершенство, что они сильны, умны, сексуальны…

Под угрозой ножа я, почти не вставая, лежала на продавленном диване голая, вся в какой-то слизи, и давилась собственными рыданиями.

Я провела в этой квартире почти три дня и две ночи. Утром было еще хуже, чем ночью, потому что они с похмелья подолгу не могли себя удовлетворить и, ложась ко мне по очереди, каждым своим движением причиняли мне боль…

Вечером третьего дня к ним приехали на машине еще двое. Мои мучители встретили их во дворе, и у меня была возможность наблюдать сцену их встречи из окна. Двое незнакомцев, одетых вполне прилично, что-то сказали, после чего все шестеро каким-то невероятным образом уселись в машину и уехали! Дверь была открыта, и я, наспех надев на себя одежду, выбежала на крыльцо. Можно себе представить, в каком я была виде после всего, что со мной произошло, но на улице стояли густые синие сумерки, и навряд ли кто смог бы разглядеть мое опухшее от слез лицо и разбитые губы…

Едва я выбежала из дома, как за мной, вывернув из-за угла, поехала машина, свет фар которой буквально жег мне спину… И я поняла, что это началась охота, что теперь уже за мной станут охотиться ШЕСТЕРО, загоняя в самую глубь трущоб, в логово бомжей и цыган, крыс и бродячих собак… Это было проклятое место, такое же, как “Сахалин”, но только полярно противоположное по расположению.

Я бежала, спотыкаясь, выставив руки вперед, как слепая, надеясь увидеть в темноте, среди каких-то сарайчиков и опрокинутых мусорных баков хоть какое-нибудь подобие жилья, хотя где-то в глубине сознания понимала, что обречена, что впереди нет ничего, Кроме огромной дымящейся кучи мусора, но все равно бежала, пока, подвернув ногу и вскрикнув от боли, не упала лицом в какую-то зловонную жижу… Это был конец”.